За хлопотами прошедшего дня он не успел придумать себе легенду. Где был, зачем ушел? Можно сослаться, скажем, на то, что голодуха одолела, и он рискнул пробраться через немецкие позиции на картофельное поле. Что ж, легенда была, пожалуй, реальной. Принимается! Значит, нужно свернуть на поле и накопать с полмешка картошки. С таким провиантом его примут в отряде с распростертыми объятиями. Даже позавидуют его удачливости! Не каждый сумеет проскочить через вражеские позиции! Значит, в таком плане и нужно действовать. Климчук стал внимательно оглядывать поля. Вот щетинится стерня от скошенной ржи. Вот темнеют фиолетовые стебли неубранной гречихи. И только около лесничества, у небольшой речушки, виднеется картофельная ботва. В усадьбе лесника хозяйничали гитлеровцы. Климчук безбоязненно свернул туда. Солдат с автоматом бросился к нему наперерез.

— Партизан! — крикнул он и толкнул что есть силы Климчука прикладом в спину. Тот с трудом удержался на ногах. Очухавшись, возмущенно закричал на солдата, мешая заученные немецкие слова с отборной руганью. На крыльцо вышел офицер, Криворотый обменялся с ним паролем. Это и спасло его от расправы.

На лесниковом дворе, в закутке, Климчук нашел мешок и заспешил на поле. Как назло, картошка уродилась мелкая, и ему пришлось порядком провозиться.

И вот на его плечах тяжелая ноша. У крыльца он свалил мешок на землю, зашел к офицеру и от имени полковника Носке потребовал, чтобы его подбросили на чем-нибудь к переднему краю партизанской обороны.

Ехал он на танке, приткнувшись к холодной, шершавой, в пятнах камуфляжа башне. Одной рукой держался за какую-то железяку, другой придерживал мешок с картошкой. Его подбрасывало и трясло, но он был горд предоставленным ему таким боевым транспортом. За какой-нибудь час он попадет на место и не придется тащить тяжелый мешок.

Довольно быстро добрался он до молодого лесочка — тут, на песчаной высотке, под выворотнем, спрятана его партизанская одежда: темный диагоналевый костюм, крепкие, почти новые, кирзовые сапоги и кубанка с красной ленточкой.

Он быстро переоделся, из кучи хвороста вытащил карабин и подсумок, в котором была только одна обойма с патронами. Подготовившись таким образом в дорогу, Климчук присел на пень подкрепиться. С утра маковой росинки во рту не было, и теперь голод давал себя знать. Он достал из своих припасов большой кусок сала и горбушку хлеба. Жаль, не поел в лесничестве горячей пищи! А можно было: во дворе стояла солдатская кухня, вкусно пахло супом. Теперь на несколько дней надо туго затянуть ремень. Разве что перепадет ему печеная бульба из мешка, что он притащит.

Сало было мягкое, сочное, крепко приправленное тмином, так во рту и таяло. Криворотый любил поесть основательно, с удовольствием. Каково ему в лесу, с его-то аппетитом! Он ел, а сам внимательно оглядывался и прислушивался. Монотонный шум деревьев не нарушал лесной тишины, наоборот, придавал ей что-то успокаивающее. Внезапно в небе раздался металлический рокот, постепенно удаляющийся. Климчук догадался: это по приказу Носке на очередную бомбежку вылетел немецкий самолет.

После еды его разморило: сказывалась усталость прошедшего дня. Криворотый чувствовал, что его одолевает дремота, думал: теперь спешить некуда, если и заснет — беда невелика и сил прибавится. Он закрыл глаза. Ему уже начало что-то сниться… Что-то очень приятное, как вдруг поблизости раздался громкий треск веток.

Климчук открыл глаза и вскочил на ноги. Сна как не бывало. Прислушался — все тихо. Огляделся — никого. Он снова было решил прилечь, но тут неожиданно увидел между деревьями что-то яркое, белое. Что это могло быть? Климчук схватил карабин и, осторожно осматриваясь, стал подходить поближе. Вгляделся: «Парашют! Вот тебе и самолет… Значит, кого-то сбросили. Выходит, тут человек. Кто же он — русский, немец?..»

Климчук остановился в нерешительности. Что делать? Идти к парашюту или продолжать свой путь? «Бывает, свяжешься, а потом будешь не рад». Любопытство, однако, пересилило доводы рассудка, и он решился.

