Полночи ожидал звонка или письма на почту. Ничего нет.
На следующий день запланированное участие в конференции Ассоциации пароходства Европы, кульминация моей профессиональной миссии здесь. Мне приходится собирать себя из осколков измученного бессонницей сознания, выпиваю три кофе-соло без воды! Выступаю с докладом от нашего пароходства, изменив позиции с учётом новых правил. Умалчиваю о проблемах в Малаге (Пепе может спать спокойно). Отвечаю на неудобные вопросы о бесконечных таможенных проблемах, завожусь даже: я что, премьер-министр? Но выкрутился как-то… Думы о Филе заглохли на эти полдня. Но на фуршете вечером опять прорвало! Да ещё Сантори Унрикайве — наш партнёр в Финляндии — не отходил от меня, приглашал в Скандинавию отдохнуть, а то всё по работе и по работе! Обещал озёрную рыбалку в Купио, тихие отели, паром на норвежские фьорды, круиз на Аландские острова, велосипедные маршруты. И никакой африканской жары, обгорелых плеч, песка в трусах, тоскливой сиесты, газированных слабительных вин, толкотни и пота, великодержавного имперского снобизма времён Изабеллы и Фердинанда, бесконечных восхвалений Колумбу, Гауди, Гойя, Пикассо, Дали и футболу! Как точно он по Испании проехался! Да, пожалуй, отдыхать поеду на север, но в Финляндию ли? Вот, если бы он мне финика моего предложил вместо рыбалки и фьордов… Опять сжалось в грудине.
На ночь выпил снотворное. Телу надо спать, вырубило, но от снов не избавило. Бегал за фиником и не мог его догнать, искал его на каком-то рынке и не мог его узнать, пытался обнять его, но он ускользал… И опять Лёшка! Во сне бывшему другу удавалось догнать, узнать, обнять Фила, а я ревновал! Я кричал Лёхе: «Придурок! Не смей! Встретимся за школой, я отымею тебя! Я убью тебя! Ты не узнаешь себя, изуродую!» Но Лёшка не боялся, смеялся, брал Фила за талию и уходил… А я не мог проснуться. Только будильник спас меня от суицида во сне. Я ещё долго валялся в постели. Жалел себя. Думал о том, что надо найти Лёшку.
До Питера из Барселоны прямой рейс. Сразу с самолёта в офис, сдаю все командировочные документы, встречаюсь с генеральным, получаю похвалу и день на отдых. Пишу заявление на отпуск через две недели, прошу Леночку, из профсоюза, подобрать что-нибудь горящее по Скандинавии, прислать мне на «мыло».
— На двоих? С Нинель поедешь? — как-то робко спрашивает Ленка.
— Может и с Нинель…
— Саш, ты бы не планировал с ней никаких мероприятий… — ещё больше замялась Лена.
— А что, она уже в Юрмалу укатила?
— Так ты знаешь? — выдохнула нинелькина подружка. — Она типа влюбилась опять в кого-то…
— Ну и пусть будет счастлива и упакована! Не грузись, я не в обиде! Наоборот, меньше трат!
— А в Скандинавию-то с кем поедешь?
— Не знаю! Наверное, один.
— Эх, Козлов, Козлов…
Наконец, я дома, где всё кажется пустым и пыльным. Ничего живого. Даже кактус сдох, не перенёс одиночества и жажды. С утра на следующий день нахожу старый блокнот с телефонами и звоню в дом Лёшкиных родителей. Сразу попал на Анну Михайловну, его мать, люди на самом деле не меняют свою жизнь десятилетиями! Она мне даёт мобильный Лёхи и говорит, что сыночек уже два года как в Питере живёт.
Звоню Лёшке, предварительно настроившись, проговорив возможные варианты беседы. Лёха меня узнаёт сразу, мне не пришлось напоминать ему про драки, Вену и поцелуи.
— Лёш, мне надо увидеть тебя.
— Зачем?
— Надо, ты мне снился…
— Ого! Приезжай… — и диктует мне адрес.
К Лёшке не поднимаюсь, жду его внизу. Тот спускается и нерешительно подходит, протягивая руку. Как странно, не знаю, как себя вести с ним, обнять, поцеловать? Нет, не то! Просто здороваюсь за руку. Он тоже не стремится меня сжать и облобызать, но руку не отпускает, внимательно изучает меня.
— А ты, Козлов, не изменился! Всё так же красив и даже чрезмерно красив… Не мешает по жизни?
— А ты изменился…
Это правда, он стал настоящим мужиком — широченные плечи, большие узловатые кисти рук, жизненные морщинки вокруг глаз, никакого гламура и юношеских кудрей. Ранние залысины, которые у блондинов появляются несколько раньше. На плече из-за рукава футболки, который чуть не лопался, обтягивая бицепс, выглядывает татуировка, что-то вэдэвэшное.
