В экспедицию, в горы, я отправился с восторгом. Правда, экспедиционное начальство сильно загружало обязательными заданиями, и я, рисуя утварь, посуду, украшения, одежды, мало что успевал рисовать для себя. Но само путешествие было незабываемым. Обильные урожаи объектов мы не успевали зарисовывать, и основная группа экспедиции уходила вперед. Наметив дальнейший маршрут, оставляли нас с Эрой вдвоем. Местные жители были приветливы, делились скудными своими припасами, но к трапезе приглашали меня одного. Лишь когда мы, мужики, наедались, хозяева говорили: „иди, зови свой женщина“.

Передвигались мы от аула к аулу по тропам, пешком. Я брел, нагруженный папками, рюкзаком. Обгонявшие нас согбенные старухи не могли вынести зрелища нагруженного мужчины. Почти силой они отнимали мою ношу и убегали вперед. Вещи свои мы находили на дороге, при входе в аул.

Горные пейзажи манили и восхищали. Порою, я улучал время для своей работы, но чувствовал себя не готовым еще к самостоятельной работе. Если в оформительских и простых прикладных делах я волен был делать то, что заблагорассудится, то над станковыми опытами нависала тень недостижимо высоких критериев, требований отца.

Теперь, думая о судьбе отца, я отмечаю, что установка его на сверхзадачу сковывала и его самого. Не очень-то плодовитый, сколько рисунков, живописи уничтожил он в угоду своим теориям!

Среди обязательных для зарисовки предметов было много серебряных украшений — пряжек, подвесок, браслетов, цепей. Владельцы охотно их продавали, ценили низко. Но денег у нас не было вовсе. Хватило лишь на балхашский горшок. Тогда всех кустарей, умельцев объединили в артели. Давали задания. Кубачинские злато-кузнецы делали прочищалки для примусов. Молодежь отделялась, уходила в города. В аулах оставались согбенные старцы и малые дети. Рушились, иссякая, вековые устои.

Старики молча позировали мне для портретов и молча уходили, не интересуясь взглянуть, что получилось. Мы уезжали, а на вершинах уже белел снег, который заметает тропы до весны. Согбенные старухи собирали прутики, сучья скудной растительности, запасая топливо на долгую зиму»^[448].

Шел 1953 год, последний, дипломный год Мая в Полиграфическом институте. «Двум наиболее успешным дипломникам курса институт давал деньги на воспроизведение дипломной книги в типографии. В число двоих попал и я. Придя в деканат за назначенными мне деньгами на печатание диплома, я был смущен каким-то странным ко мне равнодушием. Все сидели, повесив носы, шептались между собой и не обращали на меня никакого внимания. И я был немало смущен, пока не узнал причину общей растерянности. Умер Сталин! Деньги на типографские работы я все же получил, и после многих хождений по разным типографиям диплом мой был набран и отпечатан и даже с цветными офсетными репродукциями. Тогда многое в типографиях я делал сам и кое-чему научился. Понял многие процессы. Разумеется, диплом я, так же как и Эра, защитил, и должна была начаться новая жизнь»^[449].

Для диплома Май выбрал книгу Шарля де Костера «Тиль Уленшпигель». Вновь прозвучал далекий отзвук прошлого — Судак, «Тиль Уленшпигель» — книга, порванная шаловливыми воронятами и навсегда оставшаяся в семье памятью о них — так радовавших всех и так горестно погибших Тиле и Нели…

Май: «Я забыл раньше рассказать о том, что студентам-полиграфистам полагалась преддипломная практика в издательстве. Я попал в „Госкультпросветиздат“. В издательстве нас, практикантов, не очень обременяли. Но время от времени можно было улучить заказик на обложку. Первой моей обложкой там была книжонка „Праздник урожая“. Ростислав Георгиевич Алеев, тогда главный художник, заставил меня делать и переделывать около десяти вариантов эскизов. И в конце остановился на одном из первых. Были и другие обложки — к примеру, „Есть ли жизнь на других планетах“. Но были в издательстве и „детские“ темы. И я получил заказ — рукопись стихов Сергея Баруздина. Заказ этот кончился печально, потому что когда я сделал всю работу, почему-то издание отменилось, как говорили, не из-за меня, а была не одобрена рукопись, стихи. И кажется, мне немного заплатили за принятые, но оказавшиеся ненужными рисунки»^[450].

