Юноша говорил тихо, чтобы не разбудить подругу. И замолчал, услышав шаги на лестнице. Диана, глухо всхлипывая, обнимала негритянку, Кэт к ней прижималась, шепча: «Такой хороший бэби был… такой маленький, такой хороший…»

Все мрачно молчали.

Брауну стало жарко от охватившей ярости, он оглядывался, словно в поисках: где этот старый негодяй?

— Будь прокляты нечестивцы, мужавшие вас, мучающие ваших братьев и сестер! Будь они прокляты многожды самыми гневными проклятьями самых гневных пророков! И пусть все больше негров идет по вашим следам к нам, на Север. А ваши страдания теперь позади. Благословенны будут те, кто помогли вам, пусть крепнут их души и мышцы и борении против гнусного рабовладельчества.

Молодой квакер, на которого глядел Браун, приподнялся.

— Я очень рад, что пришел сегодня в ваш дом. И очень рад, что могу теперь попросить: сложите у ваших ворот несколько белых кирпичей. Это будет значить, что ваши двери открыты для бегущих от рабства. Не надо оглашать этого широко, у дьявола везде есть пособники. Пусть знают лишь надежные друзья, лишь близкие люди. Гектор со своими спутницами первый, но далеко не последний, кто будет просить у вас убежища…

Где же Браун совсем недавно заметил кучу белых кирпичей? У дома своего отца. Спросил, для чего, а отец загадочно промолчал. Хотел, чтобы сын сам понял, сам дошел. Вот он и понял. Законопослушный гражданин стал хозяином станции тайной дороги.

«Underground Railroad» — буквально подпольная железная дорога. Никакой железной дороги, конечно, не было. Но для Америки тридцатых — сороковых годов «железная дорога» — это скорость и чудо. И эта — чудо. Прокладывалась она подобно тому, как прокладывались обычные. Сначала была целина; потом к реке или к соседнему поселку прошел один человек, примял траву. За ним — другой, третий, десятый. Индейская тропа, когда идут шаг в шаг. Тропа утрамбовывается, трава вытоптана, больше не растет. Тропу не перенесешь ни по приказу, ни по желанию, она непреложно возникает именно там, где нужно. Иногда по прихоти, по капризу люди пытаются изменить направление, но тропа возвращается на прежнее место… Прошли сотни людей, тропа становится дорогой. И по дороге уже стучат колеса — телег, повозок, карет.

Рабы бежали от рабовладельцев. Пути, по которым они бежали, места, где они останавливались, — тайные для погони, для собак, для плантаторов.

Тайные и для хозяина станции — проводников не полагалось расспрашивать о дальнейшем. Но тайные и для большинства рабов. Чернокожие люди трогались в опасный путь, не зная, куда придут завтра, не зная, что впереди. Кто впереди? Какая дверь откроется, когда голодный, усталый постучит ночью?

Из уст в уста сравнительно быстро передавалось: надо идти в такие-то дома. В эти дома шли вторые, десятые, сотые. Тропа становилась дорогой.

Тайна создавала немало затруднений. Как быть с детьми?

Своим детям Браун старался внушать ненависть к рабству с младенчества, внушать, что нет никаких различий между неграми и белыми.

Но не сразу получалось. Когда сына Джона впервые посадили к негру на колени — это было после Гектора, — мальчик испугался, заплакал и убежал. Ему показалось, что на руках и на лице этого незнакомого человека сажа, как на котелках у них на кухне, и он запачкается, если дотронется.

Разве можно что-либо удержать в тайне от собственных детей в собственном доме? И нужно ли, хорошо ли это — прятаться от своих детей, если творишь добро? Однако вдруг дети выдадут? Как объяснить ребенку, что не обо всем можно рассказывать: об этом молчи, если спросят, скажи неправду.

Кого воспитываешь — завтрашнего рабовладельца, завтрашнего надсмотрщика, завтрашнего борца?

Но трудно понять и объяснить не только детям как быть верующему человеку с заповедями «не укради», «не солги»? Квакеры успокаивали свою совесть и так: понятия «раб» не существует, люди рождаются людьми, а не рабами, будь то черные, будь то белые. А того, чего не существует, того нельзя украсть…

К Леви Коффину, квакеру и банкиру, стучали в любое время суток. Дверь открывалась, разводили огонь, грели ужин (или завтрак), успокаивали: все будет хорошо, вы не первый, много людей прошло, уж сколько миль осталось за плечами, доберетесь и до Канады.

