— Это вы мне? — задохнулся от такой наглости Раскин. — Я пристраиваю вашего чокнутого мужа, и я же еще ненормальный?!

— Ага, пристроили, — подала голос Тина. — В помойный ящик.

— Who said it’s a garbage can?^[5] — возмутился шофер. — Соусэм ослэпла?

Между тем из «Волги» выбрался последний пассажир — Ленина Георгиевна, мать Огородникова, со словами:

— Сынок, сейчас… я их приемами кун-фу… меня в Китае научили…

За шумом перепалки никто не услышал фырчанья мотора, но вот подкатил рафик, и из него посыпались обитатели знакомой нам коммуналки. Они сразу взяли старушку Ленину в плотное кольцо и загалдели наперебой:

— По паспорту все одно не докажешь, а у меня, вона, дите разнополое!

— Псих, он и в Африке псих!

— Отступного дадим, только съезжай, а?

— Не соглашайся, Ленина, не соглашайся.

— Китайская шпиёнка она, вон чего зашифровала-то!

— Отдайте… я интернационалистка… Олег, Олег!

Параллельно с коммунальной сварой на открытом воздухе и вполне независимо от нее продолжали выяснять отношения участники аварии.

— Ладно, Яша, не психуй, — примирительно говорил Корнеев, хлопая Раскина по плечу.

— И ты туда же? — кипятился Раскин. — Сначала я должен лечить от закидонов твоего приятеля, потом гробить машину из-за его жены, тоже хорошей невропатки, и я же еще — не психуй?!

— На себя посмотри, — не уступала Вера, — по тебе Кащенко давно плачет.

— Вы мне не тыкайте!

— Варвары хуже китайцев… я иду, Олежек, я иду, — пробивалась сквозь осадное кольцо Ленина Георгиевна.

— Таких, как ты, докторов надо к койкам прикручивать, — наседала Вера.

— Right on! Tie’im up, that nut!^[6] — подлил масла в огонь шофер.

— Ты еще тут… вальс-бостон! — вышел из себя Корнеев.

— Дурдом, — коротко высказалась Тина, явно поторопившись со своим заключением, потому что этим дело не кончилось.

В облаке пыли примчал мотоцикл, а на нем — Рик с Хорьком.

— Держите, — Рик протянул Вере молоток для отбивания мяса. — Хорек прихватил.

— Так общее же все. если мы на ней поженимся, — промямлил в свое оправдание Хорек.

И тут Огородников не выдержал. Голова его давно уже, как перископ, крутилась над баком, едва поспевая за всеми перипетиями многофигурного эндшпиля. И вот он не выдержал, засмеялся. И уже не мог остановиться.

Над соседним баком выросла голова Кривцова, вероятно, больше пострадавшего в момент жесткого приземления. Он тупо уставился на товарища, но тот так заразительно хохотал, так уморительно подпрыгивал в своей «супнице», что Кривцов тоже не выдержал, зашелся от смеха.

И вдруг все крики, как по команде, смолкли. Все таращились на этих двоих в некоторой тревоге: вот, дескать, окончательно свихнулись. Еще, не дай бог, окажутся буйными.

А эти двое тыкали в них пальцами и уже, кажется, икали от хохота. Давно им не было так весело. Может быть, еще ни разу в жизни.

notes

Примечания

1

Здесь и далее использованы песни Леонарда Коэна, а также песня Саймона и Гарфанкела «Он был с приветом» в переводе автора.

2

Сам ты козья морда! Надо было тормозить!

3

Сам ты козья морда! Надо было тормозить!

4

Плевать я хотел на тебя и на твой суд, у меня свои свидетели.

5

Кто сказал, что это помойка?

6

Вот-вот! Прикрути этого придурка!