— Знаю. Потому и крашусь.

— Тогда зачем сейчас… обратно?..

— Мой старик считает, что красить волосы — прерогатива женщин и лиц нетрадиционной ориентации. Не хочу, чтобы он взбесился ещё и из-за этого.

— Ещё и? — настороженно переспросила я.

— Мы не очень хорошо ладим.

— Тогда, может быть, мне лучше здесь остаться? Вдруг он разозлится, что ты постороннего человека привёл.

— Наоборот — при тебе он будет вести себя сдержаннее. Правда, придётся, наверное, нам… Хм-м… — Лженаречённый призадумался, а затем, кивнув чему-то ведомому лишь ему, с ногами забрался на кровать и решительно придвинулся ко мне. Не готовая к такому повороту, я снова ударилась в панику. Слишком близко! Моё бедное сердце сейчас…

Сидя на коленях, Ямато положил ладони перед собой и опустил голову так низко, что практически уткнулся носом в кровать.

— Запомни, это догэдза.

Догэдза оказалась несложным, но зато весьма практичным церемониальным поклоном. Она не только давала возможность продемонстрировать кому-то высшую степень почтения, но и позволяла незаметно вздремнуть, пока этот кто-то на тебя орёт. Впрочем, уснуть под аккомпанемент раскатистого баса отца Ямато мог разве что глухой. Я же, подобным недугом не страдавшая, тряслась как осиновый лист и мечтала поскорее убраться из дома лженаречённого. А ведь как хорошо всё начиналось…

Дом родителей Ямато, как я и предполагала, был выстроен в японском стиле: невысокие стены, огромные окна, массивная крыша. А вот сами родственники оказались весьма далеки от образов, созданных моим воображением. Мачеха аспиранта, белокурая женщина по имени Ольга, своей красотой напомнила мне Дину Беляну. Она чуть не расплакалась от счастья при виде пасынка, и всё же расплакалась, когда тот представил меня, как свою невесту. Отец лжевозлюбленного тоже сперва показался мне довольно милым. Невысокий и плосколицый, он не имел ничего общего с сыном, но было в нём что-то неуловимо трогательное. Увы, в отличие от жены, возвращению отпрыска он не обрадовался, напротив, сделал такое лицо, будто пытался разжевать лимон. А потом он заговорил… Японскую речь я слышала лишь однажды, когда смотрела исторический фильм про самураев с субтитрами, но даже боевые кличи бравых воинов звучали не так устрашающе, как голос этого безобидного на первый взгляд человека. Ямато невозмутимо ответил ему, тоже на японском, и мужчина, побагровев от злости, начал звучно глотать ртом воздух. Со стороны казалось, будто он подавился невидимым лимоном, который пытался разжевать до этого.

Лжесвёкор выплюнул ещё какую-то короткую фразу, и Ольга, опустив голову, покинула комнату. Как только она задвинула за собой створку двери, Ямато подал мне ранее оговоренный знак, и мы синхронно рухнули на пол.

Словесная экзекуция продолжалась около часа. Благодаря тому, что отчитывали нас на японском, самооценка моя практически не пострадала, чего нельзя было сказать о теле: ломоту терпеть становилось всё труднее.

— Не подавай виду, что устала, — чуть слышно шепнул лженаречённый, когда его отец, раздражённо прохаживавшийся взад-вперёд, повернулся к нам спиной.

— Стараюсь, — сквозь зубы проскулила я.

Прошло ещё долгих пятнадцать минут, прежде чем лжесвёкор закашлялся и, смерив нас уничижительным взглядом, вышел из комнаты.

— Отбой. — Ямато лениво поднялся с колен.

Я не смогла повторить столь сложный манёвр, лишь вытянула ноющие от боли ноги и со стоном перевернулась на спину.

— Молодец, хорошо держалась.

— Он тебя простил?

— Официально — пока нет, но по сути — да.

— А он всегда такой?

Фольклорист неопределённо пожал плечами.

— Ты уж прости нас за подобный приём. — В дверях появилась Ольга, и в комнате как будто стало светлее. — Мой муж возглавляет областную федерацию восточных единоборств и потому слишком привык командовать. — Она с улыбкой посмотрела на Ямато. — Но согласись, у отца есть причины сердиться. Кое-кто сбежал из дома после окончания школы и ни разу не сподобился навестить семью за все эти годы.

— Я звонил, но старик сразу начинал орать и…

— Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается — перебила женщина. — Я знаю, что на самом деле вы с отцом рады снова видеть друг друга. А мы с Анечкой уже по горло сыты вашими разборками, так что давайте забудем о них хотя бы на время и немного поспим. Уже первый час ночи.

— Поспать было бы не плохо, — охотно согласилась я.

— Я тебе уже постелила. — Улыбнувшись мне, женщина повернулась к пасынку. — Проводи Анечку в комнату своей сестры.

Увидев, где буду спать, я чуть не умерла от восторга. Комната оказалась настоящим раем для фаната Дины Беляны: горы дисков, постеры с автографами, картонная фигура певицы в полный рост, даже одеяло и тапочки у кровати были с изображением Дины.

— Мне правда можно здесь остаться?

Ямато лишь презрительно фыркнул.

Робко, боясь, что всё происходящее — лишь сон, который можно разрушить одним неловким движением, я подошла к кровати и дотронулась до Дининого лика на одеяле.

— Твоя сестра точно не будет против? — на всякий случай уточнила я.

— Она появляется дома не намного чаще меня.

— Жаль, я бы хотела с ней познакомиться.

— Кто бы сомневался. — Аспирант обвёл взглядом комнату, и на лице его отразилось неподдельное отвращение. — Будь осторожна. Не ручаюсь, что эта ведьма не разводила здесь гадюк.

Едва Ямато ушёл, я кинулась рассматривать сокровища его сестры. Оторваться от сего увлекательного занятия удалось только на рассвете, потому к завтраку я вышла помятой и разбитой. В гостиной меня уже поджидал отец лженаречённого. Сегодня он был одет в какую-то национальную японскую одежду с тёмным верхом и светлым юбкоподобным низом, отчего выглядел особенно грозно. Я непроизвольно вжала голову в плечи, когда его взгляд остановился на мне.

— Суварэ! — тоном военачальника гаркнул мужчина.

Я поняла, что если сию же секунду не исполню это загадочное "суварэ", лжесвёкор наглядно продемонстрирует мне, насколько хорошо владеет восточными единоборствами. С отчаяньем загнанного зверя я воззрилась на Ямато, вошедшего в комнату вслед за мной. Тот чуть заметно кивнул на пол, из чего я сделала вывод, что должна отвесить какой-то церемониальный поклон. Так как все мои познания о японской вежливости пока ограничивались догэдзой, пришлось пойти ва-банк и продемонстрировать её. Как только я почтительно растянулась на полу, лжевозлюбленный поджал губы, пытаясь сдержать смех, а его отец выглядел хоть и обескураженным, но не рассерженным, из чего я сделала вывод, что решение оказалось неправильным, но не таким уж и плохим.