— А-а-а, так вот вы где... Рад, очень рад, — сказал мужчина явно с сарказмом, остановившись перед ней. И Ванесса узнала в нем того сумасшедшего, который уже дважды преследовал ее. Ей стало страшно, она хотела обойти его, не отвечая и не реагируя, но обнаружила, что не в силах была двигаться, будто даже ноги кто-то спутал проволокой.

«Он ничего не сможет сделать мне дурного среди бела дня... — попыталась успокоить себя. — Надо дать ему уйти, просто какой-нибудь ненормальный, каких полно в Нью-Йорке».

Однако человек стоял и не собирался уходить. Впервые она видела его лицо так близко, и было оно омерзительно. Верхняя губа поднялась, под нею обнажились рыхлые серые десна, а в зрачках глаз, как в двух ямах, зияла темная пустота. У Нессы мелькнула мысль, как и тогда, в первый раз, когда встретила его, что уродливый субъект вполне мог быть всего лишь навязчивой галлюцинацией, и в надежде на это, протянула руку, чтобы его оттолкнуть. Но человек на лету перехватил ее движение.

— Я ведь предупреждал, мадам, что времени у вас совсем немного, — взвизгнул он. — Предупреждал также, чтобы вы прекратили свое безобразие... Вы же — все продолжаете, продолжаете и продолжаете. Мы терпеливо ждали, когда вы наконец придете и заполните необходимые бумаги, чтобы можно было дать им ход в соответствующем порядке. Но вы и этого не сделали. Вы обвиняетесь в подделке документов и во всем прочем...

Значит, сумасшедший был вполне реален. Он сделал резвый шаг вперед, подвинулся совсем близко и брызнул слюной:

— Когда, спрашивается, вы сделаете это?

— Что «это»? Чего вы от меня хотите? — Несса пошатнулась и отпрянула, и тут же кто-то схватил ее за плечи. На мгновение ей почудилось, что руки помешанного выросли и обвили ее, как клешни у чудовища, со всех сторон, но тут же услышала другой мужской голос:

— Мэм, вам дурно?

Она оглянулась, молодой полицейский поддерживал ее за локоть...

— Могу ли чем помочь? Вы едва не упали.

В этот же момент преследователь резко развернулся и скрылся за углом. Ванесса успела заметить, что одет он был в тот же длинный, широкий плащ, полностью скрывающий фигуру. Показалось, что вместо фигуры, вместо тела в нем наличествовала лишь полая оболочка, такая же пустая и черная, как и зрачки глаз. И от этого ощущения холодный пот снова пробил ее.

— Да, мне не совсем хорошо... — собравшись с силами, ответила она полицейскому. — Не могли бы проводить меня домой, сэр. Это — недалеко.

— Конечно, я провожу вас, мадам. Не стоит в вашем положении гулять одной. К тому же тротуары пока скользки после ночного заморозка.

* * *

Несса вернулась домой, сменила одежду и легла под одеяло. Но и тогда озноб не утих. В висках стучало, мысли путались, страх не отступал. Чтобы как-то усмирить дрожь, она пошла в ванную, включила горячую воду и встала под струю. Она вспомнила предостережение врача о том, что горячий душ может вызвать кровотечение, но в ту минуту ей было страшно и очень холодно, и обжигающие струи хоть как-то унимали ужас и согревали. Наконец наступило облегчение, она опустилась в ванну, потому что стоять уже не было сил, и вдруг резкая боль, как острым ножом, пронзила тело.

«Мой ребенок! — хлестнула тревога. — Что с моим ребенком?»

Она попыталась выйти из ванны и упала. А потом уже не помнила ничего, все было, как во сне: чей-то (ее ли?) душераздирающий вопль, адская судорога в теле, безмерное отчаяние, сильные руки, подхватившие то, что осталось от нее, визжащий вой сирены, белые коридоры, темнота, опять коридоры, проваливающиеся потолки, люди, инъекции, безудержное вращение и... прерывистый шепот откуда-то издалека:

«Ш-ш-ш — ш-ш-ш шанс... дайте ей шанс... последний шанс... есть шанс... Ш-ш-ш — все будет хорошо...» — и наконец смолкла, остановилась нестерпимая круговерть, и Несса — или другая, бывшая ею — исчезла в немом небытии.

