Захватив в обе ладони виски больного, он с удивительной быстротой трет и массирует голову, успевая одновременно с этим похлопывать по затылку и проглаживать рукой позвонки.

— Ну, как? Легче? — спрашивает он.

Пациент, открыв рот и испуганно вращая глазами, что–то бормочет.

— Правильно, легче, — отвечает за него хаким и вдруг неожиданно сгибает набок голову больного и, делая еще несколько движений, усиленно массирует ему темя и виски. Пальцы шарлатана бегают по голове пациента, ладони гладят кожу, а вкрадчивый и баюкающий говорок журчит не переставая:

— Ну, что? Проходит боль? Ну, конечно, это ведь старая арабская наука, не то что ножи и порошки ференги[23], — переставая, наконец, трясти голову больного, говорит врач. Тот тупо смотрит на него.

— Сейчас проверим лечение, — говорит пройдоха и вновь тем же ремешком меряет в прежних направлениях голову. — А–а, так, так, правильно, — докторски уверенным тоном говорит он, — сошлась. Все косточки на месте. А теперь, дружок, прими вот эту пилюлю во имя пророка, плати деньги и ступай. Ты уже здоров, как богатырь Рустам.

Пациент поднимается. Массаж головы, усиленная циркуляция крови и пилюля, обыкновеннейшая пилюля от головной боли, купленная предприимчивым хакимом в аптеке, излечили его. Может быть через полчаса у него снова заболит голова, но сейчас, оглушенный толчками, массажем, быстрыми поворотами головы, щипками и рывками «доктора», убаюканный вкрадчивыми уверениями о полном исцелении, он и вправду чувствует себя лучше. Он платит деньги и медленно исчезает в толпе. Зеваки и любопытные еще ближе придвигаются к гордому своей удачей хакиму.

Так как «отец всех докторов» лечит от любых болезней, то у него, конечно, имеется несколько подставных «больных», которых он излечивает от самых невообразимых недугов и которые, не скупясь на похвалы, громко благодарят его за избавление от волчанки, сифилиса, чахотки и других болезней. На толпу весь этот балаган производит немалое впечатление, и дела хакима идут неплохо.

Я подхожу к довольному удачей «доктору» и заговариваю с ним. Несколько секунд он тревожно смотрит на меня, затем спрашивает:

— Вы, сагиб, инглизи или американи?

— Нет, русский, — отвечаю я.

— Урус, совет… — удовлетворенно подхватывают окружающие. Лицо хакима светлеет, он обрадованно кланяется и по–русски бормочет:

— Издрасти!.. Издрасти, русский харашо!..

Толпа с удовольствием глядит на нас. Ей приятно, что хаким свободно разговаривает с чужим человеком на его языке.

Я люблю простой иранский народ. Мне давно известна его симпатия и тяга к России. Тысячи иранцев до революции уходили на заработки в Баку, Астрахань, Ленкорань, Закавказье и на Кавказ. Эти неутомимые труженики, возвращаясь обратно в Иран, уносили с собой теплые искренние воспоминания о русском народе, с которым они были связаны общим трудом и интересами.

Бродя в толпе на площадях и базарах Тегерана, я внимательно прислушивался к разговорам, к высказываниям, отдельным репликам иранцев, щедро пересыпающих свою речь цитатами из Саади, Гафиза, Омара Хайяма, мудрыми народными поговорками.

Я всегда находил что–то новое и полезное в беседах с простыми людьми Ирана, будь то сакао (водонос), кузнец, чарвадар (проводник каравана), сарбаз (солдат) или обыкновенный городской ремесленник, и поэтому я с удовольствием заговариваю с хакимом.

Видя, что все его познания в русском языке исчерпаны, я произношу по–ирански:

— Любезнейший доктор! Мне очень понравился ваш способ лечения. Вы так быстро избавили больного от болезни…

«Доктор» хитро и недоверчиво улыбается.

— Это от аллаха, сагиб. Мои познания и опыт, конечно, тоже имели значение, — скромно говорит он.

— Аллах аллахом, но без точных знаний никто не излечит недуга, — говорю я, и вижу, как хаким кивает головой, горделиво озирая толпу. — Не смогли бы вы посетить меня вечером? Я охотно послушал бы вас, меня очень заинтересовали ваши методы лечения.

