Она больше просто не может. Она больна. Она выглядит больной: как рано ушла ее молодость. А отец? Он зол. На маму, на солнце, на пустыню, на глупого цезаря, заставившего их идти далеко от дома. Но больше всего он зол на него. И мальчик знает — почему. Взрослые часто думают, что Бог живет где-то в небесах. Они думают, что Он живет для них и ждет их молитвы. А Он живет сам по себе и люди должны это понять. А Он живет только в детях, потому что только дети верят по-настоящему и Он уходит к другим детям, когда на смену Вере приходит разум.
Мальчик долго смотрел на уходящее солнце. Сейчас отец встанет и скажет: «Пора в путь»….
Отец встал, размял ноги, посмотрел на сына странным взглядом, который так часто мальчик последнее время ловил на себе. Отец медленно перевел взгляд на почерневшее небо, на котором стали рассыпаться звезды, что-то про себя пробормотал. Отец не был плохим человеком — он просто устал от этой жизни. Он хотел прожить ее не так. Он тихо сказал: «Пора в путь».
Плохо быть евреем, которого обманывает собственная жена. Нельзя это. Не по закону. Но он просто глупый плотник, который любит жену! Что тут скажешь? Остается только молиться и постараться забыть о своем горе: один такой, что ли на этой печальной земле? А закон — что Закон? Позор ведь хуже. Бывает, когда надо закрыть глаза и просто не увидеть. Закрыть уши и не услышать. Вот может беда и пройдет стороной. Сын - не сын, а придет время, и он уйдет, и позор уйдет вместе в ним. А пока...
- Вставайте. Надо идти, пока видна дорога. Ночью прохладнее — надо пройти еще немного.
И мальчик встал, и встала мать, и посмотрела на мужа с тем виноватым выражением лица, которое помнил мальчик с первых своих ясных дней: ее глаза всегда были полны стыда. Кто верит женам, даже если делает вид, что верит? Кто верит женам, когда видит их детей и знает, что чудеса бывают только в сказках?
Надо идти. Впереди долгая дорога.
Гл. 20
- Итак, я родственник Иуды? - Разговор выглядел со стороны похожим на картины позднего свихнувшегося Пикассо. Когда уже было не разобрать: где насмешка, где прозрение, а где обострение болезни. Да и разбираться никто не хотел. Какая разница, что — главное сколько.
- Да, но Вам мало что это дает, кроме разве что шанс попасть раньше других в психиатрическую лечебницу. - Рыцарю было смешно?
- А как быть с Вами? Вы же тоже… вроде как ... того? Не простой человек. Вы же — рыцарь? - Я понемногу наглел.
- Я — рыцарь по профессии. И за мной не тянется такой неприятный след, нашкодившего родственника. - Ему точно было смешно.- Я вот все жду, когда Вы перестанете паясничать, сядете и выслушаете то, что я Вам скажу
И я опять молча сел. Странное дело: последнее время я делаю то, что мне говорят, как кукла на веревочках. Дернули — ручка вверх, дернули — ручка вниз.
- Курить можно?
- Курите, если хотите. - Открылась дверь, и вошел один из тех молодых и молчаливых из аэропорта. У него на подносе была пепельница, пачка каких-то сигарет. Израильские, что ли? (Тарабарщина какая-то на пачке написана) и спички.
- Нас подслушивают? - Я прикурил.
- Нервничаете? - В его голосе как будто даже жалость какая-то проскочила. – Нет. Нас не подслушивают. Это, вообще то, грех, если Вы помните. Библию давно читали?
Вот этого еще не хватало!
- О рыцарях и подслушивании в Библии ничего нет. - Я терял энтузиазм. И, кажется, мне становилось немного не по себе. - Интересно все же...
- Что? Кто Вы? Подслушивают ли нас? Или Вы про Библию? - Кажется, этот Рыцарь соскучился по болтовне за последние четыреста лет — несет его, как клошара, корчащего из себя гида на мосту Александра III.
- Ничего. Говорите уже скорее, что Вы там придумали про меня, и я куда-нибудь пойду, погуляю. В конце концов, я первый раз в Израиле. Будем считать, что я выиграл бесплатную поездку на историческую родину. Я в какой-то книжке читал, что французы — это испорченные Европой евреи. Так? - Я и вправду начинал тупеть, а он, кажется, наоборот — только входил во вкус игры. Но, терять мне было уже совершенно нечего, и оставалось только психовать вслух, изображая обнаглевшего от испуга юношу, коим я почти и был. - В связи с тем, что Вы явно ошиблись со мной — я готов оказать Вам услугу и потерпеть Вас, пока Вы сами не поймете, что Ваши сотрудники привезли не того. Вот ваш бухгалтер покрутится, когда Вы еще раз захотите устроить своим коллегам такую командировку. Кстати, они тоже... рыцари? - Но ему было наплевать на меня. Он смотрел в окно и покачивал ногой в симпатичном ботинке за двести евро.
