Доктор Кесельштейн могла бы отпустить его домой. Он был здоров, и к нему понемногу возвращались его прежние привычки. Он становился шумным, веселым, буйным. Шагом ходить он не мог, сидеть тем более. И она опасалась, как бы дома он не споткнулся на ровном месте, не залез бы на самое высокое дерево. Его надо было еще укротить. Поэтому его пока не выписывали.

Андреас шнырял по всем палатам. Он стал в них своим человеком. С больными он был запанибрата. Он выучился от них рассказывать анекдоты, вставлять в свою речь всякие словечки, петь песни, которых не найдешь в песеннике. Пробегая по коридору, он распевал во все горло: «По реке плывет не лед, по реке мертвец плывет!..» Даже мальчик из палаты № 2, который раньше дышал через резиновую трубку, улыбался, заслышав его вопли.

И вот наступило следующее воскресенье. Предпоследнее перед началом учебного года.

Андреас стоял в вестибюле больницы и ждал своих родителей. На нем была пижама и защитный шлем, как у мотоциклиста, а в руке — казенный костыль с резиновым набалдашником. Мать не смогла поцеловать Андреаса, потому что шлем свалился ему на нос.

— Космонавтский шлем, — пояснил Андреас родителям. — Это Пауль мне подарил.

— Я бы не стал его надевать на голову, — заметил отец. — Может, у Пауля какая-нибудь болезнь волос.

— У Пауля лысина, папа.

— Сними его, — строго сказала мать, когда они стали подниматься по лестнице. — А то сейчас полетишь! Ты ведь ничего не видишь!

Андреас снял шлем.

— А вот доктор Кесельштейн говорит — «законный шлем».

— Здорово ты оброс, — сказал отец.

— Я бы давно постригся — под битлов, — отвечал Андреас, — да тут парикмахер не тянет!

— Под битлов носят одни сумасшедшие, — скромно заметил отец.

— Почему это? — возмутился Андреас. — А вот, например, Пауль?

— Так ты же сказал, что Пауль лысый.

— Да не этот Пауль!.. Тот Пауль!.. А я знаю новую песню. Спеть?

— Валяй!

Андреас запел «По реке плывет не лед…»

Когда поднимавшиеся по лестнице стали оборачиваться, отец тронул Андреаса за плечо и шепнул:

— Отдохни, Андреас. Ты нам это лучше дома споешь. Тогда мы получим еще больше удовольствия. А как себя чувствует Райнер Шнек? Он уже встает?

— Его давно выписали. Я его больше ни разу не видел. Если он думает, что я стану играть с ним в шашки… А ты бы стал, папа?

— Подождем, пока у вас с ним все разъяснится. Нам звонили с почты. Райнер бросил эту бумажку в почтовый ящик. Она нашлась. Я думаю, в один прекрасный день он сам к тебе придет и принесет деньги. А до тех пор ты успеешь поразмыслить, будешь ли ты опять с ним играть или нет.

Андреас выслушал эту новость с большим интересом. Она сильно оживила его фантазию. А ничего идея — использовать почтовый ящик, как Пампуша! И как здорово это устроено — что ни бросишь в ящик, почта все достанет!..

Пока в голове у Андреаса проносились эти мысли, родители всё говорили о том, какой он стал тощий. Они спрашивали, ест ли он, что дают на завтрак, на обед и на ужин.

Андреас отвечал то «да», то «нет» — как придется. Наконец он привел родителей в свою палату.

Они удобно устроились все втроем вокруг кровати Андреаса. Отец принялся убирать в тумбочке, а мама разбила сырое яйцо и стала растирать его с сахаром в стакане для полоскания зубов, пока оно не начало пениться. У Андреаса потекли слюнки.

Покуда он поглощал гоголь-моголь, в дверях появились три футболиста и разные другие Паули из соседних палат — они пришли познакомиться с родителями Андреаса и рассказать им о его похождениях. Потрепав Андреаса по косматой гриве, они говорили:

— С тех пор как он тут откалывает свои номера, мы все активно пошли на поправку!

Собралась веселая компания, все шутили и громко смеялись.

Никто не заметил, что появился новый посетитель.

Долговязый парень.

Белая нейлоновая рубашка, новенький темный галстук. Волосы начесаны на лоб. Резкие черты лица, а глаза голубые. В руках букет цветов и какой-то сверток. Так он и стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу и робея перед этой встречей. Он не прочь был ее немного оттянуть и сперва освоиться. Но в этой палате, оказывается, царило веселье.

