Прием, оказанный ему Крузом, оказался таким холодным, что ксенолог уже почти поверил, что его собираются арестовать. Однако адмирал, по–видимому, понимал, почему Райднур оказался здесь, и пригласил его в свою палатку для частной, неофициальной беседы.

Мягкий, пропахший морем бриз обвевал купол палатки, из которой открывался вид на другие купола, летательные аппараты, морских пехотинцев, вышагивающих в карауле, на самолеты, реявшие над местностью. На столе, разделявшем двух мужчин, стояло вино, однако (за исключением первого формального тоста) бокалы так и не наполнялись. Райднур изложил факты, и его слова тяжело упали в безответное молчание.

— Думаю, это лучшее, что мы можем сделать, сэр, — наконец осмелился вымолвить Райднур. — Их можно завоевать, если Империя сделает соответствующее усилие. Но война будет долгой, страшно разорительной и привлечет силы, которые могут понадобиться нам в другом месте. Она опустошит планету и, возможно, сделает ее непригодной для обитания. Противник же нанесет нам ответный удар, применив какое‑либо ужасное биологическое оружие. Пленные, которых они удерживают, не будут возвращены. Так же как «Изида». Вы будете вынуждены отдать приказ об уничтожении этого корабля, а такая операция обойдется вам недешево. — Он смотрел прямо в суровое, усатое лицо. — И за что все это? Они очень хотят остаться подданными Терры.

— Они взбунтовались! — выпалил Круз. — Они сотрудничали с врагом; они противились приказам, отдаваемым именем его величества; они нанесли потери флоту его величества; они разрушили девять районов, подчиненных Империи, и тем самым подорвали имперскую экономику. Если оставить такое поведение безнаказанным, то сколько времени продержится вся Империя, прежде чем развалится полностью? И их не устраивает просьба об амнистии. Нет, они хотят, чтобы ради них весь земной шар перевернулся вверх тормашками! — Он покачал головой. — Я не подвергаю сомнению вашу честность, профессор, — наверное, кому‑то нужно было сыграть роль посыльного, — но если вы считаете, что официальное лицо в моем положении может хоть на минуту задуматься над фантазией этих дикарей, мне придется усомниться в вашем здравом рассудке.

— Они не дикари, сэр, — возразил Райднур. — Я попытался кое‑что объяснить вам относительно уровня их культуры. Мой последний письменный доклад по этому поводу должен убедить каждого.

— Это не относится к делу. — Если бы адмирал был увешан множеством орденов, то и тогда не выглядел бы столь устрашающе, как в этой выцветшей военной рубашке с расстегнутым воротником, препоясанной ремнем с потертой кобурой.

— Не совсем так, сэр. — Райднур поерзал в кресле, чувствуя, как пот жжет ему кожу. — Досточно веские причины побудили меня задуматься об этом, к тому же работа моя приучила меня мыслить безличными, долговременными категориями. В чем состоит действительное благо Империи? Разве не в солидарности многих цивилизованных планет? Разве не во взаимном влиянии их друг на друга? Предположим, мы все‑таки сокрушим «свободных людей». Как тогда восстановить Города, не прибегая к огромным расходам? Потребуются века, чтобы они достигли теперешнего уровня без посторонней помощи — на этой уединенной, обнищавшей окраине Империи. Если мы станет лить на них сокровища потоком, то сможем восстановить их более или менее за несколько лет. А что потом? Мы получим девять хилых посредственностей с уровнем развития, достаточным разве что для охраны их территорий, — ведь Мерсейя рассматривает их как потенциальную угрозу своему арулианскому флангу. Но если мы дадим истинным «свободным» — тем, кто приспособится настолько, что сможет наконец должным образом воспользоваться обстановкой, — если мы дадим им расцвести… то даром получим сильный, автономный, способный себя защитить форпост Империи.

«Это, возможно, не совсем соответствует истине, — подумал он. — Жители имперских окраин согласны признать сюзеренитет Терры, если они получат хартию, дающую им право управлять своей планетой так, как они хотят. Они слишком благоразумны, чтобы снова впасть в националистические заблуждения. Они будут платить небольшую дань, вести какую‑то торговлю. Но в целом им не будет до нас дела.

