Казимира Феликсовна Невяровская родилась в 1893 году в Варшаве, получила музыкальное образование и играла в местном театре оперетты до 1915 года, пока вместе с частью труппы ей не пришлось бежать от наступавших немецких войск в Москву, а затем в Петроград. В 1918 году Невяровская вернулась в Москву и выступала в «Эрмитаже», откуда вместе с Утесовым перешла в «Славянский базар». Она пела главные партии в «Сильве», «Веселой вдове», «Графе Люксембурге», «Прекрасной Елене». Говорили, что среди ее поклонников был сам Станиславский.
Казимира Феликсовна полюбила Утесова, и он ответил ей взаимностью. Артист был настолько ею увлечен, что ушел из дома. Это был первый случай в жизни Леонида Осиповича, когда он ушел не только от Елены Осиповны, но и от шестилетней дочери. И хотя Невяровская со всей страстью влюбленной женщины пыталась удержать Утесова, со временем он все-таки вернулся в семью.
Утесов рассказывал далеко не обо всех своих влюбленностях, но о Невяровской он вспоминал: «Я безумно увлекся нашей примадонной. Увлекся настолько, что несколько ночей не приходил домой, чего раньше со мной не случалось…» Он даже с юмором говорил, что «…две женщины жонглировали мной, как мячиком. Моя жена периодически звонила Невяровской и говорила: «Слушайте, ну заберите его уже себе, я от него отказываюсь, не хочу с ним никаких дел иметь». И я уходил туда. Потом звонила Невяровская и говорила Елене Осиповне: “Я не могу с ним жить, забирайте его обратно”».
Интересно, что для Утесова эта любовная история стала началом нового этапа в творчестве. Он уехал в Ленинград с намерением продолжить работу в оперетте.
Леонид Осипович вспоминает, что он легко акклиматизировался в оперетте, потому что умел петь и танцевать, не чуждался эксцентрики. После долгого пребывания в театре малых форм в оперетту он шел с надеждой. Ему казалось, что здесь он сможет создавать образы-характеры, сможет играть роли уж если не трагедийного, не драматического, то хотя бы лирического плана. Утесов играл Бони в «Сильве» и пытался оживить этот образ, найти в нем хоть что-то от живого человека, вернуть ему то, что было выхолощено штампами, – он наделял его чувствами, находил возможность сделать по-настоящему лиричным. А артиста упрекали в том, что он выдает пошляка за порядочного человека. Без понимания были встречены эксперименты Утесова в опереттах «Мадемуазель Нитуш», «Гейша», «Граф Люксембург». Его попытки драматизировать роли считались неуместными и ненужными для данного жанра.
«Впрочем, может быть, мои критики были и правы, – говорил позже Леонид Осипович. – Ведь я пытался оживить образы венской оперетты, давно уже ставшей развлекательным зрелищем с чисто условными характерами. И все-таки одно мне так и осталось непонятным: если в произведении есть люди, то почему возбраняется сделать их живыми? Одним словом, мало-помалу я сам стал думать, что приукрашивание сентиментальных и недалеких героев венской оперетты – дело неблагодарное».
С весны 1922 года Утесов жил в Петрограде, а Елена Осиповна с дочерью осталась в Москве, потому что семейная размолвка, вызванная романом с Невяровской, еще оставалась в памяти. К тому же Леонид Осипович зарабатывал немного и пока не мог позволить себе вызвать семью.
Он писал жене: «Родная! Теперь о главном. Получил твою записку. Ты хочешь доказательств того, что я хочу, чтобы ты приехала. Я делаю все возможное. Пока возьми себе трудовую книжку, и чтобы там было написано, что ты нигде не служишь, т. к. у тебя ребенок и хозяйство. Иначе могут быть неприятности в дороге. Если не хочешь дожидаться квартиры, то приезжай сейчас же. Ты звонила по телефону, но меня не было и не могло быть, т. к. первый раз пошел обедать, а второй – на концерт. Будь умницей и не шали. Ну что еще? Пока больше ничего. Целую тебя крепко и хочу быть с тобой. Твой Ледя».
