то — безжалостно, зло

превращаешься в сказку,

в невидимку, в стекло,

становясь отражением,

светлой тенью, звездой

в бесконечном скольжении

над зелёной водой…

Всё, что было отмерено,

той досталось весне.

Из прошедшего времени

улыбаешься мне.

«Ты можешь быть и грустной, и весёлой…»

Ты можешь быть и грустной, и весёлой,

рассеянной, немножечко хмельной…

И улетают в небо — невесомы —

слова, так и не сказанные мной.

Ты можешь быть обидчивой, капризной,

смешною, строгой, ветреной — любой…

За мною тенью по пятам, как призрак,

неслышно ходит девочка-любовь.

А до тебя — моря, равнины, горы,

шаг в темноту иль в пустоту прыжок…

Но всех острей и горше это горе —

ты не моя, ты можешь быть чужой,

ты можешь быть счастливым новосёлом

за тридесятой каменной стеной…

И улетают в небо — невесомы —

слова, так и не сказанные мной…

«…А юные входят в раж…»

…А юные входят в раж.

В артериях дрожь погонь.

Им разум уже не страж —

летят мотыльки в огонь.

Рискуют сгореть дотла.

Сорваться с вершины вниз.

Но в сердце — колокола!

Но счастье — из-под ресниц!

Их ночи не помнят снов,

их губы забыли речь.

Их уши не слышат слов,

способных предостеречь,

что страсть — ерунда, напасть,

богатство — пожар — сума;

что можно, напившись всласть,

от жажды сойти с ума.

Что тот, с кем отыщешь клад,

таит под полой обрез…

Что кажется — ты крылат,

но всё тяжелее крест…

…Не помня друзей, врагов,

бессмертья не обретя,

летят мотыльки в огонь.

Летят мотыльки, летят…

Алхимия

Весна. Титаники махинами

плывут ко льдам…

Всю ночь промучаюсь с алхимией

и аз воздам.

Смешаю фейерверк гормоновый

внутри реторт,

протуберанец феромоновый

и кровоток!

И!

Жизнь почти что опрокинута.

Беги! Лови!

И вот она — моя алхимия,

гудит в крови.

В ушах — то шёпот, то мелодия,

то скрип весла,

то раззвонившиеся вроде бы

колокола.

То восхитительное снится мне —

но до поры:

потом приходит инквизиция

и жжёт костры…

И сердце в бездну обрывается,

а после — вскачь!

И согрешить бы, и покаяться —

то смех, то плач…

То вдруг захочется ожечься мне

и боль вернуть,

в глазах бездонных этой женщины

вновь утонуть…

И, выплыв

в гавань губ подкрашенных

из забытья,

в душе, стыдясь себя вчерашнего,

искать изъян…

Расплав страстей! Но сроки годности —

на волоске.

И отступаю.

То ли в гордости,

то ли в тоске…

Весна-язычница,

грехи мои

сведи к нулю!

Такая дивная алхимия.

Бегу. Ловлю.

«Два слога как две капли крови…»

Два слога как две капли крови

на белый мрамор немоты

падут, и чуть взметнутся брови

в мольбе несказанной: а ты?

Два слога, сцепленные в кольца…

Замри и с места не сходи!

Два дивных звонких колокольца

щемят и колются в груди.

Два кратких слога, но летят же,

перенося в иной придел

единовременную тяжесть

и невесомость наших тел,

и жар,

и головокруженье,

и ворох сброшенных одежд!

И все черновики — к сожженью!!

И — только беловик надежд…

Он тонок. В нём два слога, малость!

Других богатств не накоплю.

Но будет греть мою усталость

Глагол коротенький: «люблю».

«Рыжей кошкой тишина…»

Рыжей кошкой тишина

вдоль окна крадётся…

Губы выпиты. До дна.

Дальше? Как придётся.

До конца свеча сгорит,

темноту обрушив.

Если хочешь — говори,

а не хочешь — слушай!

Сумрак пролитых чернил.

Белая подушка.

Прошепчу, что сочинил

в розовое ушко.

Легкий шёлк твоих ресниц

щёку мне щекочет.

Хочешь, ангел мой, усни,

иль придвинься, хочешь?…

Тёплых рук и тихих слов

сладкое сплетенье.

Кошка бродит между снов

молчаливой тенью.

Аромат твоих волос,

лёгкий уксус кожи.

Мне опять не удалось

надышаться, боже!

Вздрогнешь, что-то лепеча,

с полудетским стоном.

Онемевшего плеча

колкая истома.

Дрёма память украдёт.

Всё.

Глаза сомкнутся.

Кошка рыжая придёт,

чтоб в ногах свернуться…

«Пока я спал…»

Пока я спал,

тиха, легка —

ушла…

Не скрипнув, не промолвив…

В глазах с утра осколки молний

таю,

как лед весной река.

Ушла. Полцарства унесла,

оставив тапочки в прихожей,

свой старый зонтик,

крем для кожи,

тоску,

пустые зеркала…

Я закипаю. Я ворчу.

Ушла и — скатертью дорога!

Не разбудила — ради бога!

Возьму… и тоже улечу!

Мои тревоги велики.

Куда ушла?! С утра.

Бесследно.

И небо пусто и бесцветно,

в нём серых туч

черновики…

Вдруг неожиданный звонок:

ключи оставлены на стуле!

И враз ключами отомкнули

Во мне защёлкнутый замок.

Я у дверей,

и счастье здесь!

Моё, до головокруженья.

И поцелуй — лишь продолженье

твоих бесчисленных чудес!

«От абажура тени по потолкам бегут…»

От абажура тени по потолкам бегут,

Окна мои — на север — ставнями затворены.

Мною давно потерян вкус твоих нежных губ.

Сорок градаций серого — вся палитра весны…

Трио нежнейших скрипок — скрип и грохот телег.

Толки и пересуды — всё безнадёжно, всё!

Только твоя улыбка делает мир светлей,

только твоё присутствие вылечит и спасёт.

Мартовских ветров пенье — просто сквозняк да дрожь.

В круговоротах счастья не до иных чудес.

Только твоё терпенье, всё остальное — ложь.

Только твоё участие, без сожалений, без

слёз, барабанов, знамени, жертвенного огня…

Дверь осторожно торкни, шёпотом позови…

Только твоё признание значимо для меня.

Всё объяснимо, только…

Кроме твоей любви.

«Пламя свечи…»

Пламя свечи

бьётся, тает.

Па — под музыку

сквозняка.

Молча курим.

Дым улетает

синей струйкой до потолка.

А тишина

качает плюмажем

шорохов,

скрипов,

кружит у стен.

И до шёпота тает

даже

разбередивший нас

Дассен…

В этом странном

миропорядке —

двое в комнате и свеча,

перепутались:

пульсы, прядки,

губы,

что-то там лепеча…

А на стене,

как на экране,

сплетаются тени,

сплетаются,

спле…

Две сигареты

медленно умирают

в пепельнице

на столе…

Два парафраза

…И между нами белую черту

Мы сами провели. И наши трассы

Путями параллельными пошли.

И, памятуя аксиому ту,

Вдали друг друга не пересекли…

В.Канер 1.

Мы живём в параллельных мирах.

В том, в одном, не случалось проснуться,

повстречаться, взглянуть, прикоснуться

и, теряя, испытывать страх.

Мы живём в параллельных мирах…

В геометриях наших пространств

несмыкаемы разные роли,

параллельны слова и пароли,

иллюзорны подобья убранств

в геометриях наших пространств.

Но в смятеньи миров и времён

положусь на надежду без меры,