- Что Вы от меня хотите? Я родственник отрицательного героя? Специалист по осиновым кольям? Вы же не станете утверждать, что родственники отвечают за некрасивые поступки их дальних...
Вот тут он меня прервал. Кажется, и ему надоело.
- Что я хочу? - Он слегка задумался. - Скоро узнаете. Вот я Вас про Библию спрашивал. Но, судя по всему, Вы ее плохо знаете. А мне говорили, что Вы часами просиживали в библиотеке своего дядюшки? Наврали, конечно. Я Вас понимаю: прижизненное издание Дюма много любопытнее, чем Библия. Впрочем, там есть одно увлекательное место, когда Ученики Его спросили: «Хочешь ли Ты, чтобы мы постились, и как нам молиться, давать милостыню и воздерживаться в пище?» Иисус сказал: «Не лгите, и то, что вы ненавидите, не делайте этого. Ибо все открыто перед небом». Не помните?
- Нет. Я не помню. Или... кажется, там ничего такого нет. По крайней мере, может у нас тексты разные? Может Вы не на французском читали?
- Я читал на арамейском, Люсьен. Хотя... Вы правы. Если этим вопросом серьезно не заниматься, то Вы могли и не заинтересоваться Дидимом Иудой Фомой.
- Как? Еще один Иуда? Или я родственник этого? Или...
- Нет. Успокойтесь. Не этого. Этот был простым человеком, не очень далеким, но по-своему милым и предприимчивым. Это ведь его труд «Евангелие от Фомы» я процитировал. Слышали?
- Я не теософ, но слышал. Вы — сектанты. Я понял. И потом, произведения этого господина нет в Библии, не так ли?
- В Библии много чего нет. Скажем так: Библия — это сборник шлягеров. Ну, самых популярных, наиболее понятных массам песен. Знаете, Pink Floyd? Ну вот, это такой…. The Best of... Полное творчество изучать долго, нудно, трудно и скучно. Там слишком сложные и длинные композиции, под которые не потанцуешь, так? А сборник послушал — и в общих чертах понятно: можно перед девчонками покрасоваться при случае. Но об этом потом. Все сложнее. Есть много Евангелий и скоро появится еще одно. Вот это и есть предмет нашей с Вами встречи, Люсьен. Можно я Вас буду называть по-прежнему, Люсьен?
- Да ради Бога, дорогой рыцарь! Хотя, если вам удобнее называть меня Иудой и повесить на осине, то - пожалуйста. Вы будете говорить, а я буду в такт тихо покачиваться, чтоб Вам не было очень скучно. У Вас есть осина в этом люксе? Нет? Понимаю — только красное дерево. Так вот — если Вам удобнее называть меня Иудой — сделайте одолжение! Не стесняйтесь!
- А Вы держитесь хорошо. Я не ошибся. - Он сделал паузу и достал из кармана серебряный портсигар. (А сигаретки-то у него были! Жмот). И словно отвечая на мои мысли, он сказал. - Были. Только я курю самокрутки, и предлагать их как-то неприлично.
- Стойте. - Я даже подскочил на кресле. - Так я читал, что откопали Евангелие от Иуды! Даже издали большим тиражом. Кстати, давно хотел кого-нибудь спросить: оно настоящее? Неужели и вправду от самого…. Родственника? (Я, конечно, уже слишком провоцировал его). Вы меня по этому поводу сюда притащили? Нашли продолжение? «Евангелие от Иуды – 2: Возвращение внука».
- Думаю, что настоящее. Хотя, кто знает? В наше время все возможно. Но продолжения не будет. То, что нашли - то нашли. Если только Вы вдруг не напишите. – Он слегка усмехнулся. – Проблема не в этом. С Вашим родственником уже как-то почти все смирились: мало ли что не рассказывал сумасшедший и презренный предатель! (Он не пропускает ударов). – Проблема не в этом, повторяю. Уже начало появляться новое Евангелие. Частями. Не полностью. Именно этому Вы и должны помешать.