— Как же ты выбрался?

— Спросил мессию, сильно ли она обидится, если я оболью двери её пристанища керосином и подожгу.

— Но если бы ты так сделал, сам бы задохнулся.

— Начнём с того, что у меня не было керосина.

— А-а… Но ты не врал, просто недоговаривал, — смекнула я. — Но неужели она отпустила тебя просто так?

— Нет, пообещала, что на меня падёт проклятие Богини. Жду — не дождусь.

— А что насчёт церкви? Нашёл что-нибудь интересное?

— Да, там в полу железная дверь, запертая изнутри. Подозреваю, что явление Богини страждущим происходит не без её участия.

— Есть идеи, кто это может быть?

— Есть одна, но тебе она не понравятся.

— Потерплю как-нибудь.

Ямато промолчал, надеясь, вероятно, что я одумаюсь и предпочту остаться в блаженном неведение.

— Ну так? — надавила я.

— Твоя так называемая подруга.

— Крючия?

— Староста.

— Бадя? — Мои глаза изумлённо распахнулись. — Ты считаешь, что Богиня преподобной Мики — Бадя? Это что, шутка?

— Сказал же, что мой вариант тебе не понравится.

— Он мне не то, чтобы не нравится, он мне кажется абсурдным. С какой стати Баде притворяться Богиней?

Я с вызовом посмотрела на лженаречённого, но он, похоже, отвечать не собирался.

— Можешь подкапываться к Баде сколько угодно — я всё равно ей верю! — ревностно, будто знамя от неприятеля, принялась защищать подругу я.

— На каких основаниях?

— На тех же, на которых ты её ненавидишь.

— Я не испытываю к ней ненависти.

— Да ладно! Думаешь, я не замечаю, что у тебя настроение портится всякий раз, как ты её видишь?

Аспирант открыл рот, но не нашёл, что возразить, потому лишь досадливо цокнул языком.

— Может, объяснишь, чем именно тебя не устраивает моя лучшая подруга?

— Эта девочка не та, за кого себя выдаёт.

— Откуда такие выводы?

— Попросил друга из прокуратуры её проверить. Нет никаких сведений ни о миллионере по фамилии Улзыжаргалов, ни о его гениальной дочери.

— Ты проверял Бадю? — опешила я. — Зачем?

Он снова сделал вид, что не слышит вопроса.

— Бадя — очень дорогой для меня человек, поэтому, если ты знаешь что-то, что может…

— Ладно, — сдался аспирант. — Меня напрягает её внешность.

— В каком смысле?

— В том, что эта девочка похожа на мою наставницу.

— Которая изучала озёра-прародители и пропала без вести?

— Именно.

— Думаешь, они родственники?

— Исключено. Среди близкой родни моей наставницы не было ребёнка такого возраста.

— А среди дальней?

— У дальних родственниц не бывает настолько похожих черт лица.

— Гены непредсказуемы. Я слышала о таких случаях. Они могут даже не знать друг о друге, а…

— Они связаны, — перебил аспирант. — Староста добавляет к моему имени японский именной суффикс, и не "сан", как это сделал бы любой, кто хоть раз заглядывал в учебник японского, а "сама" — тот, который я добавлял к имени наставницы в детстве. И ещё…ты слышала, с какой издёвкой она со мной разговаривает? Будто знает, что я о чём-то догадываюсь, но уверена, что мне её не раскусить.

— По-моему, ты просто себя накручиваешь.

— Предсказуемая реакция. — В голосе Ямато звучало не то раздражение, не то отвращение. — Поэтому я и не хотел ничего рассказывать, пока не найду прямых доказательств.

— Доказательств чего? Того, что Бадя связана с твоей наставницей? Так давай я спрошу у неё напрямую.

— Исключено. Это опасно.

— Чем?

— Я на следующей неделе еду в город, — нагло ушёл от ответа аспирант.

— Не меняй тему!.. Что? Ты уезжаешь? — Его заявление так ошеломило меня, что я мгновенно позабыла, о чём мы спорили до этого.

— Да, кандидатский минимум сдать надо.

— А почему раньше не сказал?

— Что, за пять дней собраться не успеешь?

— Собраться? Я? Зачем?

— Потому что безопаснее бросить здесь бомбу замедленного действия, чем тебя.

Подобное сравнение мне не льстило, но перспектива остаться одной в рассаднике упырей казалась ещё более удручающей, потому возражать я не стала.

Благодаря куяшской настойке, уже через пару часов рана перестала напоминать о себе, так что оставшееся до отбытия время я провела за привычными делами, к которым помимо прочего добавились попытки расшифровать манускрипт Версаля, увы, безуспешные. Дразнить меня из-за обморока Ямато не стал, напротив, ни разу даже намёком не затронул эту тему, потому уже спустя пару дней мне стало казаться, что тот поцелуй — всего лишь часть сна, который я увидела, когда от боли и перенапряжения отключилась во время перевязки.

К отъезду мы готовились тайно. Даже Пелагее Поликарповне я сообщила о нём лишь в последний день. К рассказу о внеплановых занятиях в институте, которые я якобы жажду посетить, начальница отнеслась весьма благосклонно.

— Ну что ж, удачи в подготовке к сессии, Кротопупс.

— Спасибо. — Я радостно прижала к груди подписанное заявление на отпуск. — Могу я уйти сегодня пораньше, чтобы успеть собраться?

— Протрёте пыль со столов и можете быть свободны.

Я тут же кинулась наверх исполнять поручение, но на последней ступеньке замерла.

— …ло, — донеслось до меня из кабинета начальницы, — …ля, это Пелаге…

Не в силах сдержать любопытства, я приникла ухом к проёму между фигурными столбиками балюстрады.

— Да. Вы просили сообщить, если Кротопупс куда-то соберётся. Да. Сегодня она попросилась в отпуск. Именно. Хочет поехать в город, чтобы иметь возможность посещать занятия для заочного отделения. Да, разумеется, я подписала заявление. Что? Нет. Да. Да. Хорошо. Сейчас.

Голос начальницы смолк. Я, ни жива, ни мертва от страха, всё ещё прижималась щекой к ледяному мрамору ограждения. Мне был известен только один"…ля", которому могли понадобиться сведения о моих перемещениях — зеркала чёрной души этого"…ля", мастерски воспроизведённые на холсте, как раз буравили мне спину.