— Может, правда, проще в банке кредит взять? — с надеждой спросил Виталий.

— Ты что! — сверкнула глазами жена. — На процентах разоримся! По миру пойти захотел?!

— Лучше по миру пойти, чем быть ковриком для вытирания ног!

— Я тебе дам — лучше! — пригрозила Катерина. — Я тебе щас такое «лучше» покажу! Придумал! Кредит в банке! Ишь…

Дородная супруга возмущённо запыхтела.

— Ладно, не ори! — поморщился муж. — В ушах звенит.

— Я тебе щас дам — «не ори»! На дорогу вон смотри! Не хватало ещё в аварию попасть…

«Тойота» натужно ревела мотором, преодолевая просёлочные ухабы. Виталий остервенело рванул рычаг коробки передач.

— Своими руками бы этого родственника придушил, ей-богу! — злобно прошипел он.

— Ты, главное, от Ленки не отставай, — продолжала наставлять жена.

Трое охранников, сняв пиджаки, в белых рубашках и отглаженных брюках надраивали «мерседес».

— Расскажите хоть, чё вы там, в ресторане, жрали? — обратился к Сергею один из его подчинённых.

— Мясо, — коротко бросил тот.

— Вкусное? — сглотнув голодную слюну, уточнил парень.

— Нормальное, — отрезал начальник.

— А мы с утра не жрамши!

— На заводе, в столовке, надо было пообедать. — Сергей не проявил ожидаемого сочувствия.

— Так не успели.

— Надо было успеть!

Начальник охраны дал понять, что больше жалобы по этому вопросу не принимаются. Но парень не унимался.

— Сергей Викторович, может, вы на кухне чего-нибудь для нас спросите? Кухарки обычно сердобольные, дают пожрать, если попросить.

— Нет здесь кухарки.

Парень, явно недавно устроившийся на работу, удивился:

— А как же они живут? Кто жрать готовит-то?

— Жена с тёщей и готовят. Заткнись, я сказал, со своей жратвой! Машину лучше мой! Быстрее помоем, быстрее в город попадём. Там и пожрёте.

Парень вздохнул и, плеснув полироль на бок автомобиля, взялся за тряпку.

Васильич молча, постукивая пальцами по столу, наблюдал, как жена с тёщей заносят в дом чайные принадлежности. Солнце клонилось к закату и озаряло розовым светом всё вокруг. Воздух застыл, даже близость моря не приносила прохлады. Только здесь, под тенью деревьев, хозяин усадьбы находил спасение. Ему, с его весом и комплекцией, в такие дни было особенно тяжело.

Мошкара к вечеру действительно стала заедать, но уходить с улицы всё-таки не хотелось. Немного подумав, Штырь решил переместиться из-за стола в плетёное кресло под сосной, где недавно беседовал с шурином. Очень уютное там было местечко. Но, узрев возле дерева дёрн, заплёванный шелухой от семечек, скривился.

— Лен! — позвал он жену. — Лен! Иди сюда! Прибери здесь.

Супруга покорно пошла на зов.

— Ой, ну а кто это здесь нагадил? — всплеснула она руками.

— Я, — склонив голову набок, капризно произнёс Васильич.

— Ты?! — В голосе жены не было ни удивления, ни негодования, сквозила только беспредельная усталость. — Ты что, семечки стал лузгать? Как базарная баба?

— Ну и что? Мне захотелось! — Муж, подобно маленькому ребёнку, надул губы.

— Захотелось! — в сердцах бросила Лена. — Как я теперь это убирать должна? Пусть так всё и валяется.

— Ну, ты веничком, так это… — Штырь попытался изобразить процесс подметания.

— Как я тебе веничком с травы шелуху смету? — вздохнула жена. — Издеваешься?

— Ну и ладно, — проканючил супруг. — Буду сидеть в грязи! Жена меня не любит, ухаживать за мной не хочет. Я всё для тебя делаю, а ты для меня пол подмести не можешь!

Васильич скорчил обиженную мину и, плюхнувшись на плетёное сиденье, уставился в сторону.

— Сядь в другое кресло, — показала рукой Лена.

— Не хочу! Мне здесь больше нравится!

