— Теперь мне все понятно, — задумался тот и спросил: — И отчим твой, дядя Валера, обиделся, так?

— Так, — вздохнул Саша. — В том-то вся и беда: потому что… потому что он Иринку любит, а меня нет… Она ему родная, а я — нет. А моя мама и Иринку любит, и меня, и бабулю. И она без меня, и без бабули никуда переезжать не хочет. Тогда дядя Валера говорит: «Я один уеду!» Тогда мама как заплачет! Тогда бабуля говорит: «Уезжайте без меня, я одна проживу!» Тогда мама еще громче заплакала: «Как же я вас оставлю: вы мне по утрам морковь трете, вы мне родная…» Тогда я понял, что надо сделать, и стал рассказывать дяде Валере про сочинение, чтобы он умнее стал…

— Какое сочинение? — спросил Иван Тимофеевич.

И Саша, закрыв глаза, чтобы не сбиться, застрочил:

— «Выпускное сочинение пишут сначала на черновиках, а потом уже на чистовик. А вот жизнь свою мы пишем сразу и навсегда на чистовик. В ней ничего не исправишь, не вычеркнешь, не перепишешь…» И тогда дядя Валера как ударит меня: «Ах ты, щенок, ты еще учить меня будешь!» И тогда я сказал, что развожусь с ним. Дядя Вася вот приедет на своей машине и возьмет меня к себе.

— Послушай-ка мой совет, малыш, — сказал Иван Тимофеевич. — Хочешь послушать совета одинокого человека?

— Хочу…

— А совет мой тебе вот какой: ты маму любишь?

— Ну так вот: если хочешь им всем добра, то поезжай-ка с мамой. Слушайся ее и отчима тоже. В жизни, брат, мно-ого терпеть приходится. А к бабушке в гости станешь приезжать. Тогда все будут довольны и счастливы. Ты только подумай: ты, один, маленький мальчик, сделаешь счастливыми сразу всех. Неужели не сможешь? Ну-ка, подумай хорошенько?

— Смо-о-о-гу-у! — разрыдался Саша.

Капи тут же слизнул с его щек слезы: он совершенно не мог переносить, если кто-то при нем плакал, особенно дети.

— Ну, договорились? — положил Иван Тимофеевич на голову Саши свою большую теплую руку.

— Да-а, — всхлипнул Саша. — Только я бабочку с собой не возьму. Она спит в коробочке. Пусть у бабули поспит… а то дядя Валера еще выбросит коробочку…

В это время вышла на улицу Елена Егоровна с ковриком, и Иван Тимофеевич начал этот коврик трясти.

— Здравствуйте! — сказал вежливо Елене Егоровне Саша. — А Наталья Юрьевна дома? — у него еще была надежда, что учительница поговорит с дядей Валерой и они все помирятся и никто никуда не переедет.

— Дома. Да только спит твоя учительница, отдыхает…

И Саша поплелся домой. А Елена Егоровна объяснила Ивану Тимофеевичу:

— Так устает она с ними, так устает: свалилась как подкошенная… А что это Сашок невеселый?

— Да неладно у них в семье… Елена Егоровна, что с отцом этого мальчишки? Оказывается, с отчимом он живет, ну и…

— Ой, это такая беда, такая беда, — вздохнула Елена Егоровна. — Когда это произошло, мы всем домом переживали. А уж Татьяну Михайловну как жалко! Давно ли, кажется, по двору бегал сын ее, Андрюшка, родной отец Саши. Таким хорошим мальчиком рос. Воспитанный, начитанный… Погиб. Там, — кивнула Елена Егоровна в ту сторону, где разгорался закат. — Выполняя интернациональный долг…

Разговаривая, они не заметили, как мимо них прошмыгнул, надвинув капюшон куртки на зареванные глаза, Саша.

Капи кинулся было за ним, но хозяин окликнул строго:

— Капи! На место! Ты куда это на ночь глядя? Сиди рядом!

Пудель, конечно, послушно сел рядом с хозяином, но тоскливо поскуливал: он чуял, что с этим добрым мальчиком беда. А уж он-то, Капи, знал, что это такое…

…Хоть Саша и обещал Ивану Тимофеевичу, хоть и послушался его совета, но ему совсем не хотелось переезжать от бабушки неизвестно куда. Да еще с дядей Валерой. И у него все время в голове был вопрос: где же дядя Вася? Где же дядя Вася? Будто он задачу решал и никак не мог решить. С нерешенной этой задачей он и пришел домой.

В квартире было тихо. Никто не разговаривал, не плакал, не кричал.

