С этими словами Егоровна обняла дочь и вышла из комнаты. Потрясённая Лена продолжала сидеть в кресле.

Похоже, никто из её родственников не считал, что она в чём-то виновата перед покойным мужем. Никто не ощущал ни скорби, ни горечи утраты. Никто и от неё не ждал проявлений подобных чувств. Всех волновало лишь свалившееся на вдову богатое наследство, которое нельзя упустить.

Бетонная плита совести медленно приподнялась.

Что ж, если все вокруг жаждут только денег, нисколько этого не стесняясь, то чего стесняться ей? К чему изводить себя?

Бетонная плита совести поднялась ещё выше.

Вдова встала с кресла, в котором просидела несколько часов, и медленно стала обходить комнату, за окном которой росли сосны. Теперь и сосны, и эта комната… да что там комната — дом, большой участок дорогущей земли, винно-водочный завод — всё это её. Её собственность, которой она может владеть и распоряжаться по своему усмотрению.

«Вы видите меня богатой вдовой? Ходячим кошельком? Что ж, такой я и буду! — подумала Лена. — Если всем вокруг только того и надо, к чему переживать и мучить себя? Вы получите то, что хотели, дорогие мои!»

Бетонная плита совести, покинув плечи вдовы, взлетела вверх.

От апатии не осталось и следа, мозг заработал чётко и ясно. Первое, на что упал взгляд Лены, оказался стол.

«Он слишком громоздок, — решила женщина. — И стоит неправильно, в самом центре комнаты. Всё пространство занимает. Надо сдвинуть его куда-нибудь в угол».

Лена закрутила головой, прикидывая, куда бы лучше передвинуть стол.

«Сюда нельзя — здесь камин. А если сдвинуть в эту сторону, то к окну не подойдёшь».

Места для стола не было.

«Надо его вообще выбросить! А вместо него купить что-нибудь более изящное и лёгкое».

Камин тоже перестал устраивать Лену.

«Это не камин — это печь какая-то! Нужно пригласить специалистов, чтобы переделали. Украшений добавить, завитушек каких-нибудь. И чтобы поверх топки доску положили, на которую рамки с фотографиями можно ставить».

Рамки с фотографиями на выступе камина Лена недавно увидела в американском фильме.

«Мягкий уголок тоже надо заменить. Заказать каталог итальянской мебели и выбрать что-нибудь очень красивое».

Буквально несколько дней назад по телевизору Лена видела мельком рекламный ролик фирмы, занимающейся итальянской мебелью.

«Жаль, телефон не записала — сейчас бы уже могла позвонить. Но кто же знал, что всё так обернётся? Ладно, ничего страшного — был бы покупатель, а товар найдётся».

Поглощённая раздумьями, вдова вышла на улицу. Критическим хозяйским взглядом окинула прямоугольный, вытянутый в длину дом, похожий на вагон поезда. «Снаружи вид ужасный, — констатировала она, как будто видя своё жилище впервые в жизни. — Как можно было построить в таком красивом месте такое убожество? Надо хотя бы эркеры пристроить, что ли».

Женщина принялась ходить вокруг усадьбы, прикидывая, где и что можно пристроить или сломать, чтобы хоть как-то, по её мнению, исправить ситуацию.

Егоровна изумлённо наблюдала за дочерью из окна кухни.

А та, начав, уже не могла остановиться. Снова войдя в дом, Лена схватила листок бумаги и принялась делать карандашные наброски перепланировки. С упоением она передвигала стены, расширяла дверные проёмы, вычерчивала огромные окна и сглаживала углы.

— Наклон крыши надо увеличить, — шептала вдова. — На втором этаже обязательно сделать балконы, а лучше — террасу. Да! Никакого дерева, перила обязательно должны быть коваными. Возле входа поставлю уличные фонари. Круглые. А может, конусовидные? Ладно, потом подумаю какие. Но фонари надо обязательно! А ещё фонари нужны вдоль дорожки, которая ведёт от ворот к дому. Так, хорошо…

Бережно сложив листок бумаги с рисунком, Лена поднялась на второй этаж. На следующем листе бумаги она уже рисовала интерьеры спален.

