— Но вы сказали — права, — сказалъ Сергѣй Левинъ, дождавшись молчанія Юркина, — права заниманія должности присяжнаго, гласнаго, предсѣдателя управы,[1276] права служащаго, члена парламента.

— Безъ сомнѣнія.

— Я согласенъ съ вами, что женщины, хотя и какъ рѣдкое исключеніе, могутъ занимать эти мѣста, но, мнѣ кажется, вы неправильно употребили выраженіе: права. Вѣрнѣе бы было сказать: обязанности. Всякій согласится, исключая людей презрѣнныхъ, что, исполняя какую нибудь должность присяжнаго, гласнаго, телеграфнаго чиновника, Министра, мы чувствуемъ, что исполняемъ обязанность. И потому вѣрнѣе выразиться, что женщины ищутъ обязанностей, и совершенно законно. И можно только сочувствовать этому ихъ желанію помочь общему мужскому труду.

— Совершенно справедливо, — подтвердилъ Алексѣй Александровичъ,[1277] — но вопросъ состоитъ въ томъ, способны ли они къ этимъ обязанностямъ, — сказалъ Алексѣй Александровичъ. — Я думаю, что нѣтъ.

— Этаго мы не можемъ утверждать, — сказалъ Сергѣй Левинъ.

— Разумѣется, — вставилъ Степанъ Аркадьичъ, — когда образованіе будетъ распространено между женщинами...

— А пословица, — сказалъ князь, — при дочеряхъ можно: волосъ...

— Точно также думали о неграхъ до их освобожденія, — сказалъ Юркинъ.

— Я не отрицаю того, что это можетъ быть, — продолжалъ Алексѣй Александровичъ, — но я нахожу только, что странно людямъ искать обязанностей, когда мы видимъ, что обыкновенно убѣгаютъ ихъ.

— Обязанности сопряжены съ правами: власть, деньги, почести; ихъ то ищутъ женщины, — сказалъ Юркинъ.

— Все равно, какъ я бы искалъ права быть кормилицей и обижался бы, что женщинамъ платятъ, a мнѣ не хотятъ.

Туровцинъ помиралъ со смѣху, и даже Алексѣй Александровичъ улыбнулся.

— Да, но мущина не можетъ кормить, — смѣясь сказалъ Юркинъ, — а женщина...

— Нѣтъ, Англичанинъ выкормилъ на кораблѣ своего ребенка, — сказалъ Старый Князь. — Позволяю себѣ эту вольность разговора при своихъ дочеряхъ. Сколько такихъ Англичанъ, столько же и женщинъ будетъ чиновниковъ.

Дѣйствительно, вопросъ въ томъ, способны ли женщины. Одни отрицали, указывая на то, что не было великихъ людей, другіе утверждали, называя Сафо, Жоржъ Зандъ, Іоанну Даркъ и Екатерину. Въ этомъ разговорѣ Константинъ Левинъ тоже сдѣлалъ свое замечаніе.[1278]

Онъ сказалъ, что ему вопросъ представляется такъ: бабы умѣютъ лучше жать, мужики лучше косить. Если у меня все скошено, я заставлю мужиковъ жать, если все сжато, я заставлю бабъ косить, но это въ хозяйствѣ никогда не бываетъ, а въ жизни еще меньше. Мужское дѣло никогда не передѣлано и женское еще того меньше.

— Вопросъ женскій я бы понялъ тогда, когда бы женщинамъ дѣлать было нечего, а этаго нѣтъ.

— Какъ нѣтъ? Сколько мы видимъ женщинъ одинокихъ, безъ дѣла и средствъ, кромѣ иголки.[1279] Мы говоримъ въ общемъ. И дѣйствительно, посмотрите на народъ. Никогда нѣтъ женщины безъ дѣла. Болѣ того, нѣтъ семьи безъ помощницъ женщинъ: бабка, дѣвка-нянька. Одна мать не въ силахъ передѣлать все женское дѣло въ семьѣ, и ей нужны помощницы. Въ народѣ онѣ въ видѣ нянекъ, бабокъ, у насъ въ видѣ гувернантокъ — иностранокъ, учительницъ и т. п.

— Да, но что же дѣлать дѣвушкѣ, у которой нѣтъ семьи? — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, вспоминая о Чибисовой, которую онъ все время имѣлъ въ виду, ратуя за женщинъ.

— Если разобрать хорошенько исторію этой дѣвушки, то вы найдете, что она бросила семью или свою или сестрину, гдѣ она могла имѣть женское дѣло.

— Да, но быть въ зависимости, — сказала Дарья Александровна, бывшая за свободу женщинъ, потому что она одна вела семью и чувствовала недостатокъ въ себѣ мужскаго элемента, — быть въ зависимости тяжело. Или просто не выйдетъ замужъ.

И около хозяйки начался свой разговоръ.

