Наконец Гримли проснулся и высказал гному все, что он о нем думает. Толин только расхохотался. Достал кусок курицы, чудом не испортившийся в эту теплую ночь, разломил надвое и положил в тарелки на столе. Рядом стоял кувшин молока и несколько стаканов.
— Я так и не смогу прийти в себя после вчерашнего, — заявил гном, — если не схожу в погреб к хозяину за кружкой пива!
— Иди, иди, только не упади с лестницы по дороге, — напутствовал его Гримли.
Через несколько минут, когда он сам уже умылся и подошел к столу, снаружи донесся приглушенный грохот и потом отчаянное ругательство. Гримли улыбнулся и начать есть.
День этот действительно был важен, ведь уже через полчаса Гримли и Толин подошли к зданию Военной академии. Им надо было успеть до восьми утра, чтобы хотя бы пару часов подготовиться перед первыми боями. Хотя, собственно, готовиться должен был Гримли. Толин лишь помогал ему советами, как лучше обращаться с боевым топором, если он вдруг достанется ему в руки из набора противника.
Сам Гримли не любил секиры. Его оружие — меч, и в своем деле юноша знал толк. У Гримли уже появился личный оружейник — Марк Нестецки, который подбирал ему оружие из запасов школы. За юного Фолкина страстно болела Илирвен Мей и множество других учеников. Он был единственным не окончившим академию участником на этом турнире и первым за всю историю академии учеником первого года обучения, допущенным до боев. На совете учителей, когда решался вопрос о том, позволено ли столь юному воину выступать на равных с мастерами, лишь двое из десяти проголосовали против. В том числе «заклятый друг» Гримли — Леворукий Мантис. На этот демарш сэр Торребор, руководитель группы меченосцев, заметил, что Гримли лучший из всех учеников, что он видел за тридцать лет в академии, и ему уже сейчас место на последнем, а не на первом курсе! Глава академии лорд Ламарк в шутку добавил: «А не боишься ли ты, Мантис, что на турнире этот парень снова тебя побьет, на глазах у его величества и всего двора?»
Мантис разозлился и покинул совет, хлопнув дверью. На следующий день Торребор на очередном занятии сказал Гримли, чтобы тот ни в коем случае не задирался перед леворуким, ведь от того можно было ждать любого подвоха. Но Мантис ничего не предпринимал и заявлял всем, что если даже этот сопляк и гордость всей академии, от этого он не перестанет считать его колдуном. О том, что Гримли колдун и чародей, Мантис твердил всем с утра до вечера, но в местное отделение ордена за прошедшие девять лун не поступило ни одного доноса или свидетельства против юного мечника.
Итак, наступил день турнира, а прежде были месяцы изнуряющих тренировок, уроков и диет. Он должен был есть только то, что говорил ему наставник Торребор, пользоваться лишь тем оружием, которое проверил оружейник Марк, но все равно самыми надежными друзьями и советчиками для него оставались Толин Атой и Илирвен Мей. С ними его свела сама судьба, и теперь именно они готовили его к боям не меньше, чем опытнейшего Торребора.
Вчера из-за дневной тренировки Гримли и Толин пропустили красочное зрелище — проезд короля и свиты по улицам Клекстона. Весь город полнился слухами, говорили, что в конце праздника король объявит о помолвке своей дочери Эльзы и нового канцлера. Самые отчаянные сплетники добавляли, будто принцесса ненавидит герцога, и её выдают чуть ли не насильно. Точно никто ничего не знал.
Учитель Торребор заметил Гримли, что также жалеет, что ему не удалось увидеть, как колонна конных гвардейцев, кареты короля и канцлера проследовали в центральный замок города. «Но мне будет ещё обиднее, если король не увидит твоей доблести и мастерства в финале турнира, если в начале тебя побьет какой-нибудь сильный безвестный рыцарь из королевской гвардии или Южной армии. Если ты не будешь расслабляться, как твой не вылезающий из кабаков друг Толин, то сможешь достичь всего, чего достоин», — указал старый мечник.