Хаким минуту размышляет, потом любезно справляется об адресе, записывая его на клочке бумаги. Я не успеваю еще отойти в сторону, как слышу его слегка приглушенный голос:

— Это мой знакомый доктор, он кое–что знает в медицине, — небрежно говорит хаким, — но вообще он — олух и осел, не умеет лечить и вот просит, чтобы я зашел к нему, посоветовал в одном важном вопросе. Придется помочь.

Авторитет хакима растет, так как толпа видела сама, что я пригласил лекаря к себе.

Вечером хаким пришел. Сначала не совсем доверчиво и настороженно он, извиняясь и кланяясь, присматривается ко мне, но затем, убедившись, что я не намерен смеяться над ним, рассказывает о методах своего лечения.

За стаканом чая с добрым исфаганским вином я спрашиваю его:

— Как вас зовут?

— Хаким Аббас, с вашего позволения, ага, — учтиво говорит он. Сидя за моим столом, хаким Аббас уже не тот важный и самоуверенный «отец докторов», каким был сегодня на базаре. Теперь он посмеивается над своими пациентами, называет их дураками, но свою медицинскую арабскую науку отстаивает крепко, ссылаясь на Гиппократа и Абу–Сена[24].

— Вот вы, уважаемый сагиб, да буду я вашей жертвой, улыбаетесь, слушая меня, а ведь и Абу–Сена и Афлотун[25], и отец всех хакимов — Пократ[26] сказали, что всякое тело состоит из четырех стихий — воздуха, воды, земли и огня. Ведь не станете же вы отрицать мудрость этих учителей? — спрашивает хаким, плутовато поглядывая на меня.

— Нет, не отрицаю, хотя бы потому, что не читал этих уважаемых людей, — соглашаюсь я.

— Вот, — удовлетворенно кивает «лекарь». — А, кроме того, наш шариат тоже очень помогает своими советами врачам. Например, где у вас, у ференги, имеются такие указания, как у нас? — Он приподнимается и, закатив глаза, нараспев говорит: — «Спать человеку следует сначала на правом, затем на левом боку и уже потом перевернуться на живот. Спать на спине — харам (запрещено). Это портит почки и вредит мозгу человека… — Хаким поднимает палец и важно смотрит на меня. — При перемене места следует съесть сырую луковицу, она предостерегает от вредного влияния перемены воды. При простуде и кашле нельзя пить воду с вишневым сиропом, соленая пища вредна для глаз»… Разве это не верно, сагиб? — спрашивает хаким, и глаза его сверкают от удовольствия, что он посрамил меня и убедил в своем превосходстве и учености. Он лукаво улыбается и, снижая голос, говорит:

— А разве плохое советует шариат: «Если мужчину постигнет беда и жена окажется «нашезе»…

— Что это такое «нашезе»? Я не знаю этого слова, почтенный хаким Аббас, — говорю я.

Хаким доволен.

— Да не уменьшится ваша тень, сагиб, и да сохранит вас аллах от «нашезе». «Нашезе» — это сварливые бабы, не подчиняющиеся мужу и устраивающие в доме ежедневный «шулюх» (шум, скандал). Это — ведьмы, которых шариат разрешает мужу изгнать из дома и не давать им денег на содержание.

— Хорошее средство, — смеюсь я.

— А как же! Ведь волнение крови из–за таких скверных баб может передаться мозгам, они воспламенятся, и кровь пойдет обратным ходом, а тогда лопается печень и — смерть! — очень серьезно говорит «лекарь». — Нам, врачам, часто приходится лечить мужей, заболевших от таких жен. Но все создано аллахом и все делается по его воле, — поднимая вверх руки, неожиданно заканчивает «лекарь».

— И жены «нашезе» тоже?

— Да, сагиб, ведь создал же аллах змей, скорпионов и тарантулов, отчего же не создать и «нашезе»? — смеется плут, с удовольствием потягивая вино. — В старых книгах лучше сказано о многих болезнях, чем в новых. Например, как бы вы лечили раны от пуль? — спрашивает он и сам же отвечает: — По–разному. Кого в живот ранят, того жидким навозом, кого в руку или в ногу — того сухим, но только обязательно овечьим, и поверх раны надо положить побольше паутины. Язвы и рубленые раны лечат кислым молоком и слежавшимися яйцами. К каждой ране следует подходить по–разному.