Чего онъ испугался, подумалъ Петръ. Развѣ золото дурно. Дурно, когда ему мы служимъ. А если золото служить будетъ дѣлу Божію, то золото добро будетъ. Сколько можно ранъ залѣчить и слезъ утолить и сиротъ выкормить (?).

Поглядѣлъ Петръ, хотѣлъ кликнуть брата, но его и не видать ужъ. И снялъ съ себя рясу, нагребъ въ нее сколько по силамъ золота, свернулъ и вскинулъ на плечи и понесъ въ городъ. Пришелъ Петръ въ городъ, остановился у знакомаго старца, сложилъ золото, сходилъ за остальнымъ, принесъ и тогда купилъ землю, купилъ камню, лѣсу, нанялъ рабочихъ и сталъ строить обитель для старцевъ, еще страннопріимный домъ, еще пріютъ для сиротъ, еще больницу для больныхъ.

И прожилъ Петръ въ городѣ 3 мѣсяца, построилъ всѣ свои заведенья, пріискалъ богобоязненныхъ людей, одного старца поставилъ игуменомъ въ обитель, другого поставилъ въ страннопріимный домъ, третьяго въ больницу, а еще вдову честную и милосердную поставилъ надъ сиротскимъ пріютомъ. И еще остались у него деньги и отдалъ ихъ Петръ для раздачи нищимъ. И стали наполняться народомъ его заведенія и стали его хвалить и благословлять и радовалось сердце Петра на то, что онъ столько добра сдѣлалъ, и не хотѣлось ему уходить. Но жалко было брата. И вотъ далъ всѣмъ наказъ, какъ жить безъ него, и пошелъ назадъ въ пустыню. Подходитъ Петръ къ своей горѣ и думаетъ: неправильно сдѣлалъ братъ, что испугался золота. Вотъ я взялъ его и снесъ въ городъ и роздалъ на добрыя дѣла и себѣ ничего не оставилъ, развѣ не лучше я сдѣлалъ, чѣмъ братъ. Онъ только испугался, прыгнулъ и убѣжалъ отъ золота.

И только подумалъ это Петръ, какъ вдругъ видитъ — стоитъ на пути его тотъ Ангелъ, который благословлялъ ихъ, и стоить передъ нимъ грозно и рукой указываетъ ему путь прочь отъ пустыни. И обомлѣлъ Петръ и только сказалъ: За что, Господи? Развѣ не тебѣ служилъ я и въ городѣ?

И Ангелъ открылъ уста и сказалъ: Одинъ прыжокъ брата твоего дороже всего, что ты сдѣлалъ. Иди отсюда. Ты не достоинъ быть съ нимъ. И сталъ Петръ говорить, что онъ для Бога дѣлалъ всё, но Ангелъ не слушалъ и не пускалъ его.

И только [?] когда заплакалъ Петръ и обличила его совѣсть, что не для Бога, а для славы человѣческой дѣлалъ онъ дѣла свои, только тогда Ангелъ сошелъ съ дороги и пропустилъ его.

И съ тѣхъ поръ Петръ ужъ не поддавался никакимъ соблазнамъ дьявола и зналъ, что только трудами рукъ своихъ, а не золотомъ можно служить людямъ.

⁹⁶Жилъ сапожникъ Мартынъ Авдѣичъ въ подвальномъ этажѣ стараго, каменнаго дома, въ одномъ изъ глухихъ переулковъ большого города.⁹⁷

Горенка дяди Мартына выходила на улицу, такъ что онъ могъ⁹⁸ наблюдать за прохожими, главное, изучать ихъ обувь, что особенно занимало старика; да только та бѣда, что прохожихъ было очень мало.

На бѣдность дядя Мартынъ не жаловался, концы съ концами сводилъ. Кварталъ былъ хоть и бѣденъ, а все таки каждая пара⁹⁹ сапогъ, въ околодкѣ, перебывала хоть по три раза въ рукахъ Авдѣича, для починки, и всякій разъ хоть нѣсколько копѣекъ съ собой приносила.