— Ты стал брутальным, настоящим мужчиной, — грустно говорю я, — всё ещё служишь?
— Нет, сейчас работаю в ЧОПе, терпеть тупость в армии больше не было сил… А ты?
— По специальности, юрист в пароходстве. Карьера, квартира, всё нормально…
— Я рад за тебя…
— Лёш… Я вообще-то пришёл… Не мог не прийти. Ты прости меня! За то, что было…
— Простить? Это за то, что ты бросил меня тогда… Дурак! Я благодарен тебе за это!
— Как?
— Если бы ты вышел тогда ко мне, я бы не ушёл бы в армию. Я загадал. А так, переболел тобой, и жизнь покатилась по нужному руслу. Чувствовал себя нужным, важным, многому научился, многое понял. Сейчас у меня семья, жена и сын. Думаем девочку завести. И ты знаешь, никаких… ну… голубых пристрастий не испытываю. А ты?
— У меня семьи нет. Хотя была. Мы с Марьей развелись, как только дочке исполнился год. Сейчас дочери пять лет. Вижу её иногда. А по поводу пристрастий… тоже не было. А тут я влюбился, хрень какая-то! Прости, что я тебе об этом говорю. Не знаю зачем.
— Влюбился и колотишь кого-то? — улыбается Лешка.
— Тебе смешно? Как ты думаешь, я вообще способен любить? Так, чтобы не предать никого?
Лёшка перестал улыбаться. И он не стал отвечать на мой вопрос.
— А что я снился–то тебе?
— Ты меня обвинял, ты осуждал меня во сне, ты забирал у меня мою любовь, загораживал, и я не мог с тобой справиться…
— Я не осуждаю тебя, я давно простил тебя, я отпускаю тебя. Иди!
Лёшка встал со скамейки и пошёл от меня к подъезду. Но всё же повернулся и добавил:
— Сань, ты не приходи больше ко мне. Я не смогу просто быть твоим другом. Первая любовь не забывается, сам знаешь. И ты будишь во мне всякие дурные желания. Хотя… если понадобится кого-нибудь отметелить, конечно, звони. Удачи!
Вызываю, значит, желания у него? Простил, значит… И хотя я не поверил Лёшке, всё-таки спокойней стало. Может, сниться не будет? Напился вечером в одни ворота, беседуя со сдохшим кактусом. Уснул в кресле, с бутылкой под боком. Чтобы выглядеть прилично на работе, пришлось постараться. Стоял под душем полчаса, вылил на себя полфлакона парфюма, скоблил шею и скулы до синевы, пришлось пару опохмелина выпить.
На работе вновь забытьё. Как и не уезжал никуда: новые проблемы, новые договоры, старые интриги коллег, старые курительные темы. До середины дня я уже так разогнался, что наорал на секретаршу, чуть ли не матом. Звонки достали, все узнали, что вернулся, звонят с придурочными беседами и неприкрытым любопытством. К чёрту выключил телефон! Пыл мне сбила Леночка, которая принесла проспекты о турах в Скандинавию. Тупо смотрю на картинки, цены, условия, спецпредложения. Не, наверное, не поеду. Загнусь там от тоски один. На югах хоть музыка, шум, суета, яркие краски — всё иллюзия отсутствия одиночества. А в Скандинавии будет ветер задувать в ухо:
— Оди-и-и-и-ин! Оди-и-и-ин умру-у-у-у!
Или надеюсь, что случайно, зайдя в торговый центр на проспекте Маннергейма, увижу финика в оранжевой курточке? Понятно же, что это из фантастики что-то! Может, поискать его. Пепе говорил, что фамилия у них какая-то, типа «Олейнен», у меня ещё ассоциация на оленей тогда родилась. Можно, конечно, позвонить Пепе и попросить съездить в «Апельсины», выписать из отельных документов хоть какие-то их реквизиты. Но это будет слишком! Это я должен был сам сделать тогда! Лох!
Звонят из службы охраны.
— Тут к вам пришли.
— Кто? Зачем?
— Да говорит, что по личному вопросу…
— Блондинка?
— Хм… ну можно и так сказать!
— Я занят и никого не принимаю! Пусть катится!
Блин! Как Нинель умеет припереться в самое неудачное время «по личным вопросам»! Опять деньги закончились? Стерва! Стоп! Она же в Юрмале! Кто тогда это был? Кристина тоже блондинка. Но с той мы так разосрались, что она ни за что не придёт! Кто ещё? Какая-нибудь девочка, с которой познакомился нечаянно до Испании? Ну, тогда и правильно, что послал. Надо разобрать старые письма! Но в мозгу противная мысль чешет внутренность черепа. Кто это был? Бросаю всё и спускаюсь вниз, нахожу Натана Ивановича — это он мне звонил.