Гримли хорошо усвоил этот совет и теперь, перед самым началом турнира, не знал, стоит ли ему пользоваться своим даром или нет? Из прочих о его способностях знал только Толин, и он постоянно говорил, что пользоваться магией или, как он говорил, «силой», — нужно. Сам Гримли придерживался другого мнения. Он боялся. Боялся быть замеченным, обвиненным в колдовстве. Ведь все знали, какие слухи распространяет о нем мастер Мантис. Гримли знал, что рядом с королем находится много монахов ордена Святого Фавела, они могут заметить магию, и тогда все кончено. Конец свободной жизни, пострижение в монахи, келья монастыря до конца жизни — нет, он не хотел этого!
Конечно, мир устроен несправедливо. Илирвен говорила, и Толин подтверждал её слова, что в Авлии любой эльф или подгорный житель может обладать магической силой. Его за это не преследуют, а наоборот — возвышают, считая особенные способности даром свыше, а не проклятьем. Почему же среди людей нельзя говорить о своей особенности, о том, что ты не похож на других?! Почему люди изолируют, преследуют лучших, загоняют многообразие в рамки, указанные правителями, не терпят отличий? Ведь, уважая короля, храбрых рыцарей и богатых вельмож двора, они радуются их жизни, сплетничают о своих хозяевах, гордятся ими и завидуют! А таких, как он, скрытых колдунов, ненавидят и тащат на костер. Жизнь без признания среди людей так невыносима!
Гримли знал, что многие жители Клекстона весьма ревностно относились к служению Церкви и тех, кто, обладая мистическими способностями, отказывался служить в ордене — сжигали на кострах по нескольку человек в год. Почему все люди таковы? Гримли точно решил, что если его дар будет раскрыт, то он не пойдет в монастырь. Он бежит в Авлию, если надо, будет жить в лесах и пещерах, питаться дичью, пойманной на охоте, но никогда не наденет их рясу, не острижет голову. Ему на сердце не нашьют серебряный крест.
«Что ты так задумался?» — спросил Толин, пришедший с мазью и лекарствами. Гримли сидел в тренировочной зале обнаженным по пояс, рядом оружейник Марк начищал его легкий меч. Илирвен ещё не было, хотя до начала церемонии оставалось не более часа. Толин тщательно втирал мазь для скольжения в кожаные латки на спине и боках доспеха. Тело молодого воина за девять месяцев пребывания в академии преобразилось, сейчас он казался уменьшенной копией мастера Мантиса. Ни одного дюйма жира, ни одной нетренированной мышцы.
— Вот фляга, это обезболивает, — продолжал Толин, — Торребор сказал, все проверено, правилам не противоречит. Кстати, я его не нашел, и где Илирвен?
— Мастера вызвали в ратушу вместе с Ламарком. Он будет водить экскурсию по академии для короля и канцлера.
— А разве короля не будет на открытии турнира?
— Нет, не будет. Несколько членов свиты, лорд-мэр и, может, Ламарк вырвется на минуту-другую… — ответил Марк. Оруженосцу Гримли было лет двадцать, их познакомил Торребор, и с тех пор юноша стал его постоянным спутником не только в военном деле, но и в городской жизни. Хотя Марк, конечно, не мог позволить столь вольготную жизнь, как учащиеся в академии, и часто стеснялся, когда Толин или Мей его угощали.
Гримли уже надевал доспех. Гном ушел смотреть, сколько людей собралось на арене. Всего арен было пять. Четыре из них малые — на одной из них Гримли когда-то дрался с Мантисом — и одна большая, для боев с выездкой. Сначала молодому воину предстояло идти на главную арену, где будет церемония открытия, а затем на одну из малых, где его ждал первый поединок.
Марк рассказывал, какие виды оружия разрешено брать.
— Ты берешь три вида оружия, как мы и условились с мастером Торребором. Малый меч, кистень и большой меч. Я думаю, ты одним малым мечом всех на отборочном сделаешь, я все проверил, — он указал на стоящее вдоль стены оружие, — можешь сам убедиться!
Гримли махнул рукой — мол, успею…
Он думал об отборочном турнире. Три боя с заявившимися рыцарями, три пеших боя, потом — четвертьфинал, после перерыва, вечером, уже на большой арене. Там будет король, канцлер, свита… Значит, всего четыре боя за один день. Торребор предупреждал его — главное выдержать первые три поединка, не потеряв много сил.