Эмм заметил, как внимательно Рене рассмотрела часы.

— Они старые, а ходят. Но вот механизм с бабочкой, вылетающей из цветка, к сожалению сломан. И все же я ими дорожу, уж очень приятный ход, кстати, это подарок Тоно… Он очень внимателен к друзьям.

— Да…

Видя, как она вся подобралась и замкнулась, Эмм повернулся к Тоно.

— Ну что ж, садитесь к столу, я заварю чай.

— Не откажемся. Особенно, если ты угостишь нас тем вареньем, что баловал меня в прошлый раз!

Эмм улыбнулся:

— Не забыл? Азенграсовое варенье. Из лепестков и стеблей азенграса. Это весенний цветок, Рене. С виду он неказистый, серый, зато зацветает один из первых, и имеет чудный аромат и дивный по вкусу маслянистый стебель. Я собираю только перезрелые листья и цветы, мешающие дальнейшему цветению, не нарушая корневую систему, и не губя само растение, поэтому цветы отдают мне самое лучшее. Варенье у меня еще есть, но сегодня я хотел бы угостить вас еще более изысканным кушаньем. Из онерикса!.. Это тоже растение, сочные листья желтого цвета. Такой нежный запах и вкус!.. Увидите.

Он достал из старого деревянного шкафчика тщательно закупоренную маленькую баночку, аккуратно выложил часть желтой густой массы в вазочку, снял с огня чугунный чайник, заварил сухую траву с приятным запахом, потом закрыл чайник теплым колпачком, и пока он настаивался, налил им воду в скромные, тонкого фарфора чашечки. Все это он проделал очень ловко, что казалось странным для такого крупного мужчины с большими сильными руками.

Когда все было готово, он сел пить чай вместе с ними. Тоно сразу заговорил об общих знакомых, о походах и приключениях, в которых принимали участие оба они в прошлом. Эмм слушал его, кивая головой, с мягкой улыбкой разделяя с ним воспоминания, но Рене отлично видела, что делал он это более ради Тоно, нежели ради самих воспоминаний, которые, очевидно, давно утратили для него свою привлекательность. Рене, предоставленная своим мыслям, смотрела в открытое окно. Оттуда выглядывали любопытные головки высоких цветов, чувствовался легкий непоседливый ветер, приносящий ароматы из разных уголков сада, жужжали насекомые, дальше, в лесу, пели птицы. Рене думала, что, если бы не дивный ход, часы бы только мешали, поскольку время здесь наверняка подчиняется каким-то своим законам. Вот и сейчас, спроси ее, и она не смогла бы сказать, сколько времени они здесь находятся: может минуты, а может несколько часов, но, пожалуй, это не имело значение. Главное, ее оставили в покое, и значит, это было хорошее время.

И тут Тоно взглянул в сторону часов, и воскликнул:

— О, боже, Эмм! Я совершенно забыл… Мы ведь привезли тебе подарок — часы!..

— Неужели? С таким же приятным ходом? Спасибо, друг мой…

— Не за что. Вот они…

Он достал коробку, которую принес и… с озабоченным лицом достал оттуда часть мотора.

— Господи, да что же это?…О, понял!.. Прости Эмм, я перепутал коробки! Вот ведь ерунда!..

Это, конечно, было неправдой, он оставил часы нарочно, и догадаться об этом было не сложно. Предвосхищая его предложение сбежать, Рене встала:

— Я схожу за ними на «Лего», а вы побеседуйте пока. Не беспокойтесь, дорогу я запомнила.

Тоно, не моргнув глазом, отозвался:

— Отлично! Рене, будь так добра!..Но, черт!.. Ты же не знаешь, где они у меня храняться!.. это особый старинный механизм и я боялся повредить его в дороге, поэтому положил… как бы объяснить?.. Нет, еще будешь искать и сломаешь, а механизму, все-таки более ста лет! Придется идти мне самому.

— Хорошо, я с тобой. Помогу нести…

— Милая, я бы рад, но кто же поможет Эмму убрать со стола? Ты же знаешь, я терпеть не могу мыть посуду… А ему это тоже не желательно… артрит — пренеприятная вещь, верно, Эмм?

Эмм взглянул на Тоно и промолвил:

— От помощи я никогда не отказываюсь.

— Тоно… — сказала она, беспомощно протянув к нему руку.

— Я быстро. И не бойся, — Тоно наклонился к ней ближе, — Я вернусь за тобой, даю слово. Через полчаса!

— Тоно…

— Пока!

Коварный Тоно, зная, как Рене отреагирует, резко наклонился, якобы чтобы ее поцеловать, а когда она невольно отпрянула, стремительно исчез за дверью. Эмм неторопливо встал, и молча принялся убирать со стола.

