Когда Утесов начал выступать с этим номером, имя одесского налетчика Мишки-Япончика приводило всех в трепет – и он пел про старушку, ограбленную и обесчещенную бандитами на Дерибасовской.

Достав из сумки газету, герой Утесова сообщал зрителям: «Вот последние новости из Одессы», – и пел: «Как на Дерибасовской, угол Ришельевской, у восемь часов вечера разнеслася весть, что у нашей бабушки, бабушки-старушки, шестеро налетчиков отобрали честь. Оц-тоц-первертоц, бабушка здорова, оц-тоц-первертоц, кушает компот, оц-тоц-первертоц, и мечтает снова, оц-тоц-первертоц, пережить налет. Бабушка страдает, бабушка вздыхает, потеряла бабушка и покой, и сон. Двери все открыты, но не идут бандиты! Пусть придут не шестеро – хотя бы вчетвером…»

Ну а для Москвы, соответственно, были актуальны московские новости. Газетчик, выскакивавший на подмостки «Эрмитажа», был, как тумба, весь увешан и обклеен плакатами и рекламами, заголовками иностранных газет, а на его груди красовался символ вранья – огромная утка. В то время про Советскую Россию распространялось множество нелепейших небылиц. Так что темы для куплетов найти было не трудно – стоило только развернуть газету. Каждый вечер куплеты менялись, и тут уж в самом прямом смысле осуществлялся боевой лозунг эстрады: «Утром в газете – вечером в куплете».

Утесов вспоминал, что когда он приходил в «Эрмитаж», несколько авторов, в том числе и друг Николай Эрдман, уже ожидали его с готовыми куплетами. Леонид Осипович быстро вклеивал их в газету, которую обычно как рекламу держал в руках, и поэтому мог не ограничивать себя количеством «новостей», ведь их не надо было учить наизусть. Между куплетами Утесов танцевал, стараясь вложить в танец настроение куплетного сообщения.

В Москве этот номер имел оглушительный успех. Собственно, с этого номера некоторые зрители старшего поколения и помнят Утесова как артиста.

Стиль «живых газет» оказался созвучным настроениям времени, и подобные номера все чаще и чаще стали появляться на эстраде. Постепенно они видоизменялись, росло количество их участников, менялся стиль исполнения – куплеты заменялись коллективной декламацией, а танцы – ритмическими движениями спортивного характера. Вскоре появилась и своя униформа – синие рубахи, заправленные в комбинезоны. За новым жанром закрепилось название «Синяя блуза». Обрастая традициями и штампами, этот жанр просуществовал на эстраде довольно долго.

Продолжая числиться в «Теревсате», Утесов все чаще и чаще выступал в саду «Эрмитаж» или на других площадках, которых в годы нэпа было очень много. Несмотря на успех у публики, в «Теревсате» Утесов прослужил недолго – ему не нравились примитивные спектакли-агитки, занимавшие важное место в репертуаре театра. Когда Гутман приступил к постановке спектакля «Город в кольце» по пьесе С. К. Минина, повествующей об обороне Царицына, Утесов отказался от участия в нем.

В воспоминаниях Виктора Ардова сохранился рассказ о работе Утесова в те годы: «Биографию артиста, особенности его редчайшего таланта описывали и сегодня будут описывать критики и искусствоведы, авторы, композиторы и режиссеры, зрители и слушатели. А мне хочется припомнить кое-какие эпизоды из творческой жизни Л. О. Утесова, с которым я познакомился в мае 1921 года. И был мне самому 21 год. Служил я в прозаическом учреждении, которое называлось Московским продовольственным комитетом. К октябрьским праздникам мы решили устроить концерт. Привезти артистов было поручено Игнатию Сергеевичу Зону, бывшему владельцу театра оперетты на Триумфальной площади. После революции многие бывшие директора и владельцы театров, если они не удрали за границу, работали в советской системе на разных должностях.

