Мера негодования автора Екклесиаста против зла весьма ограничена. В принципе он защищает устои рабовладения и ту социальную систему, при которой мудрые и благородные князья передвигаются на конях, а нищие и невежественные рабы ходят пешком (X, 7).
Живущие в иудейском мире люди, принявшие на веру тезис Даниила: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся: одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Даниил, XII, 2), не в состоянии понять истинный смысл жизни индивидуума. Пафос же Екклесиаста — в поиске реальных и непреходящих основ существования личности. Злобе и жестокости «сильных мира сего» Когелет противопоставляет мудрость и доброту. «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми. Мудрость лучше воинских орудий» (IX, 17, 18). Наблюдения убеждают автора в том, что ценность имеет только сама жизнь во всем многообразии ее проявлений. «Да будет во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женой, которую любишь во все дни суетной жизни твоей и которую дал тебе бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем. Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (IX, 8–10).
В условиях господства религиозной идеологии мыслителю, игнорирующему ее мифы и догматы, необходимо было, пользуясь выражением Гегеля, найти «принцип мышления», который явился бы «определяющим критерием истины». Таким принципом стал скептицизм.
Скептицизм автора кн. Когелет — это прежде всего деятельное отрицание иудейского вероучения о безотрадности земного существования человека. «И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться; это сопровождает его в трудах во дни жизни, которые дал ему бог под солнцем» (VIII, 15). Следовательно, формула «суета сует, все суета» не содержит идеи об абсолютном бессилии и безысходности. Ближайшим выводом приведенной формулы является отрицательное отношение мыслителя к доктрине о потустороннем существовании личности.
Отклоняя эту доктрину, автор книги неутомимо трудится над созданием новых начал жизнепонимания. В своей концепции он сочетает дерзость юности с мудрым спокойствием возмужалости. «Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей; потому что ты не знаешь, то или другое будет удачнее, или то или другое равно хорошо будет» (XI, 6). Неподвижности, господствовавшей в ветхозаветной идеологии, автор Екклесиаста противопоставляет пытливость, независимость духа, его устремленность к познанию мира, прославление радостей жизни. «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих, только знай, что за все это бог приведет тебя на суд» (XI, 9). Предупредительные слова о суде являются, по-видимому, вставкой благочестивого редактора. Они не вытекают ни из откровенного игнорирования мифотворчества Торы, ни из призыва к вольному духу, ни из всей внутренней логики произведения. Отметим, что исследователи Екклесиаста указывают и на ряд других подобных вставок. Полагают, в частности, что стихи, на которые ссылается рабби Иегуда, как на «слова Торы», также являются тенденциозным добавлением тех, кто канонизировал книги, включенные в состав Библии. К подлинной философии Екклесиаста эти вставки и добавления никакого отношения не имеют. Реалистическая в своей основе, она безоговорочно признает только жизнь в ее конкретно земной многоликости: «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце» (XI, 7).
Дерзновенный мыслитель добродушно смеется над невежеством и ханжеством, над глупостью и косностью: «По какой бы дороге ни шел глупый, у него всегда недостает смысла, и всякому он выскажет, что он глуп» (X, 3). Открыто обращаясь к человеку, автор Екклесиаста советует ему: «Удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего» (XI, 10). Работай, трудись, люби жизнь, пока «не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем» (XII, 2). Будь в жизни активным, «доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем» (XII, 6). Не останавливайся в нерешительности, ибо «кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать» (XI, 4).
Жизнелюбием и жизнедеятельностью пронизана философия Екклесиаста. Ее скепсис отвергает иллюзию и защищает реальные основы жизни и естественные начала нравственности. Таким образом, анализ кн. Когелет показывает, что учение богословов о небесном происхождении Ветхого завета — религиозный вымысел, что философия Екклесиаста имеет исключительно земной характер и что она, находясь в связи с иудейской религией, отрицает важнейшие ее догматы и, обнаруживая известное сходство с рядом положений эпикурейской этики, утверждает концепцию человека с характерными для нее реалистическими представлениями о благе и счастье.
Критика этической ценности бога
Переходя к анализу содержания кн. Иова, отметим, что она отличается от остальных произведений Ветхого завета своим особым жанром. Это — философская поэма. Ее 42 главы содержат выразительный пролог, вдохновенные диалоги и лаконичный эпилог. В прологе воспроизведена жизнь человека из земли Уц по имени Иов, которого бог одарил несметным богатством и семейным счастьем. Но настал день, когда «сыны божии» предстали перед господом и «между ними пришел и сатана» (I, 6), только что вернувшийся из скитаний по земле. «И сказал господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный» (I, 8). Сатана резонно ответил богу: даром разве Иов праведник, ведь у него все есть — и дома, и стада, и сыновья, и дочери. «Но простри руку твою и коснись всего, что есть у него, — благословит ли он тебя?» (I, 11). По взаимному согласию бога и сатаны последний разорил Иова, уничтожил его двор и скот, умертвил его детей и их слуг и его самого поразил проказой, причинявшей ему жестокие страдания. Чтобы усилить впечатление от страданий Иова, автор книги «Иов» включил в сюжет поэмы трех друзей главного героя (Елифаза Феманитянина, Вилдада Савхеянина и Софара Наамитянина), которые пришли «сетовать с ним и утешать его». Но, подняв глаза свои, они издали еле узнали его, зарыдали, разодрали свою верхнюю одежду и сидели с ним на земле семь дней и семь ночей, не проронив ни слова.
Жалуясь на свою злосчастную судьбу, Иов обращается к друзьям. Его речь — торжествующая ненависть, обретшая достойный объект: бога и его неправые деяния. В спор вступают друзья главного героя. После трех диалогов между Иовом и каждым из его друзей автор в заключительной части поэмы рисует картину теофании (богоявления), которая, по выражению 3. Косидовского, имеет характер «хэппи энд» — счастливого конца 8.
Для исследования философской направленности дискуссии, развернувшейся на страницах поэмы, необходимо иметь в виду, что Библия, как и другие памятники письменности древности, «многосложна».
От далекого прошлого, которое фантастически преломилось на ее страницах, нас отделяют тысячелетия. Только по намекам можно догадаться о смысле и содержании многих элементов ее литературного материала. К этим намекам мы, в частности, относим слова «орах олам» (буквально: «пути древних»), которые помогут разобраться в содержании книги Иова.
Слова «орах олам» встречаются в Ветхом завете только один раз: в кн. Иова (XXII, 15). В русском переводе мы читаем: «Неужели ты держишься пути древних [орах олам], по которому шли беззаконные». Вопрос Елифаза Феманитянина обращен к Иову. Вопрошающий напоминает другу, что сторонники «орах олам» считаются нечестивцами, так как говорили богу «отойди от нас», а потому преждевременно были истреблены.