Порядок совершения развода в Древней Руси есть или письменный договор между супругами, явленный светскому или духовному суду, или односторонний акт – отпускная со стороны мужа жене. В Московском государстве мало-помалу утвердилось правило, что развод дается епархиальной властью по жалобе одной стороны или по просьбе обеих. Однако, и тогда весьма часто разводные письма утверждал местный духовный отец – священник. Законодательство XVIII в., разрешив совершение брака священникам, в деле расторжения шло обратным путем к большей и большей строгости требований. Указом 1730 г. запрещено отцам духовным прикладывать руки к самовольным разводным письмам, под тяжким штрафом и наказанием и даже лишением священства (П. С. 3., 5655). Но в 1767 г. (П. С. 3., № 12935) синод опять заметил, что «распускные письма, в противность Закона Божия и правил св. отец, священно– и церковнослужители пишут, а другие, безрассудно утверждая оные быть правильными, таковые браки (разведенных) венчают». Поэтому синод приказывает объявить священно– и церковнослужителям, «дабы они никому ни под каким видом разводных писем не писали, и по оным… мужей от живых жен и жен от живых мужей не венчали, а ежели кто за сим обязательством в таковых преступлениях окажется, оные судимы и извержены будут от своих санов неотменно, и о том их всех обязать крепчайшими подписками». Затем право давать развод предоставлено было епархиальным архиереям и лишь в особых случаях синоду (для поступления в монашество и за болезнями). Но с 1805 г. утвердился обратный порядок: бракоразводные дела по общему правилу принадлежат синоду, по исключению – епархиальным архиереям (по лишению прав, по безвестному отсутствию).
Независимо от этого до начала прошлого века продолжали еще писать условия между супругами о раздельном жительстве; такие условия хотя и не принимаемы были за расторжение брака, но были условиями о разлучении от стола и ложа (separatio quodad mensan et torum). В этом смысле гражданские суды считали себя вправе принимать их к явке и укреплению. Так поступила гражданская С.-Петербургская палата, приняв к совершению в 1819 г. запись между отставным поручиком Шелковниковым и его женой о раздельном жительстве с обязательством мужа выдавать на содержание жены; запись утверждена и сенатом. Но Св. синод нашел такую запись противной каноническому праву; с ним согласились Министерство духовных дел, комиссия составления законов и, наконец, государственный совет в департаменте законов и в общем собрании. При этом законом утверждено правило, что «никакие в гражданском управлении места и лица не должны утверждать между супругами обязательств и других актов, в коих будет заключаться условие жить им в разлучении». Государственный совет распространил это правило на все христианские исповедания, не исключая и тех, «в коих брачный союз принимается за гражданский акт». С тех пор в действующем праве не существовало развода (separatio), который служил субсидиарным средством при невозможности расторгнуть брачный союз.
Взаимные отношения супругов
Личные отношения супругов могут быть установлены или на рабстве одной стороны (именно жены), или на власти и подчинении, или, наконец, на равенстве. На каком из этих оснований построен супружеский союз у нас в древнее время, исследователи не согласились: одни склоняются к признанию лишь власти мужа, другие предпочитают видеть в супружеских отношениях следы рабства жены. С.М.Шпилевский, говоря о целом славянском праве, находит следы рабства именно в памятниках польских и чешских, т. е. в памятниках славянских народов наиболее культурных. Он приводит из Вислицкого стат. следующее: «…mulier autem maritata non habet sui ipsius potestatem propter maritum suum». Для чешского права он же берет следующее место из Викторина Вшегердского: «…każda źena jest neswobodna, dokudz muźe ma, a jest wezen muźa swého». Для русского права таких принципиальных выражений в законах не находится. Зато для древнейших времен указывается несколько отдельных фактов, по-видимому, доказывающих рабство жены.
В истории все три указанные отношения могут быть найдены в различные эпохи развития славянского права с тем существенным отличием для русского права, что рабство жены исчезает уже в начале истории, а власть мужа принимает более мягкий характер, чем у современных других культурных народов.
