Ее опасения подтвердились.
– Добрый вечер! – Стас радушно поздоровался, благо, всех присутствующих он прекрасно знал, а многих из них считал почти родными.
– Хорошие люди всегда к столу, а банкиры – к деньгам, – сострила Катя. – Присаживайся на диван, мы тут деньги рассматриваем. Давай уж закончим, а потом…
– Хорошо – хорошо, я… люблю деньги, – в унисон Катиной шутке произнес Стас и взял в руку одну из монет.
– А это у меня деньги допетровской эпохи, – продолжал рассказ Георгий Дмитриевич. – Очень походят на рыбью чешую, смотрите, какие… Оттого и прозвали их чешуйками. Правда, Петр Великий даже так их не называл: «старые вши» – и точка. Вот так-то!
– А почему, папа? Они что, заразными были?
– Ну, ты и сказала… Конечно нет! Это он так высказывал свое пренебрежение к ним. А то, что «чешуйки», так это они действительно были очень некрасивыми – неровные, какие-то волнистые… В те времена делали деньги так: серебряную проволоку резали примерно на равные кусочки, плющили, после чего вручную, с помощью молотка и штемпелей с негативным изображением на круглом торце набивали надпись. Из-за того, что заготовки были кривыми, не все надписи и попадали на монеты, часть изображения вообще не помещалась.
– А это рубли?
Катя держала «чешуйку» в руках.
– Да. Впервые рубль стал монетой при Алексее Михайловиче. Но тогда еще монетный двор не был приспособлен для новой работы и поэтому или делали «чешуйки», или же чеканили рубль на талерах – крупных круглых европейских монетах.
– А как это? Там же есть другое изображение! – Катя оторвала взгляд от «чешуйки» и с недоумением посмотрела на отца.
– Очень просто! Этот орнамент сбивали, как и все надписи, а чеканили свои. Работа, конечно же, очень трудоемкая, нужны специальные молотовые снаряды, и они быстро выходили из строя… Вот поэтому-то и недолог был рублевый период, где-то не больше года… А действительное воплощение слова «рубль» в металле произошло только через полвека…
– А сейчас мы и не задумываемся об этом. Рубли очень удобны для расчета. – Катя положила «чешуйку» на стол и мельком взглянула на Стаса. «Эх, не вовремя он сегодня! – промелькнула в голове мысль. – Ладно, придется откровенно признаться…»
– А ведь и не всегда они были удобными! – Георгий Дмитриевич не ожидал, что Катя поддержит его рассказ, ведь только что она пыталась его прервать. – Причем, во всех странах по-разному. В одних монеты равнялись одной трети или одной двадцать четвертой части крупной денежной единицы, в других – одной триста шестидесятой… А встречались случаи, когда крупный номинал соответствовал шестидесяти мелким, или четырем мелким…
– И царь Петр Великий первым создал десятичный принцип денежного счета… – включился в разговор Стас. – А вскоре и национальный конгресс США утвердил доллар и цент, потом – французы…
– Ну, а англичане – только в тысяча девятьсот семьдесят первом году, до этого у них фунт стерлингов равнялся двадцати шиллингам или двухсот сорока пенсам… Теперь – только ста пенсам. Они у нас научились, а ты теперь будешь у них учиться…
И Георгий Дмитриевич с вызовом посмотрел на Стаса. Мол, ну и что с того, что надумал стажироваться? Знаешь ведь, что и учиться-то у них особенно нечему…
– А я немного далек от финансовой сферы, – подал голос Буди.
– Поэтому меня интересует, а где зафиксирован тот факт, что Россия первой в мире избавилась от кошмарного счета?
– Кроме воспоминаний современников есть очень известная книга датчанина Петера ван Хавена «Путешествие в Россию»…
– Катин отец понимал недоверие гостя к такой смелой информации. – Она вышла чуть позже, к середине восемнадцатого века, и была переведена на несколько европейских языков. Оказывается, молодой путешественник интересовался и математикой, поэтому обратил внимание на то, что в основе русского денежного счета лежит десятичный принцип. И он утверждал, что и другие страны… рано или поздно, но тоже последуют этому правилу…
Стас хотел что-то добавить, он любил «блеснуть» при случае своими профессиональными знаниями, но Катя его опередила, обратившись в гостю издалека:
– Буди, а какие у тебя на родине деньги? Их тоже трудно считать?
