В условиях Рамну необходимо довольно сложное снаряжение — более сложное, чем обычное космическое. Его не так‑то просто было надеть. Пульс, казалось, отстукивал секунды. Она чувствовала, как пот стекает по телу. Никогда не предполагала, что это такой бесконечно долгий процесс: сначала белье, потом крепления, ремни, накладки; все это нужно было правильно натянуть на себя, ударом молотка снаружи проверить крепость, подключить элементы жизнеобеспечения, обвязаться ремнями, опять все осмотреть и проверить и, наконец, надеть защитный скафандр — о, это была подлинная мука!
Казалось, сердце уже готово было остановиться, когда наконец аэросани оторвались от взлетной полосы и бесшумно взмыли в воздух. Пролетели мимо других, более мощных машин, наземт ных и воздушных, приспособленных в основном для дистанционно управляемых дальних маршрутов. Аэросани — это не просто средство передвижения, рассчитанное на одного или двух пассажиров для кратковременного полета, как правило, независимо от корабля–матки. С их помощью, к примеру, можно с близкого расстояния рассмотреть интересующий объект, а в случае необходимости и послать робота–испытателя для сбора информации или для съемки из открытой кабины, расположенной в кормовой части.
«Когда Доминик предложил этот план, он не предполагал, насколько он опасен для меня, — подумала Бэннер, — а я ничего не сказала». Теперь она не была уверена, что поступила правильно. Дело не в том, что она боялась за себя: напряжение и азарт сейчас как нельзя более кстати. Она боялась одного — не успеть передать Флэндри бесценную информацию, добытую Йеввл…
Вот и въезд на военный космодром. Бэннер подвела аэросани к проходу. На какой‑то момент она оказалась в пробке, зажатая, как в могиле, другими машинами. Затем раздался свисток, открывая воздушную линию на Рамну, турникет повернулся, и она двинулась дальше.
В аэросанях не было места для генератора внутреннего поля, и семикратная сила притяжения в первый момент подействовала ошеломляюще. Но самым страшным оказался подъем со взлетной полосы без специального антигравитационного оборудования. Правда, многочисленные приспособления, скрытые в летнем снаряжении, противодействовали силам, тянущим тело книзу, и помогали дышать. Эластичные ремни, которые шли от запястий и локтей к обрамлению мягкого сиденья, сетка ограждения, да еще несколько таблеток, которые она проглотила, — все это отчасти придавало уверенность и силу. Ощущая, несмотря на это, невыносимую тяжесть в теле, она всматривалась в пространство.
Аэросани не были герметизированы, чтобы в облегченном корпусе не так сильно ощущалось внешнее давление. Несмотря на защитный шлем, каждый звук воспринимался как многократно усиленный и значительно более резкий, чем показался бы туземцу, слуховой аппарат которого не приспособлен к разреженной атмосфере Терры. Ночь была тихой и спокойной, но Бэннер чудилось, что она слышит шаги убегающих животных, шорох птичьих крыльев над собой и пока еще слабый, но быстро усиливающийся звук снижающихся кораблей. Нужно было спешить.
Опыта пилотирования явно недоставало; она направила аэросани к северу и ворвалась в стихию. Поднявшийся ветер заполнил собой окружающее пространство, и, освещенное ранее планетой Сол, оно померкло. Одна в кромешной тьме, Бэннер постаралась настроить оптику в шлеме на ночное видение.
Однако света было так мало, что оптика практически не помогла, и Бэннер не удалось ничего разглядеть вокруг. Посверкивали во мраке скопления звезд, луны выныривали из пустоты. Река Кийонг разветвлялась на три потока — черный посередине и серовато–белые по краям: с берегов надвигались льды. Лес выглядел бесформенной массой, степь казалась седой. Пруды и ручейки закованы льдом. А мороз все крепчал, надвигалась ночь длиной в неделю…
Она припоминала, что раньше только в предрассветные часы становилось прохладнее. Теперь предрассветный холод нес смерть. Случалось, что, когда наконец восходило солнце, оно освещало целые стада, полегшие от мороза. Растения же не успевали и наполовину созреть, как наступала ночь… Йеввл, твои внуки увидят, как смерть загонят обратно в логово. Клянусь тебе в этом собственной жизнью. Если Вселенная остается слепа и бесчувственна к страданиям сущих на ней народов — что тогда достойно сочувствия?
