– Вы сказали, что он умер.

– В прошлом месяце он утонул в Маргейте, когда купался в море. Я прочитала об этом в газете.

– А что он сделал с этой палицей? В вашей истории это самая любопытная и необычная часть.

– Этого я не могу вам сказать, мистер Холмс. Рядом с лагерем был меловой карьер с глубоким стоячим озером. Может быть, на дне этого озера…

– Да сейчас это уже и не важно. Дело ведь закрыто.

– Да, – произнесла миссис Рондер, и вуаль ее медленно качнулась. – Дело закрыто.

Мы поднялись, чтобы уйти, но что-то в голосе женщины заставило Холмса задержаться еще на секунду. Он быстро повернулся.

– Ваша жизнь не принадлежит вам, – сказал он. – Вы не вправе решать, жить вам или умереть.

– Кому нужна эта жизнь?

– Кто знает? Пример терпеливого страдания – это ценнейший урок для мира, в котором почти не осталось места терпению.

Ответ женщины заставил нас содрогнуться.

– Интересно, а вы бы смогли с таким жить? – сказала она, подняла вуаль и вышла на свет.

Это было жутко. Никакими словами нельзя описать лицо, когда лица попросту нет. Два живых карих глаза, печально глядевших на нас с кошмарных останков, делали это зрелище еще ужаснее. Холмс одновременно протестующе и с жалостью вскинул руку, и вместе мы вышли из комнаты.

Два дня спустя, когда я заглянул к своему другу, он не без гордости указал на маленькую голубую бутылочку, которая стояла у него на каминной полке. Я взял ее в руку и увидел красный значок, указывающий на то, что внутри находится яд.

Открыв пузырек, я почувствовал приятный миндальный запах.

– Синильная кислота? – спросил я.

– Да. Пришло с почтой. «Я отсылаю вам свое искушение.

Решила последовать вашему совету» – эта записка прилагалась к ней, и я думаю, Ватсон, мы с вами знаем имя мужествен ной женщины, которая послала ее.

Дело XII Приключение в поместье «Шоском-олд-плейс»

Шерлок Холмс долго сидел над микроскопом, приложив глаз к окуляру. Наконец выпрямился и с торжествующим видом повернулся ко мне.

– Это клей, Ватсон, – сказал он. – Однозначно клей. Взгляните сами на эти мелкие частички.

Я приложился к трубке и навел резкость.

– Эти шерстинки и ниточки с твидового пальто. Бесформенные серые комки – пыль. Слева эпителиальные чешуйки, а эти коричневые капельки посередине, несомненно, клей.

– Ну что ж, – рассмеялся я. – Готов поверить вам на слово. От этого что-то зависит?

– Это очень важная улика, – ответил он. – Помните, что рядом с убитым полицейским, которого нашли у «Сент-Панкраса», лежало кепи? Обвиняемый отрицает, что оно принадлежит ему, но он занимается изготовлением рам для картин и постоянно имеет дело с клеем.

– Вы занимаетесь этим делом?

– Нет. Меривейл, мой друг из Скотленд-Ярда попросил помочь ему с ним. С тех пор, когда я доказал виновность того фальшивомонетчика по частичкам цинка и меди в шве на его манжете, они начали осознавать важность микроскопа. – Он нетерпеливо посмотрел на часы. – Ко мне сегодня должен зайти новый клиент, но он что-то задерживается. К слову, Ватсон, вы разбираетесь в скачках?

– Приходится. Я ведь на это трачу половину пенсии по ранению.

– Хорошо, тогда вы будете моим «Популярным справочником по скачкам». Что вы скажете о сэре Роберте Норбертоне. Вам это имя ничего не говорит?

– Отчего же, говорит. Он живет в поместье «Шоском-олд-плейс». Я это точно знаю, потому что как-то провел лето в тех местах. Этот Норбертон, кстати, один раз чуть не угодил в сферу ваших интересов.

– Каким образом?

– На Ньюмаркет-хит он однажды избил хлыстом Сэма Брюэра, известного ростовщика с Керзон-стрит. Бедняга чуть не отдал Богу душу.

– Хм, это интересно! И часто он так развлекается?

– Вообще, поговаривают, что он опасный человек. Во всей Англии это, наверное, самый отчаянный наездник. Несколько лет назад он занял второе место на «Гранд нэшнл»[10]. Это, что называется, человек, который родился не в свое время. Ему бы быть придворным повесой времен Регентства… Этакий боксер, охотник, игрок на тотализаторе, донжуан, и, что самое главное, на такой мели, что, наверное, никогда уж с нее не снимется.