Сначала хозяева сами не очень-то верили своим успокоительным словам — неужели эти загнанные, измученные, голодные, с израненными ногами, неужели они доберутся?

Каждый полученный пустой конверт — условный знак, как и белые кирпичи, — подтверждал: добрались. Не все, конечно, но многие добирались.

А в город Ньюпорт, в штат Индиана, стали приходить письма с причудливым адресом: «Леви Коффину, президенту тайной дороги».

Порою в доме Коффина дежурили его друзья с заряженными пистолетами — Кентукки рядом, оттуда не раз грозились явиться хозяева бежавших рабов. Именно в этом доме побывала молодая красавица, мулатка Элиза Гаррис, — та самая женщина, которая, прыгая со льдины на льдину, перебралась через реку Огайо с ребенком на руках.

Коффин, деловой янки, захотел спасение рабов соединить с бизнесом. Он попробовал противопоставить хлопку, добытому рабским трудом, хлопок, выращенный свободными людьми, установил связи с мелкими фермерами Юга, которые не держали рабов. Все делалось свободными людьми — сбор, обработка, перевозки. Этот хлопок доставлялся в северные штаты, а оттуда даже экспортировался в Англию. Некоторые английские фирмы — кто по убеждениям, а кто по соображениям выгоды — начали бойкотировать хлопок с рабовладельческих плантаций.

Коффин часто ездил на Юг но делам, в каждой поездке устанавливал связи с единомышленниками, создавал новые и новые станции. Был момент, когда спрос на «свободный» хлопок даже превысил предложение, но, чтобы продолжать, понадобились большие деньги, а их не оказалось. В этом бизнесе Коффин не преуспел.

После двадцати лет он устал. Решил: достаточно, он переедет в Цинциннати и положит конец опасной деятельности, но ничего не вышло. Станция — это ведь часть человека, часть дома да и часть укоренившейся легенды. Через несколько дней после переезда черные тени начали появляться в Цинциннати, как они появлялись в Ньюпорте. Закрыть дверь Коффин не смог.

Леви Коффин иногда сам сопровождал «поезд» — несколько крытых фургонов — до Канады. Встречался с теми, кого раньше видел изможденными, загнанными, эти самые люди в Канаде обретали уверенность, они работали, учились, строили дома. «Благослови вас бог, если бы не вы, я бы здесь не был!» Свободные люди на свободной земле. Когда же его Америка станет свободной?

…В ночь на первое января 1863 года Леви Коффин дежурил на берегу реки Огайо. Он ждал. Америка, большая, охваченная войной страна, ждала обещанную Линкольном Декларацию об освобождении рабов. В окнах негритянских домов не гасили свет. Новый год — всегда кажется, что начнется новая жизнь. Особенно молодым людям. В эту новогоднюю ночь так казалось многим и многим, независимо от возраста. Америка дождалась. Леви Коффину выпало на долю счастье: увидеть окончательные результаты дел своих.

А еще семь лет спустя в Цинциннати на торжественном собрании Тайная Дорога была объявлена закрытой за ненадобностью. Престарелый Леви Коффин слагал с себя обязанности Президента.

Но пока возникали лишь первые ручейки освобождения, действовала горсточка храбрых, благородных белых американцев.

Проводники дороги — разные люди: мужчины и женщины, белые и негры, ученые и коммерсанты, верующие и безбожники.

В отличие от благочестивого квакера Коффина, Джон Фэйрфилд был по натуре авантюрист. Он любил опасности, как иные любят виски. Его дважды предавали, сажали в тюрьмы, он оба раза бежал. Он ненавидел трусов, случалось, что грозил заряженным пистолетом и тем неграм, которых выводил из ада плантаций.

Впрочем, так поступал не он один.

Негритянку Гарриет Табмен называли «Моисеем»: как библейский Моисей, она вывела из рабства сотни соплеменников. И требовала от них такого же мужества, каким природа наделила ее. Тоже порою угрожала пистолетом колеблющимся — лучше смерть, чем неволя.