Арестованный не был иранцем, хотя одет он был так, как обычно одеваются небогатые персы: в серую дешевую пару, поверх которой — суконная верблюжья аба, на голове темный «кутук». Он медленно поднялся и церемонно поклонился нам.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Тегеранский житель.

— Почему вы очутились здесь?

— Я немного занимаюсь медициной и собирал здесь лекарственные травы. Уже три дня я занимался этим делом возле села Бала–Кянт. Сам кятхуда[22] может подтвердить это.

— Как вы очутились в банде, открывшей огонь по нашим солдатам?

— Случайно, причем я даже и не предполагал, что эти люди и ваши солдаты начнут сражаться друг с другом.

— Но как же все–таки вы очутились с ними?

— Очень просто. Я собирал на поле травы, увлеченный своим делом, я не видел никого и оторвался от своего занятия только тогда, когда вокруг раздались выстрелы, засвистели пули… Я испугался, побежал по дороге, по которой уже бежали люди… Но кто они, я, конечно, не знал и думал, что и они такие же мирные люди, как и я. Потом нас догнали ваши конные солдаты, и я сразу же остановился. Солдаты должны подтвердить это, я не только не стрелял в них, но у меня не было никакого оружия… на мне была сумка с травами.

— Но солдаты сказали, что вы изо всех сил улепетывали от них в горы.

— Вполне понятно, ага. Я был перепуган этой неожиданно возникшей стрельбой и даже сначала принял скачущих людей за разбойников.

— Недалеко от того места, где задержали вас, солдаты нашли парабеллум и пять полных обойм к нему.

— Возможно, что его бросил кто–либо из убежавших злодеев, — просто объяснил «искатель трав».

— Конечно, — согласился я, — а кстати, как ваше имя?

— Феридун Али–Заде, с вашего позволения, ага. Мои пациенты называют меня хакимом, но я просто лекарь, — почтительно кланяясь, сказал арестованный.

— А национальность?

— Не понимаю вас, ага, — удивился «лекарь». — Я иранец, хотя моя мать была еврейкой, от которой я унаследовал светлые волосы и голубые глаза.

— Мама, значит, виновата! — ухмыльнулся Крошкин.

— Что изволил сказать почтенный ага? — спросил «лекарь», видимо, не понявший русской речи.

— Он сказал, что не верит вашей болтовне и считает вас немцем, одним из тех прохвостов, которые ушли в подполье после отречения Шаха–Резы.

«Лекарь» пожал плечами и улыбнулся.

— Он ошибается. Я — иранец и никаких немцев не знаю и не хочу знать.

За дверями послышался шум, чей–то громкий, возбужденный голос. Внезапно в распахнувшуюся дверь шагнул летчик–американец, а за ним тщетно его удерживавший молодой лейтенант.

— Господин полковник! Извините за столь бесцеремонное вторжение, но, честное слово, мои грузы не могут ждать, — торопливо заговорил американец, — мне сказал комендант, что от вас последовал приказ… — вдруг он остановился, удивленно уставился на арестованного и заморгал глазами. «Лекарь» отвернулся и всей пятерней стал чесать лоб, закрываясь ладонью от американца.

— Билл, что за черт?.. Что за маскарад?.. — бесцеремонно заглядывая ему в лицо и заходя сбоку, сказал летчик. — Какого черта вы обрядились в шкуру иранского бродяги?

Лейтенант что–то хотел сказать, но Крошкин движением руки остановил его.

— Да что вы вертитесь, как волчок, Билл Хартли? — продолжал летчик. — Не узнаете старого Лирайта, с которым выпили не одну пинту виски?

— Я не понимаю, ага, что говорит этот господин, — складывая на груди ладони, смиренно сказал «лекарь», обращаясь ко мне.

— Ваш знакомый говорит, что он не понимает по–английски, что он впервые видит вас.

— Кой черт, впервые!.. Это что еще за шутки! — закричал летчик. — Значит, я соврал?

Он еще пристальней вгляделся в «собирателя трав» и решительно сказал:

— Он самый, Билл Хартли, капитан из разведотдела. Только какого черта этот парень переоделся в персидскую робу, я не понимаю!

— Американский офицер говорит, что вы не иранец, а капитан из разведывательного отделения экспедиционного корпуса.

Арестованный улыбнулся.

