— Вот и отлично. Никуда не отлучайся, тебе должны позвонить из Кремля.

— Леша, мне надо поговорить…

Но он уже повесил трубку. Двумя часами позже он сидел в битком набитом баре с коллегами-журналистами. Выпита была та русская мера, когда «старик» начинает заменять все прочие формы обращения, а связность речи перестает быть определяющим элементом, с лихвой компенсируясь душевным порывом.

— Люсь, ты чего, говорю? Мы ж с ней учились в одном классе, ну! Ну пустил старого товарища переночевать…

— Старого товарища?

— А кто ж она мне?

— Ну, ты даешь стране угля!

— По-твоему, я жене должен был, «знаешь, Люся, мы тут с моей, ты ее не знаешь», и дальше со всеми остановками?

— Sorry, — Федоров зацепил кого-то стулом и, загодя трезвея, выбрал кратчайший путь к автомату.

Надо же, телефон гостиницы вылетел из головы! Он лазил по карманам в поисках номера, потом вспомнил, что записал его на карточке, а карточку для надежности спрятал в чехол с «лейкой».

— Алло! — словно со сна вскрикнула на том конце Женя.

— Ты спишь, девочка моя?

Последовала затяжная пауза, которую англичане зовут беременной.

— Ты, кажется, спутал меня с кем-то из своих подружек.

— Жень! — обиделся он. — Мы же тут… — прикрывая трубку ладонью, он покосился на чокающихся коллег, — …у нас тут брифинг… вопросы-ответы.

— И какой вопрос вы там сейчас обмываете?

— Да ты что, Жень! Ты думаешь, я…

Он не успел узнать, что она думает, так как послышались гудки отбоя.

Они сидели в ночном кафе не то за очень поздним ужином, не то за очень ранним завтраком. Федоров гулко басил про офтальмологов, так что на них оглядывались редкие посетители.

— Они все какие-то… пришибленные либо чокнутые. Дальше своего носа точно не видят. Ты ему…

— Леша, нам надо поговорить.

— Любой профессионал, он как крот: наметил в земле точку — и попер, и попер!

— Федоров, ты слышал, что я сказала?

— Слышал, Дженни, я тебя все время слушаю. У кротов, между прочим, замечательно развит слух. Когда они…

— Он на меня смотрит! — тихо вскрикнула она и, опрокидывая стул, метнулась к выходу.

Алексей, ничего не понимая, бросился за ней следом. Женя быстро шла, почти бежала по улице, он ловил ее за плечи.

— Жень, а Жень? Ну посмотрел, большое дело! Да погоди же ты. Ты куда, Жень?

На них оглядывались.

— Я сейчас, — она убежала в туалет.

Оттуда она вышла с мокрым, из-под крана, лицом с прилипшими прядями волос, уже владея собой. Бесцеремонный фонарь поспешил подчеркнуть, как она осунулась и подурнела.

— Извини, нервы.

Они медленно двинулись в сторону гостиницы. Федоров привлек ее внимание к витрине, где голые манекены, неизвестно что рекламирующие, падали в неоновую бездну, которая трещала как адский костер. Женя даже протянула руку, чтобы проверить, не обожжется ли, — и вдруг стиснула локоть Алексея.

— Это они! Не оборачивайся!

— Кто?

— Они на все способны!

В пульсирующем свете витрины она показалась ему таким же манекеном без лица, зависшим над пропастью. Он все-таки оглянулся. Не считая двух прохожих, даже не смотревших в их сторону, улица была пустынна.

— Не понимаю, кого ты увидела.

Женя сделала над собой усилие и тоже повернула голову — тех, кто отразился в витрине, уже не было.

— Только что, вон там! — она показала пальцем в пустоту. — Ты что, не веришь мне? Тогда так и скажи!

Он завел ее во дворик, где не было ни души.

— Послушай, что с тобой происходит?

— Уедем! Уедем отсюда, я тебя очень прошу!

— У меня редакционное задание, ты же знаешь. Почему я должен все бросить из-за каких-то…

— Ну пожалуйста! Ну миленький!

— Детский сад какой-то. Ты можешь толком объяснить, в чем дело?

— Мне… понимаешь, я…

— Ну? Дальше! — Федоров все больше раздражался.

