— Кротопупс, — Пелагея Поликарповна подошла к основанию лестницы, — к телефону.

Полная дурного предчувствия я проследовала за начальницей в её кабинет.

— Алло, — как я и ожидала, из трубки подал голос Николя. — Здравствуй, дорогуша. Узнала? Нет-нет, ничего не говори. Сбежать, значит, собралась? Ну-ну. А известно ли тебе, дорогуша, почему ты до сих пор жива? — Он сделал театральную паузу, не предполагавшую ответа. — Что ж скажу: только потому, что ты находишься под моим контролем. Странно, чтобы марионетка не заметила, что её дёргают за ниточки. Хочешь освободиться? Что ж, Пиноккио тоже мечтал стать настоящим мальчиком. И что с ним случилось? Правильно, он сгорел. — Николя жеманно, словно чопорная девица, захихикал. — Ты не согласна со мной, милая? Пиноккио не сгорел? Ну, будь уверена, ты-то уж точно сгоришь. А если не ты, так твои родственники и друзья. В тот миг, когда ты выйдешь за пределы Крутого Куяша, он превратится в гигантский костёр. Курган Кротопупса — пожалуй, именно так станут называться это место. Нравится?

— А…а… — только и смогла выдавить я.

— Мне не придётся повторять дважды, верно? — не дожидаясь ответа, продолжил Версаль. — Ты ведь была лучшей ученицей в школе. И рассказывать никому ничего не надо. Иначе, дорогуша, придётся мне взять на хранение твой язык.

В трубке раздались короткие гудки и я, судорожно сжав её в руках, без сил рухнула на стул.

— Вот так, — развела руками Пелагея Поликарповна. — Как вы сами слышали, никакого отпуска.

Когда я долетела до дома по куяшскому бездорожью, то выглядела, как курортник, злоупотребивший грязевыми ваннами. Вваливаться в комнату лженаречённого в полуобморочном состоянии становилось хорошей традицией — мой вид его даже не удивил.

— Это ты виноват! — с порога набросилась на Ямато я. — Если бы не ты, ничего бы не случилось!

— Что произошло? — Голос, спросивший это, принадлежал Конопле.

— Ничего! — раздражённо выпалила я. — Просто начальница позвонила Николя, и он сказал, что я покину село только через чей-нибудь труп.

Фольклорист скептически хмыкнул.

— Ты знал, что так будет? — Я с ненавистью посмотрела в его холодное, расчётливое лицо.

— Рассматривал такой вариант.

Он знал. Знал, и всё равно заставил меня пройти через этот кошмар. Зачем? Чтобы, когда разбитая марионетка приползёт обратно, с чувством собственного достоинства заявить, что подобного следовало ожидать?

Мои плечи судорожно задрожали, а с губ сорвался странный, не свойственный мне смешок. За ним последовал ещё один, потом ещё, и вот уже я зашлась в припадке злого, истерического хохота. Конопля смотрел на меня обеспокоено, Ямато — со скукой ветеринара, только что сообщившего очередному безутешному клиенту, что его ненаглядного хомячка пришлось усыпить.

— Всё в порядке, — сквозь смех проговорила я. — В конце концов, мы все умрём. Семьюдесятью годами раньше, семьюдесятью годами позже — какая разница? К тому же, здесь аномальная зона, возможно, мне удастся восстать в виде зомби. Вот умора будет.

— По-моему, у неё истерика, — осторожно предположил Конопля.

— Определённо, — подтвердил Ямато.

— И что делать?

— Пусть поплачет, если хочется.

— Мне кажется, она смеётся.

— Пока да.

Я внутренне взбунтовалась против этого "пока", но, словно в подтверждение слов лженаречённого, на щеках прочертили мокрые дорожки первые слёзы.

— Ну и ладно, ну и уезжайте! И без вас не пропаду!

— Что? — Брови Конопли взметнулись вверх. — С чего ты взяла, что мы тебя тут оставим?

— Ну, как же… Я ведь не могу покинуть село.

— Можешь, — возразил Ямато.

— Как? — Я так удивилась, что перестала плакать.

— Дойдёшь до станции, переодевшись мной, — гордо объявил Коля.

— А ты сам?

— А я останусь здесь и буду притворяться тобой, пока вы не вернётесь.

— Мы уже всё обсудили, — подхватил Ямато. — Для твоей тёти оставим записку, что я уехал из-за ссоры, и ты отказываешься покидать комнату до тех пор, пока я не прибегу обратно с извинениями. Версаль же решит, что ты заперлась дома, потому что слишком напугана его угрозами.

— Всё идеально, — торжествующе закончил Конопля.

— Но я не могу…

— Можешь, — перебил меня фольклорист.

— Но Коля не должен…

— Должен, — отрезал эколог.

Я обречённо вздохнула — спорить с Ямато и человеком, поддерживающим каждое его слово, было бессмысленно.

Увидев, что сопротивление сломлено, лженаречённый притащил пачку бумаги и заставил меня до посинения писать разнообразные фразы, которые Конопля смог бы подсовывать под дверь в качестве ответов на вопросы тёти. Последние приготовления мы завершили уже на рассвете.

Утро выдалось серым и зябким. И хотя физически холода я не ощущала, — чтобы сделаться похожей на Колю, пришлось нацепить несколько толстых свитеров — постоянно хотелось поёжиться. Пока мы шли по селу, мне всё чудилось, что за нами следят. Воображение заставляло невидимых преследователей высовываться из-за углов, разглядывать меня сквозь дыры в заборах, коварно усмехаться за плотно задёрнутыми занавесками.

На платформу мы прибыли задолго до поезда. Организм настоятельно требовал компенсации за всенощное бодрствование и, едва первые лучи холодного осеннего солнца поползли через луг к селу, я, присев на мокрую, вылизанную утренним туманом скамейку, методично заклевала носом. Выныривая из забытья, я каждый раз с тревогой посматривала на бегущий к селу склон, но он по-прежнему оставался пустынным.

— Думаешь, всё будет хорошо? — не выдержав, спросила я у аспиранта, который ни в пример мне расслабленно прохаживался взад-вперёд по платформе.

— Вряд ли. Я не готовился.

— К чему? — не дошло до меня.

— К экзаменам… И с научником больше месяца не связывался. — Он раздражённо поддел носком ботинка оказавшийся на пути камушек. — Всё из-за старосты. Слежка за ней отняла слишком много времени.

— Ты за Бадей ещё и следил? — возмутилась я.

— Разумеется. Почему тебя это удивляет?

Пока мы в очередной раз спорили, стоит ли опасаться мою лучшую подругу, успели не только дождаться поезда, но и доехать до города. Завершилась наша оживлённая дискуссия ссорой, из-за которой мы распрощались прямо на вокзале, причём не в лучших отношениях. Глядя на исчезающую в толпе спину Ямато, я окончательно убедилась, что он полный идиот. А ещё — что я его люблю.