В начале 1920-х годов в Петрограде было два театра оперетты. Сразу же по приезде в Петроград Утесов отправился в «Палас-театр», где располагался один из них. Здесь блистала Елизавета Ивановна Тиме – в прошлом драматическая актриса с великолепными голосовыми данными. Она три года училась пению в Петербургской консерватории и поэтому совмещала работу в Александринке и оперетте. Для оперетты ее участие было величайшим благом. Утесов вспоминал, что Тиме своим строгим стилем актрисы драматического театра, серьезным отношением к делу невольно облагораживала атмосферу театра, которая иногда начинала уж очень быть похожей на ту, что разыгрывалась в самих спектаклях. Кроме того, ее драматическое мастерство помогало актерам преодолевать штампы опереточного жанра.
Утесов дебютировал в роли Бони, а Сильву играла Елизавета Ивановна. «Тиме была опытной актрисой и неплохим педагогом – она, словно ребенка, взяла меня за руку и повела по другой дорожке, где мне легче было сделать своего Бони умнее, лиричнее, искреннее», – вспоминал Леонид Осипович. Кроме «Сильвы» они играли вместе в «Прекрасной Елене»: Тиме – Елену, а Утесов – Менелая.
Репертуар в «Палас-театре» у артиста был обширный – «Мадам Помпадур», «Вице-адмирал», «Баядерка» и множество других оперетт.
С особенным удовольствием Утесов играл матроса Пунто в «Вице-адмирале», наверно, потому, что он напоминал ему милых сердцу одесситов: «Лихой матрос, певец и острослов, честный и скромный малый – в нем было все, что составляло мечту моего детства. Особенно волновали меня слова Пунто, когда он просится на берег, в родной город Кадикс, где «его каждая собака знает». В этих словах мне слышалось что-то до боли понятное. И я не случайно наградил Пунта одесскими манерами».
Утесов любил играть в классических опереттах, таких как «Прекрасная Елена», «Маскотта», «Зеленый остров». Особенно большое удовольствие ему доставила работа в двух опереттах – «Девушка-сыщик» и «Дорина и случай».
«Девушка-сыщик» была поставлена еще до создания первой советской оперетты. Ставил этот спектакль С. Радлов, который попытался отойти от опереточных штампов даже в построении фабулы. Он включил в оперетту мотив погони за революционными документами, а образы героев решил в сатирическом стиле. Утесов играл сыщика, который ищет документы. Его сыщик был ловким, тренированным, физически сильным человеком. Когда надо, мог пройти по канату, натянутому под колосниками. Но, несмотря на все эти отличные спортивные качества, утесовский сыщик был невероятно самоуверенным дураком. Если бы тогда уже были картины о Джеймсе Бонде, то этот образ мог быть воспринят как сатира на супермена.
Особенность трехактной оперетты «Дорина и случай» заключалась в том, что в ней не было ни хора, ни балета и было всего шесть действующих лиц – пять мужских и одна женская роль. Эта оперетта была оригинальна тем, что начиналась она со спора на тему «закономерность и случай» между актером, стоящим перед занавесом на сцене, и «зрителем», сидевшим в зале. Спор заканчивался тем, что артист приглашал «зрителя»
на сцену. Тогда и начиналась сама оперетта – как аргумент, как цепь доказательств в этом споре. В ней все строилось на «закономерных случайностях». Утесов играл две роли одновременно и был слугой четырех господ. Он был французом и русским, который все время, обращаясь в зрительный зал, комментировал действия француза с точки зрения случайностей и закономерностей. Ему все время приходилось менять язык – то он говорил по-русски чисто, то с французским акцентом. Роль эта была сложна не только этой постоянной сменой «языка», но и тем, что требовала мгновенной перестройки и внешней, и внутренней.
Утесов хотел испытать себя во всех жанрах. «И вот однажды мне пришла в голову неожиданная и, может быть, даже крамольная мысль: а не попробовать ли в один вечер показать все, что я умею?! – вспоминал он. – Мысль эта мне показалась заманчивой, я загорелся и тут же начал составлять программу этого необыкновенного вечера, упиваясь контрастами. Первым номером я выйду в чем-нибудь очень драматическом, даже лучше трагическом. Ну, например, Раскольниковым. Сыграю одну-две сцены из «Преступления и наказания». Да, Достоевский – это хорошо. Никакого писателя никогда не любил и не люблю я так, как Достоевского. Возьму, пожалуй, самые тонкие и психологически напряженные сцены с Порфирием Петровичем. А партнером приглашу лучшего исполнителя этой роли – Кондрата Яковлева, он играл Порфирия с самим Орленевым. А после этого, одного из самых сложнейших и драматических образов, я выйду… я выйду… кем бы мне выйти? – Менелаем! Соседство парадоксальное, почти ужасающее. Отлично!