И все же… Похоже, главное препятствие к улучшению жизни народов — борьба за власть. Не исключено, что, если бы Кернкроссу удалось стать императором — он охотно выслушал бы меня, — разве только наш прежний антагонизм мог бы помешать, — ну, да теперь поздно что‑либо менять.
Она с негодованием отвергла предательскую мысль. Ради спасения одной жизни нельзя обрекать на гибель множество других! А такое возможно. Доминик сказал, что Кернкросс, должно быть, задумал хитрую, быструю и радикальную операцию. Но последствия могут и не быть такими катастрофическими, как мы опасаемся. К тому же все другие планеты для меня — просто абстракция, только названия, когда‑то услышанные или увиденные на экране Тамошние люди — не мои люди.
«Но Доминик прав, — вдруг дошло до нее. — Я — его заложница. Разве нет? Я так многим обязана ему! Что движет им: память о моем отце, мысль о каком‑то ничего не значащем для него народе или привычный азарт — этого я никогда не узнаю. Возможно, он и сам не знает. Он никогда до конца не раскроется».
Где‑то в тайниках сознания возник образ отца. Макс Абрамс выбил трубку, откинулся в старом кресле и с торжествующей улыбкой сказал своей малышке–дочери:
— Мири, многие человеческие качества принято считать достоинствами, но большинство из них просто забавляют человека или приносят ему выгоду. Подлинные достоинства могут проявляться по–разному, но их всегда легко распознать. Самое бесценное достоинство — это верность.
А уж если мы не будем верны своим немногочисленным друзьям, что тогда, в эти страшные дни Империи, нам останется ?
Точно отдавая себе отчет в том, зачем она летит, Бэннер взглянула на часы. Скоро Кернкросс приедет на станцию Уэйнрайт и все узнает. Едва ли он станет спокойно ждать, пока она закончит свои дела, каковы бы они ни были. Возможности сыска здесь у него ограничены, — и все же, несомненно, он организует погоню. Пролетая над рекой, она заметила кое–какие признаки того, что охота уже началась. Нужно было изменить тактику. Снизившись, она стала делать зигзаги над степью и между холмами. Однако это было опасно. Автоматика у аэросаней самая элементарная, она же — пилот — с каждой минутой чувствует себя все более усталой и отупевшей.
Малейшая ошибка — и ускорение в семьдесят метров в секунду за секунду расплющит ее о планету!
В горле застрял нервный смешок. Ну что ж, она вдосталь насладится полетом. А уж если так случится — у нее по крайней мере не будет времени на размышления!
Час за часом лед все плотнее затягивал озеро. Флэндри попытался переместиться на более глубокое, еще свободное ото льда место, чтобы не замерзло и не вышло из строя сигнальное приспособление. Внезапно раздался сигнал тревоги, и вынужденному безделью пришел конец.
Он все еще сидел в кабине пилота. На экране возникло изображение, еще неясное, но различимое. С уст Флэндри сорвалось проклятье. На экране был космос. И высоко, почти невидимый глазу, кружил сторожевой корабль, достаточно проворный, чтобы действовать в космосе, и достаточно вооруженный, чтобы сбить другой, пусть даже больший, или разнести в щепки город.
Да, удача, похоже, изменила ему. Правда, нельзя сказать, что она сопутствовала ему в последнее время. Иначе Бэннер была бы сейчас здесь, в безопасности и рассказала бы обо всем, что успела — или не успела? — выведать Йеввл, и вместе они составили бы план дальнейших действий. Но надо ждать и ждать. Теперь он знает, что в космосе кружит корабль. Возможно, что и до нее дошли слухи об этом. Ему пока удалось скрыться. Ей — вряд ли. Ее кораблик маленький, радиация от него слабая, — а у этого корабля мощное вооружение и чувствительные приборы. Ей пришлось бы виртуозно уклоняться от него. Мне бы едва ли удалось, Рамну для меня — незнакомый мир. А ей ?