«Мама будет спать наверху, в комнате напротив моей. Надо здесь всё переделать! Шторы обязательно нужны другие, эти никуда не годятся. Так… Здесь будет детская для Костика, а здесь спальня для Веры с Петей. Завтра, после похорон, поговорю с ними — пусть переезжают сюда. А городскую квартиру будем сдавать. Обои Вера пусть сама выбирает, и мебель тоже. Кстати, а что я мучаюсь? Может, дизайнера позвать?»

На лестнице раздались размеренные шаги, и в комнату заглянула Егоровна.

— Ты что здесь делаешь? — прервала она поток мыслей дочери.

— Мам, какая из этих спален тебе больше нравится? — спросила та. — Окнами на запад или на восток?

— Я внизу сплю, — удивлённо ответила Егоровна.

— А теперь будешь спать наверху. Как тебе эта комната?

— Никак. Я сюда, на верхотуру, каждый вечер лазить не собираюсь. Возраст уже не тот.

— Возраст? — улыбнулась вдова. Перемена в её настроении была разительной и оттого несколько пугающей. — Мамочка, да какой у тебя возраст? Подумаешь, семьдесят лет! Ты ещё лет до ста доживёшь, а может, и больше. Ты здоровая красивая женщина. Давай, я тебя в санаторий отправлю, а?

— Чего? — сдвинула брови мать. — В какой санаторий?

— В самый лучший! Хватит тебе на кухне горбатиться. Теперь ты у меня будешь только отдыхать. А готовкой займётся прислуга.

— Какая прислуга? — Егоровна озабоченно глянула на дочь. — Лен, ты что — умом тронулась?

Бетонная плита совести совсем испарилась, как будто её и не было. На душе было легко и весело. Оказывается, невероятно легко дышится, когда молчит совесть.

— Я в здравом уме, мам, — продолжала говорить Лена. — Просто мы начинаем новую жизнь. Ты ведь этого хотела? Завтра похороним Степана, а в среду я поеду на завод. Вы все мне говорите, что я теперь наследница миллионов. Теперь я и сама это поняла! Я поеду на завод и возьму там много денег. И буду распоряжаться ими по своему усмотрению. Сначала хочу переделать дом, поменять всю обстановку. Потом займусь участком, закажу ландшафтный дизайн-проект. Найму прислугу, куплю машину. Перевезу сюда Веру с семьёй, помогу Виталию с его бизнесом. Мы все будем жить дружно, счастливо и богато. Слышишь, мам? Дружно, счастливо и богато! Мы будем ездить на лучшие курорты, отдыхать в самых лучших отелях. Мы накупим себе кучу модной одежды и будем проводить время в салонах красоты. Мам, ты хочешь проводить время в салонах красоты?

Егоровна в упор смотрела на дочь, во взгляде её сквозила тревога. Что-то в поведении Лены было неправильно. Пожилая женщина явно не ожидала такой реакции на свои слова, когда чуть раньше пыталась встряхнуть вдову, апатично сидящую в кресле. Сейчас Егоровна уже явно об этом жалела.

— Не хочу! — буркнула она. — Никогда там время не проводила, и не желаю!

— Ну не хочешь — и не надо, — покладисто согласилась Лена. — Найдёшь себе другое занятие — по душе.

— Что-то ты больно размечталась! — хмуро бросила мать. — То сидела, по креслу растекалась, как кисель. А то вдруг забегала, как в одно место ужаленная! Ты ещё пока не владелица, а всего лишь наследница. Ты сначала получи его, этот завод! Ещё неизвестно, что тебе Зурабович скажет, когда похороны пройдут. Выгонит взашей поганой метлой, и останешься на бобах вместе со своими мечтами о лучшей жизни.

— Не выгонит, — неожиданно твёрдо заявила Лена, и взгляд её стал жёстким. — Никто меня оттуда не выгонит. Правильно ты сказала — зря я, что ли, шестнадцать лет мучилась? Я никому не дам отнять у меня то, что я завоевала по праву!

— Ну-ну, — вздохнула мать. — Дай бог, чтобы так.

Назавтра ранним утром обитательниц усадьбы разбудил сигнал автомобиля.