— Но мы стоимъ за принципъ, за идею, — кричалъ басомъ Юркинъ, — женщина хочетъ имѣть право быть независимой, образованной. Она стѣснена, подавлена сознаніемъ невозможности этаго.

— А я стѣсненъ и подавленъ тѣмъ, что меня не примутъ въ кормилицы Воспитательного Дома, — опять сказалъ Старый Князь, къ великой радости Туровцина и тютька, помиравшаго со смѣха.

— Въ чемъ стѣсненіе? Что въ бракѣ права не равны? Общественное мнѣніе иначе смотритъ на отношенія супруговъ, — говорилъ Юркинъ уже въ то время, какъ доѣдали пирожное.

Отношенія супруговъ — невѣрность — были щекотливый вопросъ при дамахъ только, какъ думали Юркинъ и Левинъ, и потому они прекратили разговоръ на шуткѣ Князя, что онъ жалѣетъ о томъ, что женщины не просятъ права носить закрытые лифы, которое бы онъ охотно далъ имъ. Но какъ только дамы вышли, еще стоя, Юркинъ сталъ продолжать разговоръ, высказывая главную мысль своей стороны, ту мысль, съ которой надо бьло начать разговоръ: условія и жизни супруговъ, казни общественнаго мнѣнія при невѣрности жены и снисхожденіе къ мужу. Кричалъ онъ басомъ, тормоша свои сѣдые волоса, закатывая глаза и не замѣчая каменности выражения, установившаяся при этихъ словахъ на лицѣ Алексѣя Александровича, и сконфуженнаго виду, съ которымъ Степанъ Аркадьичъ взглянулъ въ гостиную, не слышитъ ли жена.

Сергѣй Левинъ, очевидно полагая, что теперь ужъ онъ ничего новаго не услышитъ и что Юркинъ будетъ размазывать давно знакомую ему размазню, пошелъ въ гостиную за дамами, но Константинъ Левинъ продолжалъ споръ, который заинтересовалъ его.

— Эта неровность осужденія, — сказалъ Константинъ Левинъ, тоже незамѣтивши неловкости этаго разговора, — происходитъ только отъ того, что жена невѣрная вводитъ чужихъ дѣтей въ семью.

— Этотъ то общественный законъ ложенъ. Почему дѣти жены его дѣти и почему его дѣти отъ другой не ея дѣти?

— Тогда необходимо измѣнить все учрежденіе брака, — спокойно сказалъ Алексѣй Александровичъ. — Нѣтъ, я не курю, благодарю, — отвѣтилъ онъ Степану Аркадьичу, который хотѣлъ отвести его.

— И необходимо измѣнить въ этомъ вопросъ, — смѣло сказалъ Юркинъ.[1280]

— Но какъ?

— Очень просто, — кричалъ Юркинъ. — Полная свобода. Измѣна женщины своему мужу есть только заявленіе своего равнаго мущинѣ права.[1281] Женщина сходится съ мужемъ и расходится, когда она хочетъ.

— Но вѣдь это очень не выгодно для женщинъ, — сказалъ Константинъ Левинъ. — Мущина, ошибившійся и оставляющій женщину, можетъ быть счастливъ съ другой, но женщина, дѣвушка...

— Это предразсудокъ.

— Да, предразсудокъ, какъ тотъ, что я люблю есть ягоды съ куста, а не съ лотка, захватанныя разнощикомъ.

Юркинъ засмѣялся.[1282]

— Пойдемъ къ дамамъ, — сказалъ Степанъ Аркадьевичъ Алексѣю Александровичу.[1283]

— Да, сейчасъ.[1284]

— A дѣти? — спросилъ Левинъ.

Но Юркинъ откинулъ шутя это возраженіе.

— Дѣти, по моему мнѣнію, составляютъ обязанность государства.[1285] Съ общей точки зрѣнія, — продолжалъ Юркинъ, человѣчество только выиграетъ отъ этаго, и не будетъ монашествующихъ по ложному понятію супруговъ, каковыхъ много, и больше будетъ населеніе.

Алексѣй Александровичъ тяжело вздохнулъ, чувствуя, что онъ не найдетъ здѣсь не только рѣшенія занимавшаго его дѣла, но что они даже и не знаютъ того, что его занимаетъ. Они говорили, какъ бы говорили дѣти и женщины о томъ, что глупо и брить бороду и носить бороду, потому что у нихъ не выросла еще борода.

— Позвольте, нѣтъ, позвольте, — заговорилъ[1286] Левинъ. — Семья до сихъ поръ была единственное гнѣздо, въ которомъ выводятъ людей;[1287] какимъ же образомъ... — Онъ вдругъ остановился, жаръ спора его простылъ, и, несмотря на то, что ему легко было теперь опровергнуть своего спорщика, онъ улыбнулся и, что то пробормотавъ, подошелъ къ Кити, вышедшей къ двери.