Эта размытость границы между «прочитанным» и «непрочитанным» заставила меня задуматься о том, как мы вообще взаимодействуем с книгами. Поэтому мое исследование будет посвящено не только методам, позволяющим обойти опасные места в разговоре на книжные темы, — я собираюсь также, опираясь на анализ таких разговоров, заложить основы настоящей теории чтения, и особое внимание в ней будет уделено именно оговоркам, неточностям и всяким ляпсусам — следствиям тех непоследовательных и причудливых стратегий чтения, которые не стыкуются с идеальными представлениями об этом процессе.
• • •
Из сказанного выше логично вытекает план моего исследования. В первой части я выделю основные типы «непрочитанности», которые вовсе не сводятся к тому, что книгу просто не открывали. Книги, которые мы пролистали, книги, о которых мы слышали, и книги, содержание которых мы напрочь забыли, — все, хоть и на разных правах, попадают в обширную группу «непрочитанных».
Вторая часть будет посвящена анализу конкретных ситуаций, в которых нам приходится говорить о непрочитанных книгах. Не стоит, конечно, приводить полный перечень ситуаций, с которыми в своей жестокости сталкивает нас жизнь: я приведу лишь несколько наглядных примеров — иногда это слегка завуалированный опыт из моей профессиональной жизни. Примеры помогут мне выявить общую основу таких ситуаций, на которую я буду опираться, развивая свою теорию.
Третья часть — самая важная, ради нее я и затеял всю книгу. Это серия простых советов, вобравших в себя весь мой опыт нечтения. Советы о том, как человеку, который столкнется с этими проблемами на практике, разрешить их наилучшим образом и даже выйти из ситуации с честью, а параллельно попробовать разобраться, что же на самом деле представляет собой чтение.
• • •
Все мои предыдущие замечания нужны были не только для того, чтобы выстроить общую структуру книги, они еще помогают разобраться в том, как странно меняются представления об истине, когда речь заходит о книгах и особом пространстве вокруг них. Чтобы подойти к сути дела, мне придется изменить и язык, которым мы говорим о книгах, и даже сами слова, которые мы для этого используем.
Следуя основной идее своего эссе — о том, что выражение «прочитанная книга» слишком расплывчато, я буду для всех книг, которые здесь упоминаются, указывать в сноске степень моего личного знакомства с ними1. Эти пометки, которые я по ходу дела разъясню, должны дополнить список тех обозначений, что мы привыкли видеть в сносках, — авторы снабжают ими упоминания о якобы прочитанных книгах (цит. соч., там же и др.). Вообще-то, как я покажу на своем личном примере, мы часто говорим о книгах, которые нам не очень знакомы, и, чтобы порвать с читательской привычкой к лицемерию, стоит в каждом случае уточнять, что мы знаем о книге на самом деле.
Вторая пометка, следующая за первой, отражает мое мнение о книге независимо от того, случалось ли мне держать ее в руках2. И правда, поскольку я считаю, что для суждения о книге совсем не обязательно ее предварительно читать, не вижу причин, почему мне не высказываться о тех книгах, которые я упоминаю, даже если я знаю их плохо, а о каких-то вообще ничего не слышал3.
Эта новая система обозначений, которую, надеюсь, когда-нибудь начнут широко использовать, должна напоминать о том, что наше общение с книгой — вовсе не такой непрерывный и однородный процесс, как хочется некоторым критикам, и не однозначный метод познания самого себя; это скорее некая загадочная область, где бродят, как призраки, обрывки наших воспоминаний, и ее ценность, в том числе для нашего творчества, определяется теми туманными сущностями, которые ее наполняют.
Виды непрочитанных книг
Глава I. Книги, о которых мы ничего не знаем
В ней читатель убедится, что не так уж важно прочесть ту или иную книгу — это пустая трата времени, а куда лучше их все, по выражению Роберта Музиля, «охватить взглядом».