– Нет, совсем не трудно! У индонезийской рупии вообще нет разменной монеты. Был когда-то сен, и равнялся он одной сотой рупии, но… инфляция… Так что сейчас только рупия. Правда, небольшим номиналом в виде монет, а от тысячи рупий – уже бумажными купюрами. Хочешь посмотреть? Вот, кстати, есть у меня… пятьсот рупий. – Он достал монету из бокового кармана бумажника. – Но это очень мало… Чтобы набрать один доллар, нужно где-то… восемнадцать таких монет.
Катя протянула ладонь, и Буди положил на нее довольно крупную, с российский старый «пятак», монету.
– О, какая легкая… Она из алюминия? А это что на аверсе? Ваш герб? – Катя напряглась и начала внимательно его разглядывать, изменившись при этом в лице.
– Странная птица, я же ее видела…
– Это, вообще-то, не простая птица, а мифическая, скорее, даже божественное существо, на котором ездит Бог Вишну. Видишь, у него туловище человека, а клюв, крылья и когти – орлиные… Это – Гаруда. В честь нее у нас названы даже авиалинии. А где же ты ее могла видеть?
– Жаль, что здесь она не цветная, поэтому трудно разглядеть… – Катя продолжала рассуждать вслух, не отреагировав на его вопрос. – А у нее клюв случайно не зеленый?
– Да, маски Гаруды чаще всего делают с зеленым клювом…
– Маски… Да-да, конечно же, маски… – Катя совсем ушла в себя, она бормотала что-то несуразное, поэтому ее все слышали, но – не понимали.
– Катя! – тронул девушку за плечо Стас. – Мы здесь!
Она бросила на него затуманенный взор, сделала усилие над собой и… спустилась на землю:
– Что-то у меня с головой, наверное, устала.
– Катюша, вчера ты попросила меня подождать до завтра. То есть…сегодня… И я готов повторить свои слова: стань моей женой!
– Стас, не сейчас…
– А когда же? Я улетаю!
Она холодно и равнодушно посмотрела на него. И в этом взгляде можно было прочитать еще кое-что: как будто ей так резко и неожиданно все здесь наскучило и захотелось стряхнуть с себя нечто неосязаемое, но крепко стягивающее, как паутина, муху. Эти секунды стали паузой, разделяющей, словно пропасть, ее со Стасом.
– Стас, я не выйду за тебя замуж! – Катя произнесла эти слова с таким надрывом, словно они застряли где-то в горле и не хотели выходить, а кто-то взял их буквально за шкирку и… выбросил изо рта. И этот «кто-то» вообще поселился в ее мозгу и начал чувствовать себя там хозяином.
– Что? – глаза банкира стали округляться, превращаясь в глаза мальчика из песочницы, которому случайный прохожий разрушил так тщательно выстроенный замок. – Ты же… Катя! Вот! Я так и думал: сон в руку! Я же видел тебя во сне… Ты стояла так далеко от меня и… махала мне красным платком. Почему платком? И – красным?.. А рядом… Да, там кто-то был…
Стас посмотрел этими круглыми глазами на Георгия Дмитриевича, но тот сделал вид, что достает из-под стола упавшую монету. Буди тоже молчал, правда, его брови чуть поднялись вверх, но он быстро справился с чувством удивления и смотрел на стол, на разбросанные по нему монеты.
– Может быть, ты заболела? – Стас поднялся с дивана и в нерешительности стоял возле двери, потом, подумав, взялся за ручку. – Давай так: сегодня я уйду, а завтра ты придешь в себя и позвонишь мне. Хорошо? – И он как можно быстрее попрощался со всеми.
Издалека, как будто за стеной, заиграла музыка. Опять увертюра к «Летучему Голландцу»! Катя напряглась, вслушиваясь в волнующие звуки – они становились громче и громче. Будто вырвал ураган из оперного театра Германии, Англии, а может, и Нидерландов, оркестровую яму и закружил ее в смертельном вихре, и понес за тысячи километров… А музыканты не могут остановить игру, они должны отработать партии до конца, что бы ни случилось. И пусть их лица обжигает ледяной ветер, а жесткие струи дождя хлещут до боли, даже тогда они не выпустят из рук свои инструменты.