Было время, когда Авдѣичъ былъ¹⁰⁰ сапожникъ ученый, работалъ всякую щегольскую обувь, но старость пришла,¹⁰¹ глаза ослабѣли, и теперь ужъ онъ доволенъ и тѣмъ, что можетъ¹⁰² на чужую работу ставить латки и заплаты.¹⁰³ Закащиковъ было сколько угодно и всѣ его работу хвалили. Изъ ближайшего народнаго училища ему то и дѣло носили истоптанные, дѣтскіе сапоги; кухарки, рыночныя торговки, ни за что къ другому башмачнику не пойдутъ. «Ужъ нечего говорить, мастеръ своего дѣла, говорили¹⁰⁴ онѣ, его подошвы не скоро изобьешь, и по шву ни зачто не распорется, какъ у другихъ безсовѣстныхъ».¹⁰⁵

А Авдѣичъ, кажется, наизусть зналъ каждый сапогъ и башмакъ, во всемъ¹⁰⁶ околодкѣ и прилагалъ все свое стараніе къ тому, чтобы сапогъ или башмакъ прожилъ какъ можно дольше.

Дядя Мартынъ всегда¹⁰⁷ любилъ ходить въ церковь и особенно внимательно и благоговѣйно вслушивался въ чтеніе Евангелія. Но, съ нѣкотораго времени, душу его какъ-то особенно потянуло ко всему небесному, и вотъ какъ это случилось.¹⁰⁸

Лѣтъ 20 тому назадъ схоронилъ Мартынъ жену.¹⁰⁹ Осталась послѣ нея трехлѣтняя дѣвочка и Мартынъ сталъ ей замѣсто матери. Но не пожила и дѣвочка. Подросла, стала все понимать, обо всемъ съ нимъ толковать, а тамъ и ее Богъ¹¹⁰ прибралъ. И грустно стало Мартыну. Жить больше не¹¹¹ зачѣмъ, говорилъ Мартынъ. И просилъ Бога о смерти. Тутъ навѣстилъ его разъ сосѣдній¹¹² священникъ старичекъ отецъ Иванъ и когда Авдѣичъ при немъ опять сталъ¹¹³ говорить: «Жить больше не зачѣмъ, хоть бы и меня Богъ прибралъ», отецъ Иванъ сказалъ: не грѣши Мартынъ, что Господь на небо взялъ, то цѣлѣе будетъ чѣмъ на землѣ. Тамъ¹¹⁴ и жена твоя и дѣвочка да и тамъ Самъ Господь, для Него тебѣ теперь жить надо».

Авдѣичъ¹¹⁵ ничего не сказалъ, покачалъ головою, а отъ души все таки¹¹⁶ какъ-будто отлегло. «Надо-бы божественную книгу достать», сказалъ онъ, «авось и вразумитъ она меня».

«Зайди ко мнѣ, я тебѣ дамъ Евангеліе крупной печати», сказалъ отецъ Иванъ, «читай его съ молитвой, оно тебя утѣшитъ, какъ и меня утѣшило».

Взялъ дядя Мартынъ¹¹⁷ Евангеліе крупной печати, — принялся читать въ свободное отъ работы время, и стало ему это чтеніе то же самое, что хлѣбъ насущный. Голодало одинокое сердце, но голодъ утолился небесною пищею, повеселѣлъ дядя Мартынъ, поднялъ¹¹⁸ голову и вмѣсто жалобъ часто сталъ повторять: «Слава тебѣ Господи!» Многое старое, что прежде водилось за нимъ, отошло прочь. Было время, когда онъ весь праздничный вечерокъ просиживалъ въ сосѣднемъ трактирѣ и хоть не напивался, какъ другіе, а все таки не въ полномъ разсудкѣ выходилъ. оттуда. Было время, когда онъ иной разъ въ досадѣ, бранныя слова говорилъ, ворчалъ на то или другое, но это все отошло отъ. него.¹¹⁹ Слышитъ онъ бывало въ лѣтнее время¹²⁰ какъ въ трактирѣ кричатъ хриплые голоса,¹²¹ а въ коморкѣ Авдѣича свѣтится лампочка надъ большой книгой на столѣ, и самъ онъ, склонивъ сѣдую голову, медленно, внимательно разбираетъ святыя слова и весь погруженъ въ нихъ, а на устахъ улыбка.¹²²