а) Времена древнейшие. Существенные черты рабства жены состоят в праве мужа на жизнь и в праве на свободу жены. В доказательство существования первого у древних руссов нельзя привести ни одного древнейшего свидетельства даже мифического времени (ср. суд над женой князя Владимира Рогнедой). В доказательство права на свободу жены приводится обыкновенно рассказ летописи о поединке Мстислава с Редедею Касожским (1024 г.). «Рече Редедя к Мьстиславу: аще одолееши ты, то возьмеши именье мое, и жену мою, и дети моя, и землю мою; аще ли аз одолею, то възму твое все. И рече Мстислав: тако буди». Если и признать это не баснословным рассказом, во всяком случае здесь дело идет об условии варвара Касога с русским князем, также одичавшим в своих азиатских владениях. Общая ссылка на способы совершения брака через покупку и похищение, необходимо приводящие к рабству, уже ослаблена нами указанием на то, что у восточных славян с древнейших времен имеет место и брак через приведение, и что самое похищение есть фиктивное, что, наконец, различие жен и наложниц ясно указывает на различие брака и рабства. Затем в доказательство права мужа на свободу жены может быть приведен случай 1024 г., т. е. рассказ летописи о голоде в Суздальской земле, когда мужи отдавали своих жен челядинам для прокормления; это выражение означает, по-видимому, что мужья передавали сами своих жен своим рабам для прокормления жен. Но ввиду голодной смерти человек действует не по сознанию права, а под давлением крайней необходимости, нарушающей право.
В доказательство рабства жен в древнейшие времена могут быть приведены аналогические, но более решительные сказания из времен более поздних, именно свидетельства о Донских казаках и сибирских пионерах. О первых Ригельман рассказывает следующее: «Если кому жена была уже немила и неугодна, или неудобна, ради каких-нибудь причин, оных менять, продавать и даром отдавать (муж) мог, водя по улицам, вкруг крича: кому люба, кому надобна? За продерзости, за чужеложство, за иные вины, связав руки и ноги и насыпавши за рубашку полны пазухи песку, и зашивши оную, или с камнем навязавши, в воду метали и топили, а иногда убивственно мертвили» («Истории о Донских казаках»). Но в этих случаях мы имеем дело не с браком, а рабством; выражение Ригельмана, что казаки стали «брать за себя» пленниц-турчанок, калмычек и пр., принадлежит самому Ригельману, а не действительности исторической, ибо из его же рассказа видно, что то были некрещеные пленницы-наложницы, а не жены. Что касается до сибирских колонизаторов, то их сожительницы, которых они закладывали на время и продавали, хотя и названы в указе патриарха Филарета женами, но из других свидетельств оказывается, что эти мнимые жены ими похищены и служат им вместо жен и некоторые также некрещеные. Во всяком случае здесь эти явления рассматривались не как право, а как правонарушение, и преследовались властью, следовательно, являются для нас фактами, а не свидетельством о праве.
Отвергая существование рабства жены в историческое, особенно христианское время, мы отнюдь не отрицаем зависимости жены от власти мужа, зависимости гораздо более значительной, чем в последующие времена, даже в Московском государстве.
б) Власть мужа над женой в Московском государстве. Можно подумать, что и в Московском государстве брачное право не ушло далеко от состояния рабства. А именно утверждают, что мужу принадлежало право распоряжаться личностью жены как по обычаю, так и по закону. Относительно первого можно привести акт 1644 г. (Рус. Ист. Библ. Т. II, № 238) – жалобу крестьян Кижского погоста царю, где крестьяне, говоря вообще о тяжести податей и повинностей, пишут: «Платим мы всякие твои государевы доходы, жен своих и детей закладываючи». Что разумеется здесь под закладом? Думаем, что не служилая кабала, а временное услужение, ибо в записях на служилые кабалы муж всегда сам с женой и несовершеннолетними детьми отдает себя в кабальное холопство (см. Ак. отн. до юр. быта, II, с. 26). В смысле служилых кабал нельзя истолковать известное место Уложения ц. Ал. Мих. (XX, 43): «А будет кто в голодное время сам себя с женою, или сына или дочь отдаст в работу на прокорм…». Здесь та разница от обыкновенных служилых кабал, что запись имеет срочное значение (а не пожизненное). В тексте Уложения делается различие между правом мужа на жену и правом отца на детей; первая идет в услужение не иначе, как вместе с мужем, вторые могут быть отданы отдельно (но только в услужение).