— Извините, мне придется избавиться от остатков и помыть посуду прямо сейчас — мои растения очень чувствительны к запахам. Если сразу все не убрать, завтра все пространство вокруг дома будет покрыто мертвыми цветами… Нужно только опустить все в серебряную воду и насухо вытереть. Вы поможете мне?

Рене хотела мыть посуду, но Эмм попросил ее вытирать чашки полотенцем, а мытьем занялся сам. Он рассказывал ей что-то о растениях из его сада, но Рене не слушала, она с тоской ожидала, когда он начнет задавать вопросы. Эмм, отлично понимая ее настроение, не спешил, стараясь заинтересовать разговором. Однако, время шло, а Рене оставалась напряжена.

— Вы любите цветы?

— Не думаю. Боюсь, нет.

— Разве их красота не затрагивает Вас?

— Они красивы, конечно. Но красота — это только оболочка. Внутри я их не вижу.

— Да, вы правы, так чаще всего и бывает, только внешняя оболочка красива… Но цветы как раз и состоят из внешности.

— Тогда они единственное живое совершенство.

Эмм кинул на нее мягкий взгляд. Его лицо было испещрено мелкими морщинами до такой степени, что все черты, кроме глаз, словно стерлись от времени, а вот глаза, голубые, и по-детски ясные, светились.

— А как вы относитесь к другим растениям?

— Не знаю… Деревья… мне нравились деревья… раньше.

— О, я тоже люблю деревья, но здесь в моей любви больше нуждаются цветы. Уж за одно это их нельзя не любить, согласитесь. Если тебе есть что дать, то сердце всегда само находит того, кто в этом больше нуждается, и начинает любить. Возможно, это и есть самый главный закон счастья, не правда ли?… Одаривать того, кто в этом действительно нуждается… Вы молчите, а я все болтаю. Должно быть, я вам порядком наскучил?

— Нет.

— Мне показалось, когда вы пили чай… Как давно, вы перестали ощущать вкус?

— Давно. Несколько лет, — отвечала она неохотно.

По спине пробежал холодок — началось.

— Тоно сказал, что вы недавно поженились…Годовщина уже была?

— Нет.

Эмм неожиданно повернулся к ней и особо внимательно, пристально заглянул в глаза.

— Что вас так мучает?.. Чего вы боитесь?

— Ничего.

Рене подняла плечи и спряталась от его взгляда. Но не успела.

— О, боже!.. Сколько боли!.. — сказал он потрясенно, невольно шагнув к ней, — Вы пережили многое!.. Извините, я телепат. Не беспокойтесь, я умею хранить секреты! Нет, нет, я обещаю, никто не узнает, даже Ваш муж, если не хотите! Даю слово. Тоно просил вам помочь… Мы с ним давние приятели, я помню его еще мальчиком, он один из немногих, кто знает обо мне почти все… Я тоже прошел через испытания. Правда, моя рана гораздо легче. Как-то я попал в плен и три месяца провел в лагере, в Темных Галактиках. Немного страданий, унижений, шоковых зрелищ… там и открылась моя способность читать мысли, а, может, это мой организм сам изменил мозг, чтобы как-то компенсировать страх, чтобы я не сошел с ума… не знаю. Да это и неважно. Мне удалось довольно быстро сбежать. Посчастливилось. С тех пор я здесь. Но ты, бедняжка, все еще бежишь…

— Нет! Это не так! Со мной ничего особенного не произошло…

— Тебе нужно простить… по-крайней мере, попытайся простить, без этого не очиститься, не начать заново! Пока ты не простишь, ты будешь носить в себе всю эту боль, будешь ее по-прежнему чувствовать, а ведь она заслоняет от тебя жизнь.

Он был искренен, и он теперь знал… Днем раньше страх не позволил бы ей открыться, даже после этого, но Тоно сломал ее единственную защиту, выудив признание, и теперь она уже не могла прятаться в молчании. Рене не выдержала:

— Простить?!.. Я тоже когда-то изучала психологию, но то, с чем столкнулась, нельзя вписать в рамки этого предмета!.. Это нельзя пережить, и остаться как все, нельзя!.. Простить! Начать с начала!.. Это невозможно. Они уничтожили меня, сожгли, разрезали на мелкие кусочки, развеяли в прах… Я умирала в муках сотни раз, однажды почти до конца… Господи, кто из живущих может похвастаться тем, что видел воочию, и не в бреду, как из собственного тела извлекают внутренние органы?.. Как плавиться до углей ноги или руки, когда ты еще в сознании?.. Кто был свидетелем трепанации собственного головного мозга?… Нет. Таких немного. А может и вовсе — нет. И после всего, что со мной сделали, я не такая как все… Я даже среди людей жить не могу, я уже не человек! Нет, о прощении здесь речь не идет!..