Конечно, нельзя сказать, что нам также никогда не будет до них дела. Мы можем многому научиться от них. Если мы когда- либо падем, они станут продолжать что‑то из того, что делали мы. Но лучше я не буду подчеркивать это».

— Даже если бы я хотел помочь им, — сказал Круз, — я не обладаю такой властью. Да, мои полномочия широки. И я могу значительно превысить их формальные пределы — центральное правительство, у которого тысячи других проблем, прислушается к любой разумной рекомендации с моей стороны. Но не преувеличивайте моей свободы действий, прошу вас. Если бы я предложил, чтобы люди Города, лояльные подданные его величества, были перемещены из мира их предков, а повстанцы — неважно, на какой ступени развития они стоят, — были вознаграждены исключительным правом владения этим миром, разве меня не вызвали бы на осмотр к психиатру?

«Кажется, он сожалеет, — мелькнуло в сознании Райднура. — Он не хочет бойни. Если я смогу убедить его в том, что имеется разумный и почетный выход…» Ксенолог осторожно улыбнулся, не выпуская изо рта трубки.

— Вы правы, адмирал, — сказал он. — Если выразить проблему этими словами. Но нужно ли это делать? Я не юрист. И тем не менее кое‑что знаю по данному предмету, и этого достаточно, чтобы я мог предложить приемлемую формулу.

Круз поднял бровь и глубже затянулся сигарой.

— Дело в том, — продолжил Райднур, — что юридически мы не были в состоянии войны. Все знают, что Арули посылала технику и войска на помощь Мерсейе. Но, чтобы избежать прямого столкновения с Арули, а значит, возможного столкновения с Мерсейей, мы официально не признали этот факт. Мы удовлетворились тем, что пресекли дальнейшее разрастание мятежа и разбили врага по частям. Короче, адмирал, здесь вы должны были подавить внутренние, гражданские беспорядки.

— Гм–м.

— Жители окраин не сотрудничали с внешним врагом, так как юридически такового не было.

Круз побагровел:

— Измена всегда останется изменой, как бы ее ни называли.

— Это не было изменой, сэр, — возразил Райднур. — Жители окраин не пытались подорвать могущество Империи. У них определенно не было желания стать вассалами Арули или Мерсейи!

Сформулируем это так: население Фригольда фактически разделялось на три части — горожане–люди, горожане–арулиане и жители окраиц. Хартия, легализующая включение в состав Империи, была дарована исключительно первой стороне, оговорившей для себя такое условие. Таким образом, это было нечестным по отношению к двум другим сторонам. Когда поправка была отвергнута, это привело к социальным осложнениям. Жители окраин в какой‑то степени сотрудничали с Арули, так как считали это целесообразным. Но такое сотрудничество было спорадическим и никогда не умаляло их собственного простого желания справедливости. Кроме того, — что более важно — арулиане сотрудничали не с коренными фригольдианами, а скорее с подданными Империи.

Таким образом, если посмотреть на дело непредвзято, Девять Городов вовсе не были невинными мучениками. Их дискриминация в отношении Арули, их территориальные агрессии против коренных фригольдиан и послужили подлинной причиной возникшей смуты. Тогда Мерсейя воспользовалась удобным случаем — но не стала развивать и углублять конфликт.

— Почему же тогда безразличие Городов, стольдорого обошедшееся Империи, не должно быть наказано? — Круз выглядел разочарованным. — Я полагаю, что политический совет мог бы принять какую‑либо формулу вроде этой. Но только в том случае, если бы захотел. А он этого не захочет. Ибо какая формула может скрыть факт значительного физического ущерба, нанесенного в результате дерзостного неповиновения?

— Формула сверхэнтузиазма, направленного на служение интересам его величества, — парировал Райднур и поднял руку. — Обождите! Пожалуйста! Я не прошу вас, сэр, предлагать ложь в качестве официальной версии. Этот энтузиазм, это рвение не было большим заблуждением. И оно послужило высшим интересам Терры.