— Лешенька, — всхлипнула она, — Лешенька…

Женя ткнулась ему в плечо, он рассеянно погладил ее по голове. Взгляд упал на часы.

— Чуть не забыл! Жень, — он осторожно отстранил жену. — Женя, ты иди, а я сейчас. Я только в аптеку, ладно?

Она кивнула, не вполне понимая, причем тут аптека, и побрела назад в гостиницу. В номере она первым делом закрылась на два оборота. Прошел час. Наконец в дверь постучали. Она побежала в прихожую:

— Леша, ты?

— Девушка, у вас кипятильничка не найдется?

— Не найдется, — отрезала она, не сумев подавить досаду.

— Какие мы злые. — Мужчина подождал ответа. — «Осторожно, злая командировочная». — Он еще подождал. — Злую командировочную надо накормить приличным ужином, и она сразу станет…

— Уходите!

— Ай-яй-яй, неужели вы меня, девушка, не помните?

Женя вздрогнула. Она помешкала секунду-другую и на цыпочках направилась к телефону.

— Вот все вы такие, — мужчина окончательно вошел в роль униженного и оскорбленного. — Мы вам руку и сердце, а вы? «Уходите!» Вам человека обидеть…

— Алло, — шептала в трубку Женя. — Ко мне ломятся… откуда я знаю… 812-й… Федорова моя фамилия, Федорова!..

— …а я, между прочим, даже не женат! Вот так вот! — мужчина даже сам удивился такой несообразности. — Вам показать паспорт? Показать?

Он прислушался к безнадежной тишине за дверью.

— Не больно-то и хотелось, — он пошлепал в домашних тапочках к себе в номер.

Ему навстречу из лифта вышел Федоров. Леша постучал в дверь раз, другой, никто не отзывался. Пожав плечами, он спустился вниз, но у портье ключа не оказалось. Тогда он снова поднялся на свой этаж и на этот раз позвал:

— Женя, ты дома?

Дверь открылась.

— А я стучу, стучу.

— Почему ты так долго?

— Да понимаешь, заказал две пары очков. Один заказ был готов, а со вторым…

В это время зазвонил телефон, он снял трубку:

— Да?

— Это вы там, гражданин, ломитесь?

— Что-о?

— Перестаньте хулиганить, а то мы вас живо призовем к порядку!

Федоров с изумлением уставился на трубку, перед тем как положить ее на рычаг.

— Во ребята разошлись! — Тут он заметил на столе французский альбом, полистал его. — Хорошая печать.

— Леша…

— Все, Женька. Завтра я — вольная птица! По этому поводу нас ждет ночное шоу.

— Если честно, мне что-то…

— Ссылки на безвременную кончину не принимаются.

В варьете она начала оживать. Федоров был в ударе, даже два раза танцевать пригласил, кажется, впервые со дня их знакомства. О том, чтобы поговорить в этом шуме, пришлось забыть. Впрочем, все ее страхи сейчас казались ей жалкими мухами, которых она сама откормила до слоновьих пропорций. Они были вместе — остальное труха.

К себе в номер они поднялись глубокой ночью. Постельные подробности опускаем.

Женю разбудил утренний луч, каким-то образом втершийся между плотно задернутых малиновых штор. Алексей спал как младенец, подложив под щеку руку. Она попробовала разобрать время на циферблате его часов, лежавших на тумбочке, но не сумела и, примостившись к нему, опять уснула.

Федоров улизнул так тихо, что она и не слышала. Он выпил в буфете двойной кофе и вышел на улицу. Его проводили четыре пары глаз. Проехав пару кварталов, он притормозил возле цветочного магазина.

Женю разбудил звонок. Впотьмах она нашарила трубку.

— Алло, алло?

— С приятным пробуждением, — сказал голос, показавшийся ей знакомым.

— Кто это?

— Ну вот, — расстроились на том конце, — нас уже не узнают.

— Кто тебе дал этот номер? — невольно вырвалось у нее.

— Лешенька, кто же. Лешенька и дал. У жены под бочком, говорит, освободилось тепленькое местечко…

Женя непроизвольно посмотрела на разворошенную постель (кровати они сразу сдвинули), где валялась пустая коробочка из-под фотопленки.

— …а у меня как раз, — парень, должно быть, взглянул на часы, — выкроилась свободная минутка. Так я поднимаюсь?