Существует много способов нечтения, и самый радикальный из них, конечно, — вообще не открывать ни одной книги. Такое полное воздержание, между прочим, характеризует взаимоотношения каждого читателя, как бы он ни был усидчив, с большинством книг на свете, так что это и есть самый распространенный тип наших контактов с печатным словом. Даже самый активный читатель сталкивается лишь с ничтожной долей от всех существующих книг. Поэтому и ему, если, конечно, он не отказался от всех разговоров с людьми, а заодно и от эпистолярных контактов, постоянно приходится высказываться о книгах, которых он не читал.
Доводя идею нечтения до логического конца, получим стопроцентного нечитателя, который в жизни не раскрыл ни одной книжки, что не мешает ему, однако, иметь о них представление и его высказывать. Как раз так и поступает библиотекарь в романе «Человек без свойств» (КП и КС ++) — это хоть и второстепенный персонаж, но для нашего рассуждения фигура очень важная: у него крайне радикальная точка зрения по этому вопросу и он не стесняется ее высказывать.
Действие романа Музиля происходит в начале прошлого века в стране под названием Какания — это комическое перевоплощение Австро-Венгерской империи. Патриотическое движение «Параллельная акция» сплотилось вокруг идеи достойно отпраздновать грядущий день рождения императора и сим празднованием подать спасительный пример остальному миру.
Организаторы «Параллельной акции», показанные у Музиля смешными марионетками, заняты поисками «спасительной мысли», о которой они без устали говорят, но речи их абсолютно бессодержательны: у них нет ни малейшего представления о том, что это за мысль, и о том, каким образом она должна выполнить свою спасительную функцию за пределами страны.
Один из самых комичных персонажей среди организаторов «Параллельной акции» — генерал Штумм (по-немецки — «немой»). Он решил во что бы то ни стало первым отыскать эту спасительную мысль и преподнести ее женщине, которую он любит, Диотиме, — она тоже среди устроителей акции.
«Ты помнишь, — сказал он4, — что я задался целью положить к ногам Диотимы ту спасительную мысль, которую она ищет. Есть, оказывается, очень много значительных мыслей, но какая-то одна должна быть, в конце концов, самой значительной; это ведь логично? Значит, все дело лишь в том, чтобы внести в них порядок»5.
Генерал имеет слабое представление об идеях, о том, что с ними делают, а главное, о том, откуда берут новые, поэтому он отправляется в государственную библиотеку — идеальное место, чтобы обзавестись необычными мыслями, чтобы «изучить противника», и, наконец, это самый логичный способ добраться до той оригинальной идеи, которую он разыскивает.
Поход в библиотеку погружает нашего героя, не слишком-то привыкшего иметь дело с книгами, в сильнейшую тоску: перед ним море знаний, в которых он совершенно не способен ориентироваться, они ему неподвластны, а ведь он военный и привык командовать.
«Мы стали обходить это колоссальное книгохранилище, и поначалу, знаешь, я не был так уж ошеломлен, эти ряды книг не хуже, чем гарнизонный парад. Вскоре, однако, я начал считать в уме, и результат получился неожиданный. Понимаешь, мне раньше казалось, что если ежедневно прочитывать какую-нибудь книгу, то это будет, конечно, очень утомительно, но конец этому когда-нибудь да придет, и тогда я вправе буду претендовать на определенное положение в духовной жизни, даже если я то или другое пропущу. Но что, ты думаешь, ответил мне библиотекарь, когда я, не видя конца нашей прогулке, спросил его, сколько же, собственно, томов в этой сумасшедшей библиотеке? Три с половиной миллиона томов, отвечает он!!
Когда он это сказал, мы находились примерно у семисоттысячной книги, но с той минуты я перестал считать. Избавлю тебя от труда, в министерстве я еще раз проверил это с карандашом в руке: мне понадобилось бы десять тысяч лет, чтобы осуществить свой план при таких условиях!»