— Извините, ага. Он или лжец, или сумасшедший. Покорнейше прошу отослать меня в Тегеран и справиться во втором полицейском участке столицы, где я проживаю, и полиция удостоверит, что я мирный лекарь…

— Он отказывается от вас. Говорит, что вы — лжец или сумасшедший, а он — мирный лекарь из Тегерана, собиравший здесь лекарственные травы.

— Я — лжец, да еще сумасшедший!.. — заревел летчик. — Ну уж нет! Я сейчас докажу, кто из нас лгун, я или этот чертов сын Хартли, неизвестно для чего устроивший этот маскарад с переодеванием. Я вам говорил, полковник, что не терплю лицемеров и сейчас докажу это. А ну, ты, лекарь из разведки, заверни–ка свой левый рукав! Ну, что ты таращишь на меня глаза, будто бычок на стойло? — Он хотел было схватить за руку отодвинувшегося назад «иранца».

— Нет, этого делать нельзя, капитан. Вы лучше скажите, зачем ему надо отворачивать обшлаг рубашки.

— Да потому, полковник, что у этого «лекаря», если это капитан Билл Хартли, на предплечье должна находиться татуировка — голая женщина с бутылкой и королем пик в руках.

— Вы — болван, капитан Лирайт, осел, которому скоро подрежут уши! — поднимаясь с места, сказал «собиратель трав». — Да, я — капитан Хартли. Теперь, когда всем известно, кто я таков, прошу немедленно же сообщить обо мне нашему командованию, а еще лучше — отправить меня с первым же поездом в Амир–Абад, где находится моя часть. Мне очень жаль, что я скрыл от вас свое имя и звание.

— Нам это непонятно. Может быть, вы объясните, зачем это сделали и как очутились здесь?

— Все очень просто. Несколько дней назад я получил от своего командования разрешение отправиться на охоту в горы, они изобилуют козами. Бродя в скалах, я оторвался от сопровождавших меня солдат и заблудился. Вскоре меня захватила банда каких–то людей, раздела… Я бежал от них и тут, пытаясь выбраться к железной дороге, натолкнулся на перепалку между какими–то иранцами и вашими людьми. Дождавшись конца боя, я пошел навстречу русским.

— Почему же вы сразу не сказали об этом?

— По простой причине. Не очень–то приятно офицеру сознаться в том, что его захватила в плен какая–то жалкая кучка бандитов.

— Кто, по–вашему, были они?

— Точно сказать не могу, но, судя по всему, это была шайка из банды «Тудэ». Но, возможно, что я ошибаюсь. Скажите, полковник, когда вы отошлете меня в распоряжение моего командования?

— Скоро, но вы, конечно, понимаете, что предварительно надо будет письменно повторить все то, что вы сейчас рассказали. И последний вопрос, хотя на него вы можете не отвечать, почему вы обругали капитана Лирайта и пообещали обрезать ему уши?

— Это сгоряча, — засмеялся задержанный. — Сейчас я уже раскаиваюсь в этом, но, право, старина Лирайт должен был бы понять, что мне, боевому офицеру, неловко перед моими союзниками предстать в жалком рубище иранца.

— «Боевому»! — с негодованием повторил молчавший все это время летчик. — Где, за какие бои получили вы вашу колодку орденов, капитан Хартли? Вы и одной пули не слышали над собою! «Боевой»!! Я, может быть, прост, не так хитер, как вы… но свои ордена я заработал честно, в боях с противником, а не создавая капканы и ловушки невинным людям. Нет, сколько бы вы ни распинались здесь, вряд ли вам поверят, «капитан Хартли», — с возмущением повторил Лирайт. — По–видимому, вы, всего десять лет назад принявший американское подданство немец Вилли Харт, остались таким же фашистом, как те, от которых приехали к нам в Америку. Теперь мне понятна и ваша двойная игра и ваше двойное подданство. Очень жаль, что в штабе экспедиционного корпуса еще не разобрались в этом. Честь имею кланяться, полковник, — откозырнул мне летчик.

— Мы скоро закончим, поезд отойдет минут через двадцать, — ответил я.

Американец вышел. Арестованный равнодушно глянул ему вслед.

— Хороший, но сумасбродный человек этот Лирайт. Падение с высоты тысячи метров сделало его инвалидом. Я не обижаюсь на его бредовые речи.