Когда Андреас заметил посетителя, он притих и некоторое время глядел в его сторону. Андреасу хотелось броситься ему на шею… Но… разве допрыгнешь?.. Он был так смущен, что не мог даже подняться с места… Несмелыми шагами побрел он к двери, сопровождаемый удивленными взглядами родителей и Паулей из разных палат.

Андреас подал Томасу руку. Долговязый потянулся было к своей ледокольной шляпе, чтобы привычным жестом сдвинуть ее на лоб. Но ее на голове не оказалось, и он почесал в затылке.

Андреас повернулся ко всем присутствующим и сказал:

— Это Томас.

А надо сказать, что слава о героическом подвиге Томаса разнеслась по всей больнице. Андреас рассказывал о нем каждому, кто только соглашался его слушать. Паули были в полном курсе. Они глядели во все глаза на длинноногого водителя самосвала, держащего за руку Андреаса, и удивлялись, почему он не вкатил сюда на четвертой скорости, а стоит в дверях с таким видом, будто у него в моторе кончилось горючее.

Чтобы вновь привести его в движение, один из Паулей, указав на букет, сказал:

— Вот это уж лишнее! Надо было знак «Стоп!» принести! Очень подходящая для него игрушка!

Радостно кивая на ходу Томасу, Паули выходили теперь по одному из палаты.

Родители Андреаса тоже двинулись к двери, чтобы приветствовать Томаса. Они усадили его на стул и принялись благодарить за спасение сына. Ему ведь пришлось пойти на такой риск!

Но Томас только отмахивался. Он и слушать об этом не хотел.

— Вот шоссе проложим, тогда лафа, — сказал он, — на перекрестке — никакой давки.

— Тебе что-нибудь будет? — спросил Андреас.

— Прокололи права. Из-за лопаты. Дойдет ли до суда, неизвестно.

— До суда не дойдет, — сказал отец Андреаса. — Меня приглашали в автодорожную инспекцию. Спрашивали, настаиваю ли я на судебном разбирательстве. Я им заявил, что водитель самосвала не виноват. Так что вопрос исчерпан.

Томас кивнул.

— На этом перекрестке — теперь всё. Никакой давки. У Ромерберга уже заливают асфальтом.

— Приходи к нам домой, — попросил Андреас.

— Я — все, отчаливаю, — ответил Томас. — На той неделе отбываем. Теперь — на плотину.

— А это далеко? — спросил Андреас.

— Порядочно, — ответил Томас. — А то бы мы с тобой эх и рванули по новому шоссе!

— А самосвал твой починили? — спросил Андреас.

— Стрекочет вовсю. И ограда стоит как миленькая. Перекресток в порядке. Все как было. Только никаких происшествий. А закончат шоссе — и вовсе никакой давки.

— Как быстро теперь строят, — сказала мать Андреаса.

— Ясное дело. Техника. Через несколько дней закончат. Жалко, брат. Тут на вашей стройке мне здорово понравилось. Как нигде.

— Почему? — спросил отец Андреаса.

— Трудно сказать, шеф. Вдруг прикипишь к чему-нибудь, встретишь какого-нибудь человека… А потом и запоешь: «Обновляет землю май!..» Ну, не буду мешать. — Томас встал и огляделся по сторонам. — Где же моя шляпа?

— Ты пришел без нее, — сказал Андреас.

— Ну и дела! — удивился Томас. Он поглядел на Андреаса и рассмеялся. — Иногда я прямо как угорелый… Потом опомнюсь — тьфу ты, опять что-то позабыл! Вот сегодня эту дурацкую шляпу!.. — Он бросил цветы и сверток на кровать и прижал Андреаса к груди — к своей широкой груди водителя самосвала. — Помни про «Стоп!», ты, блоха! Хотя теперь-то уж на перекрестке ничего не случится. Никакой давки! Тьфу ты, я уже это сто раз говорил! Ну, привет, парень!..

Он хлопнул Андреаса по спине и пошел к двери. Два широких шага — и вот он уже в коридоре. Андреас и сам толком не знал, как ему отнестись к такому прощанию. Но родители заметили, что с ним творится что-то неладное.

Андреас все глядел и глядел в окно. Все говорил и говорил… По правде сказать, нес какую-то чепуху… Что он хотел бы купить себе галстук… И стать водителем самосвала… Он спрашивал, что такое плотина, хотя уже видел однажды плотину собственными глазами. И еще много чего болтал, пока взгляд его не упал на сверток… Тут он схватил сверток и хотел было броситься догонять Томаса. Надо ему отдать!