Бабушка Таня лежала с мокрым полотенцем на голове и даже не увидела, как в комнату вошел внук. А может, не хотела никого видеть. Мама кормила маленькую Иринку и смотрела на Сашу так, будто он и не пришел. Смотрела, а его будто и не видела. А дядя Валера собирал чемодан: недошитые мамины платья, свои рубашки и, наверно, сто разноцветных катушек ниток.

Саша прошел в кухню — он очень хотел есть. Он жевал бутерброд с колбасой и смотрел туда, где недавно стояла новенькая машина дяди Васи.

А небо над домом разукрасилось, как в цветном телевизоре, который недавно купил дядя Валера.

«Солнце садится!» — догадался Саша. И тут-то его и осенило! «Так ведь дядя Вася сейчас во-он там, в том лесу, где солнце садится! Он мне сам говорил! Урра! Сейчас оденусь потеплее, возьму бутерброды и поеду туда! Приеду, спрошу кого-нибудь: скажите, пожалуйста, где в этом лесу домик лесника? Мне и покажут! Я приду — а там дядя Вася!..»

У Саши сердце заколотилось от радости и даже немножко закружилась голова. Правда, ему чуть-чуть стало стыдно: а вдруг мама с бабулей потеряют его? Не-ет! Они даже не заметят. Они подумают, что он просто загулялся. Он ведь не останется в лесу. Они с дядей Васей сядут на его «Жигуленка» и приедут домой! Мигом примчатся!

Из двора ему удалось убежать благополучно. Никто, кроме Капи, не видел его.

На трамвайной остановке Саша растерялся: на каком трамвае ехать туда? — посмотрел он в даль все еще алого неба. Наконец осмелился:

— Дядя, скажите, пожалуйста, на каком номере можно уехать во-он туда, где солнце закатывается?

— А зачем на трамвае? На метро! Туда лучше всего на метро!

— На метро? — растерялся Саша.

— Аха! Вот построят лет через… когда рак на горе свистнет, и покатишь в свой лес! — развеселился дядя.

Саша нахмурился: тоже незнайка, как дядя Валера.

Он потоптался, потоптался, присматриваясь к людям: у кого бы спросить?

— Дядя, — спросил у молодого, похожего чем-то на дядю Васю. — На каком трамвае можно уехать во-он туда, где солнце закатывается?

— На закат? — засмеялся парень. — А зачем тебе на закат? Ты лучше на восход дуй! Во-он туда! Это же куда выгодней, чудак! И не на трамвае — на крыльях! Как орленок…

И он запел: «Орленок, орленок, взлети выше солнца…»

— Нет, мне надо на закат, — упрямо сказал Саша.

— Куда, говоришь, тебе надо? — вдруг крепко взяла его за руку строгая тетя.

— Вон туда.

— А в милицию не хочешь? Думаешь, не вижу: из дома удрал…

Саша рванулся и скрылся от этой тети в толпе. И все ждал, когда она уедет.

Больше он решил ни к дядям, ни к тетям не обращаться. Стоял и высматривал кого-нибудь постарше себя, но помоложе, чем взрослые. И увидел. И подошел.

— Здравствуй! — сказал он.

— Привет! — ответил мальчик.

— А ты уже пионер! — похвалил его Саша.

— Ну.

— А куда ты поехал?

— А тебе какое дело? Что пристал, как банный лист? Дам леща!

Саша попятился от него. Но других мальчишек не было на остановке, и он опять подкрался к обидчику.

— А у нас в школе написано: «Пионер — всем ребятам пример!» — сказал он миролюбиво.

— Мало ли что где написано… Ну, что надо — говори! А то мой трамвай скоро!

— Мне надо… Мне надо, — заторопился Саша, — во-он туда! В лес. А я не знаю, на каком трамвае туда ехать надо…

— В ле-ес? На ночь? Ну ты даешь! Иди-ка домой, чадо!

— Мне надо, — захныкал Саша. — Там мой папа. А… а мама болеет, — придумал он на ходу: а что делать?

— Тебе в поселок Семь Ключей, что ли?

Саша на всякий случай закивал головой.

Пошли — посажу тебя на автобус, а то на трамвае пропилишь до темноты…

Он подсадил Сашу на подножку, сунул ему автобусный талон:

— Шпарь! — напутствовал. — Да смотри, до самого конца не вылезай! А там спросишь!

— А ты правда «пионер — всем пример!», — опять похвалил его Саша, и пионер стал красный, как его галстук.

Автобус привез Сашу на самую окраину поселка. Дорога убегала дальше, в густой, темный лес, а синий автобус развернулся по кругу, объехал остров сосен и помчался назад, в город.