— Но это же несправедливо. Кошель при проигрыше ничего не теряет. Ставки не равноценны.

— Это другой мир — уголовный, в нем живут по своим законам.

— И что было дальше? — спросила она немного помолчав, — Максим согласился? Он выиграл?

— Нет, Максим посчитал, что ты — слишком высокая ставка по сравнению с этим местом и отказался играть. Но все признали, что Кошель поступил по «понятиям», а отказ Максима — проявление непочтения к «кодексу чести». Он ушёл из отряда. Его могли еще и наказать, а бригадиром стал спортсмен, эта роль как раз для него, он и до этого дневал и ночевал в подвале с ребятами.

— Ужас, неужели это правда? — не могла поверить Таня.

— Я рассказываю, что знаю. Ты успокоилась?

— Немного, давай еще чаю попьем.

— Как скажешь.

— Подогрей, а то чайник остыл, — велела Таня.

Саша поставил чайник на плиту, подошёл к окну. Его левая щека была красной.

— Он рассказывал, что воспользовался твоим советом? — спросила Таня.

— Каким?

— Привести бойца.

Полупустой чайник быстро согрелся. Саша снова разлил чай, сел за стол и только тогда ответил.

— Да. Сначала он хотел поговорить с тобой сам, но когда понял, что ты прячешься от него, взял на помощь бойца, чтобы вскрыть дверь и напугать тебя.

— Что он еще рассказывал?

— Больше ничего существенного.

— Рассказывай все подробно.

— Тань, может не надо? Зачем тебе знать детали? — жалобным тоном спросил Саша.

— Я хочу знать все.

— Он сказал, что из них двоих ты предпочла его.

Таня опустила голову.

— Извини, но ты сама настояла, — попытался оправдаться Саша.

— Что он еще говорил обо мне? Ты же осведомлен обо всех подробностях его похождений.

— Я тебе уже говорил, что мы с Максом не делимся подробностями интимной жизни.

— Ты говоришь так, чтобы не расстраивать меня еще больше?

— Нет, в самом деле, Максим мне больше ничего не рассказывал.

— Тогда откуда ты узнал, что он у меня — первый?

— Я и не знал. Впервые слышу, — начал отпираться Александр.

— Не запирайся, — гневно прервала его Таня, — ты дал мне это понять еще год назад на Чемровке.

— Да не может этого быть! — не сдавался Саша. — Когда я такое сказал?

— Когда мы сидели под деревом, и ты объяснял, что ничего в машине не видел, когда я переодевалась. Потом мы перевели разговор о Максиме, и ты это сказал.

— Не мог я такого сказать, потому что не знал!

— Ты сказал что-то вроде, что первые ощущения не самые приятные, но самые сильные. Как-то так, но я все поняла.

— Что-то такое припоминаю, но речь шла не об этом! — возразил Саша. — Ты сказала, что впервые сталкиваешься с такими людьми как Макс, и я ответил, что первые впечатления не самые верные, но самые сильные. Ты меня не так поняла.

Таню бросило в жар, ослепленная своим горем, тогда она все видела сквозь призму своего страдания, и по-своему истолковывала все слова, сказанные Максимом и его друзьями. Она готова была провалиться сквозь землю — Сашке незачем было знать, что до Максима у нее никого не было. Но слово — не воробей.

— Максим никогда не афишировал свои победы на любовном фронте, ни мне, ни тем более другим он не хвалился, сколько у него было женщин. А в том, что случилось — есть и моя вина.

— Опять ты его защищаешь. Если, как ты говоришь, это не был спор по-настоящему, никто его не заставлял это делать, да еще привлекать помощника.

— Понимаешь, я задел его самолюбие, для него уже было важно доказать самому себе, что он добьется желаемого. И мне он потом ничего не говорил такого — ну что, мол, убедился.

— Он потому тебе ничего и не рассказывал, что продемонстрировал свою победу без всяких слов.

— Если бы это было так однозначно, все бы и закончилось на Чемровке, или на дне рождения Авроры, после вашей драки с Юлей. Это была бы достойная демонстрация: смотрите, какой успех — девчонки дерутся из-за меня! Но он не хотел с тобой расставаться. Почему? Потому что он любит тебя.

— Не смеши меня! Такие люди не умеют любить.

— Я был уверен в этом раньше и сейчас так считаю, что Макс любит тебя.

— Упаси боже от такой любви. Но ты! Как ты мог после этого спокойно смотреть мне в глаза?