– Браво, Ватсон! Коротко и ясно. Я уже как будто знакóм с ним лично. А теперь не могли бы вы в двух словах описать «Шоском-олд-плейс»?

– Я знаю только, что стои́т оно в самой середине Шоскомпарка, там находятся знаменитые Шоскомские конюшни и тренировочный ипподром.

– И главный тренер там – Джон Мейсон, – добавил Холмс. – Не удивляйтесь, Ватсон, просто это письмо от него. Но давайте лучше вспомним, что нам еще известно о Шоскоме. Кажется, я напал на богатую жилу.

– Есть шоскомские спаниели, – сказал я. – Они участву ют во всех выставках собак. Самая редкая порода в Англии.

Это предмет особой гордости хозяйки «Шоском-олд-плейс». – Жены Роберта Норбертона, надо полагать?

– Сэр Роберт никогда не был женат. И, думаю, пока не собирается. Он живет со своей овдовевшей сестрой, леди Беатрис Фэлдер.

– Вы хотели сказать, она живет с ним?

– Нет-нет, дом принадлежал ее покойному мужу, сэру Джеймсу. Норбертон не имеет на него прав. Сейчас поместье принадлежит брату ее мужа, но ренту с него получает она.

– А тратит эту ренту, очевидно, ее братец Роберт?

– Где-то так. Этот парень – сущий дьявол, и, наверное, доставляет ей массу хлопот, хотя я слышал, что она очень предана ему. Но что там случилось, в Шоскоме?

– Это я и хочу узнать. А вот, кажется, и человек, который может обо всем нам рассказать.

Дверь открылась, и наш мальчик-слуга пропустил в комнату высокого чисто выбритого мужчину с уверенным и строгим выражением лица, которое встречается только у тех, кому приходится усмирять лошадей или мальчишек. Мистер Джон Мейсон имел дело как с первыми, так и со вторыми и, похоже, прекрасно с этим справлялся. Он коротко и сдержанно поклонился и сел на стул, указанный Холмсом.

– Вы получили мою записку, мистер Холмс?

– Да, но она ничего не объясняет.

– Для меня это слишком щекотливое дело, чтобы доверять его бумаге. И слишком запутанное. Подробности я бы хотел рассказать вам лично.

– Ну что ж, мы в вашем распоряжении.

– Во-первых, мистер Холмс, я думаю, что человек, на которого я работаю, сэр Роберт, сошел с ума.

Холмс удивленно поднял брови.

– Это Бейкер-стрит, а не Харли-стрит, – сказал он. – Но что заставляет вас так думать?

– Понимаете, сэр, когда человек допускает одну странную выходку, это можно понять, когда две – тоже, но, если все, что он делает, ни в какие ворота не лезет, тут уж начинаешь задумываться. По-моему, рассудок его помутился из-за дерби и Принца Шоскома.

– Это ваш молодой жеребец?

– Да, лучший в Англии, мистер Холмс, уж кому это знать, как не мне. Скажу вам откровенно, джентльмены, ведь я знаю, что вы люди чести, и наш разговор не выйдет за стены этой комнаты, сэр Роберт в этом году должен взять первый приз на дерби. Он по горло в долгах, и это его последняя надежда. Все, что он сумел наскрести или одолжить, поставлено на него. И ставки, надо сказать, прекрасные! Сейчас идет около сорока к одному, правда, когда он только его заявил, было почти сто к одному.

– Но почему ставки настолько упали, если лошадь действительно так хороша?

– Публика не знает, насколько она хороша. Сэр Роберт перехитрил всех шпионов, которые поставляют сведения о лошадях. На тренировку он вместо Принца выводил его брата. Они похожи как две капли воды, да только галопом Принц обходит его на два корпуса за фарлонг. Сейчас он не думает ни о чем, кроме лошади и скачек. Только этим и живет. Евреев своих он уговорил подождать до дня скачек. Если Принц подведет его, ему конец.

– Да, рискованную игру он затеял, но откуда ваши мысли о безумии?

– Во-первых, если бы вы его увидели, вы бы не спрашивали. Мне иногда кажется, что он вообще не спит. В любое время дня и ночи его можно застать на конюшне. Глаза у него какие-то дикие. Нет, нервы у него явно не выдержали. Да еще отношения с леди Беатрис…