Щелкнув затвором, зарядил карабин и двинулся вперед. Сухие ветки похрустывали под сапогами, шуршал примятый вереск. Купол парашюта зацепился за тонкую березку, что стояла на опушке, на спутанных стропах качалось что-то темное: не то человек, не то обычный мешок. Климчук пригляделся — Парашют оказался советским, сброшен с грузом. Он ощупал мешок, с трудом распорол его. «Боеприпасы… патроны, гранаты». Ух, как здорово! Это ему па руку! К своим он придет с дорогим подарком, никто и не вспомнит о его самовольной отлучке. Климчук достал из кармана складной нож, обрезал стропы. Мешок сполз вниз. Климчук подхватил его, оглянулся, как вор, по сторонам. Густые сумерки окутали лес. Конечно, не мешало бы уничтожить парашют, чтобы никому тут не попался на глаза, но стащить его с березы одному было не под силу.

Криворотый поднатужился, вскинул мешок на плечи и, ссутулясь от тяжести, зашагал в чащу.

Глава восемнадцатая

В это утро Вильгельм Циммер проснулся рано. В окно, что было напротив кровати, виднелось чистое, без облаков, небо. Значит, день будет теплым, солнечным. Это порадовало коменданта. Погода была как на заказ! Он слышал, что нечасто в этих местах Беларутении[3] случается такой красивый сухой сентябрь.

Хорошо спалось коменданту, сон был здоровый, крепкий, не потревожили его ни стрельбой, ни человеческим криком. Что и говорить, гораздо спокойнее стало в местечке с приходом карательной дивизии полковника Носке.

Быстро, по-солдатски Циммер вскочил с постели, оделся, проделал свой ежедневный комплекс гимнастических упражнений. Провел рукой по щеке и открыл дверь в соседнюю комнату. В кресле у окна сидел его денщик, ждал приказаний.

— Курт, разведи мыло, приготовь бритву.

— Слушаюсь, господин капитан.

После тщательного туалета — завтрак. Кухарка Эльза, которую он специально выписал из фатерланда, умела угодить коменданту: отменно готовила традиционные свиные бифштексы по-берлински, приправленные сладким поджаренным луком, мутные супчики, кремы… Даже научилась готовить наваристые борщи по местному рецепту!

Вскоре к особняку коменданта — новому деревянному зданию с широкими окнами и красной черепичной крышей — подкатил автомобиль.

Циммер уселся впереди, рядом с шофером и закурил.

— Куда? — спросил шофер, молоденький солдат, только этим летом надевший форму. — В комендатуру?

Циммер кивнул и задымил сигаретой. Конечно, нужно сначала заглянуть в комендатуру, посмотреть, что там делается, не пополнилась ли тюрьма за ночь какими-нибудь важными типами, как идут дела у следователей, на месте ли переводчица?

Может статься, что после встречи с полковником Оксана, с его особого разрешения, не выйдет сегодня на работу, и без нее придется трудновато. Но, пожалуй, комендатура потом. Есть неотложное дело, его он сможет решить только с Носке.

Около штаба карательной дивизии стояла целая шеренга машин, были тут даже бронетранспортеры. Позади дома танк с длинной пушкой, которая торчала из башни как незажженная сигара.

«Что-то многовато транспорта. Не совещание ли у полковника?» — подумал Циммер и пожалел, что заранее, еще вчера, например, не предупредил Носке о крайней необходимости увидеться с ним лично. Циммер уже хотел было приказать шоферу повернуть назад, но любопытство пересилило.

«Ну и что, если совещание? — рассуждал он. — Посижу с офицерами, послушаю, о чем идет разговор, узнаю оперативную сводку из района военных действий в зоне Буян-озера».

Полковник был на месте. Циммер попросил офицера-штабиста доложить начальнику гарнизона о себе. Через несколько минут офицер вернулся, раскрыл обитые коричневой кожей двери кабинета.

— Пожалуйста!

Носке был не один. Перед ним навытяжку стояли два офицера: обер-лейтенант и капитан.

— Капитан! — В голосе Носке звучал металл. — Еще раз проверьте готовность артиллерийского дивизиона. За тридцать минут боя вы должны выпустить по расположению партизан две тысячи тонн снарядов. Понятно?