Нет, не умерла она, но распылилась, как пыльца по полю. И зацвели яблони, и зазеленели на солнце виноградные листья; и полилась, зазвенела вода из тонкой трубы артезианского колодца, что в саду дедова дома: «Ванка, держи ведро ровнее, смотри, течет через край, набирай полнее... еще полнее...». И стекает с цинковых боков хрусталь родниковой благодати. И девочка встает на колени, припадает губами к поющей струе, делает глоток, другой — живая вода, нет ничего блаженнее вкуса ее, только она и может утолить жажду...

...«Пить, как хочется пить... Почему никто не даст ей пить... Все в ней пересохло, как в пустыне, даже воздух, который она вдыхает с натугой, царапает горло. Хотя бы кто-нибудь принес, как хочется пить...» — Несса попыталась сказать одно только слово: «Воды!», — но оно не озвучилось, не хватило голоса, лишь губы зашевелились, и потом опять забытье поглотило ее.

Агония продолжалась почти сутки, врачи надеялись спасти ребенка, но ребенок не мог бороться от истощения. Состояние Ванессы ухудшалось, пока не дошло до критического, упало давление, уровень сахара в крови снизился до опасного. Собрали срочный консилиум и решили оперировать. Операция шла при полной анестезии, пришлось использовать вакуум, потому что срок был довольно большой, и из-за угрозы инфекции тканей, провели процедуру «ДС» для полного выскабливания — все, что услышал Артур от консультирующего врача, но ничего из того не понял. Мозг отказывался понимать.

Хирург выглядел уставшим, сникшим, когда подошел к нему с приопущенной головой:

— Мистер Файнс, нам не удалось сохранить беременность... Я очень сожалею... Мы сделали все возможное. Думаю, что причиной спонтанного выкидыша послужил шок, испуг или приступ паники... Должен вам честно сказать, что эмоциональное состояние миссис Файнс требует пристального внимания психиатров. Простите, я знаю, как вам тяжело...

* * *

«Так вот ты какая, жизнь! Способная на месть. Требующая расплаты... — думал Артур, один возвращаясь домой. — Жестокой расплаты... Но почему не от других? Не от безразличных? Не от тех, кто окончательно очурбанился? Ведь знал он таких — ничего с ними не случается. Хоть и нельзя так думать. И все-таки, почему с ней? Почему с ним?» — и впервые незнакомое чувство — злоба, почти ненависть, неизвестно к кому поднялись в нем.

Ванесса приходила в себя медленно, и ей все время казалось, что ребенок где-то рядом, она чувствовала детское дыхание, неповторимый молочный запах его тельца, невыразимое младенческое присутствие и тепло. В поздний час, когда в роддоме все стихло, стараясь никого не потревожить и не быть замеченной, вышла в пустой длинный коридор... Пол был гладким, как зеркало, и она заскользила по нему босыми ногами, едва удерживая равновесие. В конце коридора горел свет, и кругом не было ни души. Когда-то с ней все это уже происходило... Вдруг послышался плач ребенка, Несса насторожилась, пытаясь сориентироваться, а потом побежала.

Бежать по зеркалу было трудно: оно то и дело откатывало назад. Но она не сдавалась. Ребенок закричал громче, Несса рванулась навстречу и... очутилась в широком отсеке коридора, в том месте, где горел яркий свет, странно исходящий из стен и потолка, и необычайно красивый, словно рассеянная радуга. Прямо перед собой она увидела большую белую дверь, из-за которой доносился детский плач. Несса потянула за ручку, и дверь легко открылась. Она ужаснулась тому, что увидела: огромный зал был заполнен детьми, в основном совсем еще крошечными младенцами... Дети лежали на полу, на подоконниках, на грязных многоместных нарах... И никто за ними не присматривал, никому до них не было дела... «Их бросили... — подумала Несса. — Они оказались не нужны своим матерям. Но, может, и ее ребенок здесь? Она-то пришла за своим... Потому что он нужен ей, нужен...».

— Что вы здесь делаете, мадам? — окликнул ее кто-то сзади, голос показался знакомым. — Вам нельзя здесь находиться... Вы должны немедленно вернуться в палату.

Ванесса оглянулась по сторонам, но никого не увидела.

— Вы должны вернуться в палату, — повторил строго голос.

— Я ищу своего ребенка, я бы хотела увидеть своего ребенка, — умоляюще сказала Несса.