— Что-то произошло? — крикнула мне вслед женщина, но я не ответил.

Я вылетел в коридор. Послышался странный звук, похожий на то ли шелест, то ли мягкую ритмичную дробь — как будто корабль снаружи обдало мощной струёй разогнанного до сотен километров в секунду песка.

Все уже были в рубке.

Трое операторов сидели перед включёнными терминалами, болезненно запрокинув назад головы, а первый пилот устало позёвывал и потирал рукой глаза.

Услышав меня, он обернулся.

— Опаздываешь, — сказал первый пилот.

— Извини, — сказал я. — А что было? Я слышал какое-то…

— Метеориты, — хмыкнул пилот.

— Что?

Я завис над своим терминалом, как парализованный, уставившись на первого пилота.

— Да… — махнул рукой пилот, — облако пыли просто, мелкие твёрдые объекты, диаметром до… — Он взглянул на экран. — В общем, сенсоры их не засекли и защиту включить не успели. Бывает такое, даже в нейросети, — пилот осклабился и подмигнул мне — правда, это быстрое подёргивание века было больше похоже на нервный тик. — В любом случае, повреждения минимальны.

Однако я всё ещё чувствовал себя так, словно мы чудом избежали катастрофы — на расстоянии в миллионы километров от Земли.

Прошла почти минута, прежде чем я залез в кресло.

— А у тебя как? — спросил пилот. — Всё убрал?

Я что-то промычал и кивнул головой.

— Много жалуются, небось? — спросил пилот. — Наш ценный груз?

— Бывает, — сказал я. — Да я и не представляю, как можно всё это время просидеть в кресле. Я бы, наверное, уж…

— Всего лишь раз в двадцать дольше, чем полёт над Атлантикой! — рассмеялся пилот. — А на самом деле, я думаю, никто никогда не рассчитывал, что на этой птичке, — он показал кивком головы на чёрный экран, — будут летать на Меркурий.

— Не рассчитана? — спросил я.

— Ага, — ответил пилот. — Да и крылышки у неё уже поистрепались чуток… Но ты не волнуйся, — добавил он с усмешкой, — ещё парочку таких непредусмотренных облачков она выдержит, а вот потом…

Я непроизвольно взглянул на часы у потолка — время полёта, рассчитанное по правилам Земли. Нам оставалось ещё больше десяти дней дрейфа.

Но мне показалось, что прошёл ни один десяток лет, прежде чем мы, наконец, начали тормозить.

31

На орбитальной станции у Меркурия, к которой пристыковался Сфенел, нам предстояло провести четыре дня — пока корабль проходил техническое обслуживание и согласовывался план полёта домой.

На станции была искусственная гравитация, почти совпадавшая по скорости свободного падения с земной.

После двухнедельного полёта тело моё уже успело привыкнуть к невесомости и заставить себя ходить, чувствуя боль во всех мышцах, было непросто.

Когда мы только вышли из шлюза, я доковылял до ближайшей стены и привалился к ней плечом. Голова была тяжёлой, я как будто отходил от многочасового наркоза.

Первый пилот похлопал меня по плечу.

— Не спать, рядовой! — гаркнул он, подражая речи военных. — Давай-ка стометровку по коридору. Так как я сегодня добрый, можно шагом. А мы с ребятами пока пойдём, горло промочим.

Кто-то позади меня прыснул со смеху, и я раздражённо обернулся.

— А я серьёзно, — сказал пилот. — Проводил раньше столько времени в невесомости? Тебе и правда полезно. Прогуляйся хотя бы с полчасика, а то совсем ноги отвалятся.

И меня оставили одного.

Я стоял рядом с огромным застеклённым панно — плотным заскорузлым куском ткани, изображавшем земной герб в окружении лучистых звёзд и разноцветных, похожих на игрушечные шарики планет. Коридор в пару метров шириной представлялся мне широким, как городская площадь. Двери впереди периодически открывались — так быстро и бесшумно, что, казалось, блестящие дверные створки просто растворяются в воздухе, выпуская из непонятных помещений одинаково одетых людей. Слышались чьи-то голоса — резкие и оживлённые, как в вечернем баре, когда посетители уже успели пропустить по нескольку кружек, чтобы поддержать разговор. Говорили на английском, но я почти ничего не понимал. Однако воздух на станции — холодный, с привкусом хлора — был таким же, как на корабле.