Игнатий Сергеевич составил для нас программу. Перед самым концертом он мне сказал:

– Вот посмотрите: я договорился с молодым артистом, который только что приехал из Одессы. Очень способный. Я уверен, что он понравится. Фамилия его Утесов…

И воистину, несмотря на богатый репертуар концерта, Утесов произвел на зал огромное впечатление. Тогда он исполнял «Одесские рассказы» – сравнительно короткие юморески, состоявшие из диалога между несколькими персонажами. Исполнение было блестящим. Удивительно неожиданные интонации, темперамент в спорах персонажей, абсолютное бытовое правдоподобие, соединенные с почти балетной пластичностью…»

В эти годы Утесов познакомился с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Леонид Осипович приехал в Москву в шикарном сером френче, галифе с кожаными леями, в крагах и кожаной фуражке. Он выглядел весьма импозантно, и поэтому первое время знакомые водили его по разным домам и выдавали за иностранного гостя – актера или офицера, который перешел на сторону красных. Когда оказалось, что в одном доме будет и Мейерхольд, Леониду Осиповичу предложили выдать себя за английского режиссера. Их познакомили, и Мейерхольд сразу же заинтересовался Утесовым в роли англичанина. Всеволод Эмильевич говорил на немецком, а Утесов отвечал немецкими или русскими восклицаниями с английским произношением. Таким странным образом они довольно долго общались: Мейерхольд рисовал схемы, рассказывал о своих постановках, а Утесов одобрительно кивал головой и важно произносил: «Yes». Наконец Леонид Осипович не выдержал и сказал: «Хватит валять дурака! Никакой я не режиссер и не англичанин, я актер из Одессы. Моя фамилия Утесов…» Мейерхольд на миг растерялся, услышав русскую речь, а потом весело рассмеялся.

У них были хорошие отношения. Леонид Осипович однажды даже попросил Мейерхольда поставить ему программу с джазом.

– Хорошо, – сказал Мейерхольд, – я поставлю вам программу в цирке. Представьте себе красный бархат барьера. Желтый песок арены. На арену выходят музыканты. Сколько их у вас?

– Семнадцать.

– …Семнадцать белых клоунов. В разноцветных колпачках, вроде небольшой сахарной головы. В разного цвета костюмах с блестками. Шикарные, элегантные, красивые, самоуверенные. Они рассаживаются вокруг по барьеру и начинают играть развеселую, жизнерадостную музыку. Вдруг обрывают ее и играют что-то очень-очень грустное. И вот тут появляетесь вы – трагический клоун. В нелепом одеянии, в широченных штанах, в огромных ботинках, несуразном сюртуке. Рыжий парик и трагическая маска лица. В юмористических вещах вы находите трагизм. В трагических – юмор. Вы трагикомический клоун. Вы это понимаете?

Утесову все понравилось, но от программы он отказался. Сказал, что работает на эстраде и клоуном становиться не собирается. «Наверно, я напрасно струсил», – позже признавался Леонид Осипович.

Выступал Утесов и в Театре оперетты, созданном в 1921 го ду при ресторане «Славянский базар». Там работали многие талантливые актеры, например Игорь Ильинский. За короткий период – сначала в Москве, а потом в Петрограде – Утесов сыграл десятки ролей в опереттах, но настоящим опереточным вокалистом никогда не был, арии, а порой и куплеты в опереттах Легара и Кальмана он скорее проговаривал, а не пел. И все же зрители с удовольствием воспринимали Утесова в оперетте.

В одном из номеров журнала «Рампа» Борис Глубоковский писал: «Кто с бешеным темпераментом держит в напряжении зрительный зал? Кто заставляет хохотать до слез мрачных москвичей? Кто срывает среди действия четкие и дружные хлопки? Л. Утесов. Каков характер его дарования? Кого играет Утесов? Ну, конечно, всегда Утесова. Это Утесов может закружиться в акробатическом пируэте. Это Утесов может под гитару сымитировать любого цыганского певца; это Утесов конферирует – всюду фигляр в лучшем и прекрасном понимании этого слова. И для Утесова нет больше горя, чем холодность публики».

В 1922 году Леонид Осипович решил в очередной раз резко изменить свою жизнь. Вероятно, это было связано с любовной драмой, едва не разрушившей его семью. В «Эрмитаже» он исполнял дуэты из оперетт вместе с замечательной актрисой Казимирой Невяровской. Через много десятилетий, беседуя с Глебом Александровичем Скороходовым, Утесов задумчиво скажет: «Какая она изумительная была женщина!» О красоте и необыкновенном артистизме Невяровской по Москве ходили легенды. Многие ее называли московской Верой Холодной.