Летом 1953 года, во вторую свою поездку в Дагестан, Май уже «рискнул» в полной мере обратиться к живописи. «В Махач-Кале я писал у моря в яблоневом саду. Наверное, это были первые самостоятельные опыты живописи». Во всяком случае, одни из первых.

Пейзаж «Яблони» — серебристые стволы, красивый очень нежный дымчатый сад. Плотные мелкие мазки, тонкое лирическое состояние, переданное не столько «сходством» с натурой, сколько живописной гармонией цвета, всей фактурой живописи.

Берег Каспия. Валуны первого плана, за ними море. Голубовато-зеленая вода, голубовато-серые камни. Более жидко и «обычно», меньше «митурического» своеобразия — просто хорошо написанное «похожее» море.

Петр Васильевич увлеченно следил за работой сына — не в «промграфике», конечно, но в его личном, «для себя» творчестве; учил, давал советы…

П. Митурич — М. Митуричу. Москва, 20 сентября 1953.

«Милый Маюша, очень рад, что чувствуешь себя живописцем. Какое это высокое сознание! Трудно смертным его представить.

Очень хорошо, что не гонишься за „интересными“ темами и сидишь на одном месте. Силы надо беречь.

Побеседуем о живописи.

Смотри на природу как на плоскость холста, устраняя ощущение перспективности. Только тогда удается сочетать крепко все планы. Примитивным живописцам невежество в перспективе оказывалось часто их преимуществом в деле сочетания красок.

Придавай большое значение движению пятен и мазков от дальних планов к центру картины, но не так, как у Ван Гога, который еще ложно был подавлен правилами перспективы и часто ради выражения иллюзорного пространства клал мазки, руководствуясь выражением линейной перспективы, тогда как цвет оставался плоскостным.

Водопад красок на плоскости холста есть высшее выражение ощущения мира, как учит Вера Хлебникова.

Ляховицкий опять приехал, но у меня еще не был. После просмотра работ Веры он заключил: „Всякую тему нужно понимать как букет цветов“. Это очень верно. Добавлю лишь, с движением пятен не столько по форме предмета, который они характеризуют, сколько по идее их общего движения в композиции картины. Таким образом, композиция пятен, мазков может подавлять композицию предметов картины.

Вот когда ты будешь преследовать в полной мере задачи современной живописи, то будешь очень опасаться выкладывать краски на холст прежде, чем уяснишь в голове своей идею движения и строй цветовых характеристик своей темы.

Я все работаю над своей птицей. Пока не летала еще, но я доволен некоторыми успехами, которые длинно объяснять.

Астма меня не беспокоит, давно приступов не было.

Твои первые письма не дошли до меня. Постарайся октябрь провести там же.

Старайся создавать красивые композиции, а не списывать с натуры предметы.

В рисунке карандашом или кистью избегай штриховых полутонов (в чем грешен А. Свешников). Нажимом линии выражай все цветовые и светотеневые характеристики.

Но важно тебе поправить здоровье, поэтому не надсаживайся и только в момент переизбытка сил берись за кисть. Моторная мазня по предметному списыванию натуры не приводит к хорошим результатам.

Привет Либерманам. Деньги по доверенности получил. Будь здоров.

Твой папа»^[451].

Май: «А в жизни нашей наконец-то наметилась сытая полоса. Мой однокурсник Ваня Светиков неожиданно сделался главным художником издательства министерства сельского хозяйства и предложил мне работу. Заказ я успешно выполнил и вскоре сделался в этом издательстве одним из самых желанных художников, был завален работой.