Саша виновато опустил взгляд в кружку с недопитым чаем, отхлебнул уже остывшего напитка, но все же нашел в себе силы посмотреть ей в глаза:

— Извини, но мне казалось, что все у вас хорошо. Да, поначалу ты вела себя как ощетинившаяся кошечка, но новые люди в устоявшемся коллективе обычно ведут себя настороженно. Ты часто бывала грустной, но ты девушка серьезная и раньше не была хохотушкой-веселушкой. Я был уверен, что перед обаянием Максима не сможет устоять ни одна девушка, я даже временами гордился тем, что свел вас. Но если честно, я мало задумывался обо всем этом, тем более о твоих чувствах. Максим был с нами, все было по-старому, я и забыл, как все началось. Только недавно я заподозрил, что все не так гладко — это когда тебе хотели обрезать волосы, а ты потом раскричалась на Макса, чтобы он отлип от тебя. Я быстро увел Аврору под предлогом, что без нас вы быстрее разберетесь, но, наверное, еще и потому, что сам не хотел знать, что творится между вами, чтобы совесть не мучила. Прости меня.

— Какие вы все сволочи, — только и смогла сказать Таня.

С минуту они просидели в полном молчании.

— Пора расходиться, — решила Таня, — а то, наверное, уже поздно.

Саша посмотрел на часы:

— Ого, уже три часа, — удивился он.

— Это мы столько проговорили? — тоже удивилась Таня.

— Аврора меня завтра убьет, я ей обещал, что сразу после тебя зайду к ней. Пожелай, чтобы смерть моя была легкой, — пошутил Александр.

— Я бы предпочла, чтобы ты все-таки помучился перед смертью.

Таня вышла проводить его в прихожую.

— Пойдешь пешком? Автобусы давно не ходят.

— Дойду, не первый раз.

Саша мялся у двери в нерешительности.

— Ты ничего не забыл? — спросила Таня.

— Нет. Хотя, да, забыл сказать. Таня, прости нас.

— Иди уже.

— Спокойной ночи, — попрощался Александр.

— Пока, — Таня закрыла дверь.

Глава 22

Проснулась Таня ближе к полудню, хорошо, что летом по субботам у нее был выходной. Как только она поднялась, на нее обрушилась головная боль. Ночью она долго ворочалась, ворошила подробности разговора с Александром, прокручивала в голове по нескольку раз одни и те же фразы. Вконец обессиленная, она гнала от себя мысли о Максиме, старалась переключиться на что-нибудь приятное, но, то представляла Максима в камере, то вспоминала себя наедине с бутылкой водки, снова и снова проживая последний год, и глотала слезы.

Аврора зашла, едва она закончила мыть посуду после завтрака-обеда. Таня не знала, виделась ли она с Сашей и, как он объяснил, почему так надолго затянулся вчера его визит, поэтому ждала, что скажет подруга. Голова продолжала раскалываться. Таня приняла таблетку от головной боли. Аврора посочувствовала:

— Таня, ты что, плакала? Ну, не расстраивайся ты так. В понедельник прилетят родители Макса. Андрей Степанович позвонит куда надо, и его отпустят в тот же день.

Таня с облегчением поняла, что Саша ничего ей не рассказывал. Аврора продолжала:

— Санька позвонил, вчера не мог зайти ко мне, потому что допоздна с тобой разговаривал. Таня, ну что ты, в самом деле, не стоит так переживать, все обойдется.

Аврора пришла поддержать подругу и на следующий день, в воскресенье. Таня устала от ее заботы, она хотела хоть на время забыть обо всем и отдохнуть. В понедельник не просто пошла на работу — сбежала из дому. Уже на работе вспомнила, что сегодня прилетают родители Максима, и в ближайшее время он будет освобожден. После того, что она узнала от Саши, прежних отношений быть не могло. Таня весь день думала, что лучше: просто потребовать у Максима ключ от квартиры, когда он придет, и выставить его за дверь, или, прежде, излить все, что наболело. Она так и не решила, как себя вести, когда придет Максим, и продолжала размышлять об этом и на следующий день. Она проговаривала про себя холодно-презрительные фразы, которые выскажет ему, выслушивала в ответ его мольбу и оправдания, и, в конце концов, придумала целый диалог за себя и за него. Конечно, было соблазнительно выложить ему все, но она понимала, что придуманный ею диалог никогда не повторится слово в слово в жизни. Максим скажет совсем не то, что она от него ждет, она начнет отвечать не по сценарию, не сможет выдержать презрительно-равнодушный тон, более того, вполне вероятно, сорвется на крик, или, еще хуже — расплачется, и потом долго будет жалеть о том, что начала этот разговор.