Я выпрямился и встал, покачиваясь, как пьяный, всё ещё касаясь одной рукой стены. Кто-то поздоровался со мной по-русски — в спину мне ударило торопливое "привет", — и я обернулся, но никого не увидел.

Тогда я зашагал вперёд, опустив голову, пряча глаза от вездесущего лазерного света.

Я прошёл мимо шлюзов — огромных раздвижных дверей, похожих на ворота дамб, над которыми горели в воздухе яркие буквы и цифры. Рядом с каждым из шлюзов стоял на вытянутом постаменте изогнутый экран — некоторые были выключены и напоминали своей пустой темнотой иллюминаторы в стенах, а на других высвечивались причудливые названия кораблей.

Навстречу мне шли люди — в основном молодые, в обтягивающих серых комбинезонах. Я рассматривал их со скучающим любопытством, и кто-то смотрел на меня в ответ, а кто-то недовольно прятал глаза. Одна девушка, которая выглядела как студентка — высокая и худая, с короткими, как у мужчин, волосами — остановилась на несколько секунд, когда я встретился с ней глазами, и улыбнулась, а я почему-то насупился и ускорил свой шаг.

Ноги болели, однако идти было не так тяжело, как я боялся.

После шлюзов на стенах появились широкие информационные панели, по которым транслировались стереоскопические виды Земли — облачный закат над рекой, бесконечное поле с горько-зелёной колосящейся травой, горная гряда с массивными пролежнями снега. Стоило подойти к такому экрану ближе, как земной пейзаж тут же тускнел и растворялся в космическом сумраке, уступая место привычному интерфейсу — крупным светящимся кнопкам, полям для ввода, всплывающим окнам. Я мог узнать погоду в любой точке на Земле (не реальную, а рассчитанную синоптиками наперёд) или прочитать заголовки слегка просроченных новостей, посмотреть расписание рейсов по всей системе, узнать, сколько пристыковано к станции кораблей.

Терминалами никто не пользовался.

Я пошёл дальше.

Идти стало немного легче, и я уже не покачивался, как пьяный, хотя всё ещё чувствовал тупую боль в мышцах. Через несколько минут я остановился у огромного, в пару метров шириной, иллюминатора, который принял поначалу за ещё один информационный терминал, однако вместо синеватого неба, облаков и солнца он показывал пронзительную чёрную пустоту с редкими тающими во тьме звёздами.

Потом в коридоре снова появились люди.

Я вновь прижался к стенам, как будто не хотел, чтобы меня увидели. Звучала непонятная чужая речь — громкая и отрывистая, на языке, который я не понимал. Я чувствовал себя, как в накопителе в международном аэропорту, и вдруг понял, что потерялся.

Вернуться назад?

Я обернулся, посмотрев вслед уходящей группе людей, но продолжил идти вперёд.

Станция казалась бесконечной.

После широкого иллюминатора, демонстрирующего сумрачную тишину орбиты, вновь появились яркие терминалы с трёхмерными видами, которые на сей раз демонстрировали Меркурий, напоминающий мёртвую пустыню — Венеру после массированной ядерной бомбардировки.

Я уже задыхался от усталости, а ноги, поначалу быстро привыкшие к ходьбе, к моему вновь обретённому весу, теперь подгибались от слабости, словно за прошедшие две недели я совершенно разучился ходить.

Я остановился, чтобы немного передохнуть и заметил красивое застеклённое панно на стене — вышитый земной герб в окружении звёзд и планет, похожих на разноцветные детские игрушки.

30

Мне повезло.

После первой миссии на Сфенеле я сразу же получил новое назначение — на тот же корабль, с тем же первым пилотом, только теперь уже не на Меркурий, а на Марс.

Перед полётом меня ждал полугодовой отпуск на Земле.

Заняться мне было нечем, Виктору я звонить не хотел, и все полгода я почти не выходил из дома. Я чувствовал себя так, словно находился в герметичной капсуле для декомпрессии, которая после двух месяцев, проведённых в космосе, мучительно медленно возвращает меня в реальный мир.