Женщина пожала плечами, повернулась и пошла обратно к столу.

— Стёпа! — позвала она через какое-то время. — Мы в доме чай накрыли, пошли!

— Не пойду! — отозвался хозяин усадьбы. — Не буду я ваш чай пить, сколько можно!

— Как не будешь? — подошла ближе супруга. — А для кого мы с мамой накрыли?

— Не знаю, для кого. Сами пейте свой чай. Я на вас обиделся.

— Ладно, — согласилась Лена, — чай можешь не пить. Но хоть просто нам компанию составь. Или так и будешь здесь сидеть?

— Так и буду сидеть.

Женщина снова пожала плечами и направилась в дом. Зайдя внутрь, она прошла в гостиную. Как и все комнаты в доме, гостиная имела прямоугольную форму, без каких-либо выступов или закруглений. Дальний угол перегораживал камин, стену полностью занимал огромный плазменный телевизор. Посреди комнаты стоял дубовый стол с резными ножками, на который с улицы перекочевали белоснежная скатерть, чашки, пирог и сласти. Вокруг стола громоздились массивные стулья, на одном из которых сидела Егоровна. В жилище большого человека маленькая женщина затерялась, как муха в картонной коробке.

— Ну что? — Егоровна тревожно подняла глаза на дочь.

— Сидит в кресле, дуется, — устало произнесла Лена.

— А к столу придёт?

— Нет. Сказал, сами пейте свой чай.

— Ну и ладно, — повернулась к телевизору мать. — Посидим, подождём. Со стола убирать не будем. А то придёт, скажет — опять накрывайте. Чёрт его знает, твоего мужа, что ему в голову стукнет! А мы опять бегай, как две савраски!

— Да уж! — Дочь тоже присела на стул и уставилась в телевизор.

С огромного экрана что-то вещал Борис Николаевич Ельцин. Невнятная речь резала слух, оплывшие щёки совсем заслонили щёлочки глаз. Распухший нос, некогда подкорректированный пластическими хирургами, краше не стал.

— Совсем плохо выглядит Борька-то, — кивнула Егоровна в сторону главы государства. — Вконец уж спился. Всю страну развалили, разворовали, а он знай — водку хлещет. Выбрали на свою голову президента.

— Мам, ладно тебе, — махнула рукой Лена. — Страну развалили… Тебе-то от этого хуже стало, что ли? Ты что, плохо живёшь?

— Хорошо живу! — воскликнула мать. — Лучше некуда! Барину, мужу твоему, каждый день в пояс надо кланяться. А у меня тоже гордость есть! Была бы возможность достойно жить, хрен бы вы меня здесь вместо прислуги держали!

— Тише, мам, — зашипела Лена, — с ума сошла? Если услышит, озвереет!

— Да не услышит, не бойся, — успокоила Егоровна дочь, — вон он сидит, я его в окошко вижу.

— Охранники могут зайти, — продолжала шипеть Лена. — Узнают — донесут!

— Охранники уехали уже, — ответила мать. — Машину помыли и уехали.

— Точно?

— Точно!

Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.

— Как ты можешь такое говорить, мама? — произнесла она. — Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!

— Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! — проворчала Егоровна. — Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?

— Во-первых, мама, — Лена говорила, всё время тревожно поглядывая в окно на сидящего под сосной супруга, — никто тебя не попрекает. Во-вторых, растила ты нас не одна. У тебя вообще-то муж был, если помнишь.

— От вашего папеньки никакого толку никогда не было! — продолжала бухтеть Егоровна. — Много он вами занимался? А, вспомни? Уроки хоть раз проверил? Хоть один выходной с вами провёл? В цирк, в кино сводил? А когда вы с Виталькой грудными были, он ни одной пелёнки не постирал, ночью ни разу не встал, если плакали! Считал, что не мужское это дело — с сопливыми детьми возиться. У него занятия поинтереснее находились — театры и любовницы.

— Но ведь он деньги зарабатывал, мама!

— Да, — согласилась Егоровна, — морским офицерам тогда много платили, денег нам хватало. На зарплату медсестры я бы вас в таком достатке не смогла вырастить. Потому и терпела всю жизнь выходки вашего папеньки.