Сколько прошло лет, а ты, Джонатан все еще не можешь успокоиться, все не можешь перестать думать. А ведь все уже сказано. И можно теперь сказать, что все уже почти сделано. Театр закрывается – актеры устали. Пора опускать занавес после еще одного спектакля. А может быть еще не все? Может быть, прилетит добрый тихий ангел и шепнет слова, и все вернется? Как долго надо было ждать этого дня, когда частицы одной лжи вторгнутся на территорию другой. Ведь мы были созданы для этого дня. Ведь каждый из нас ждет того дня, которого боится. И он приходит, и ложь побеждает. «Ложь во спасение»? Чего? Жизни, которая кончится быстрее, чем хочется? Или именно этого хочется, потому что страх, жуткий страх завтрашнего наступает уже сегодня. Не хочу! Не могу! Не желаю! Я не должен брать на себя эту ношу! Я просто человек – я не могу играть в эту игру. Мне нельзя. Мне нельзя. Мне нельзя…. Почему, Джонатан? Почему всегда было можно и только сегодня стало нельзя? Тебе сегодня позвонил Бог? Страх наступил, но ведь и завтрашний день недалек – почему бы и ему не наступить? Достаточно сказать слово, которого от тебя ждут. Ты ведь никогда не был священником, Джонатан – почему ты ведешь себя, как священник? Ты – тихий идеалист и впереди твой первый, и, может быть, последний бой. Тебе Бог не сказал, что доспехи воина прекрасны только на параде, а вообще-то они грязны, тяжелы и испачканы кровью. Хотя, любая ложь ведет к правде – иди. Но не смотри в зеркала, когда встанешь на этот путь – тебе не понравится твое лицо. И я боюсь, Джонатан, что ты его можешь не узнать….

Мысли путались, и сон достиг своей цели. Ему не найти ответ в реальности, а сон не принесет покоя и забытья: ему приснится Он – без имени и без лица. И Великий Мастер будет думать, что слышит этот голос. Но все будет не так. И это не будет голос Бога. Хотя, кто знает? Если верить Ему – мы сами и есть боги. Разве не сказал Он, что Царствие Небесное внутри нас самих? Считай, что этот далекий голос – голос только твоего Бога. Спи, Великий Мастер Ложи, которой никогда не было. Тебе сегодня повезло – какой-то человек в небольшой комнате в районе Западных сороковых улиц Нью-Йорка разрешил тебе завтра проснуться – это ли не чудо? Это ли не счастье: получить шанс еще раз увидеть чье-то лицо в зеркале против себя? Пусть даже не свое.

Гл. 19

«Война идет уже столько лет. И нет ей конца. И не будет». В старом доме на горе топилась печь. По ночам здесь холодно и неуютно, но стоит ее растопить, кажется, что за стенами дома, рядом с огнем безопасно. Горячий сладкий чай и лепешки согревают не только тело – они согревают душу и становится сытно и сладко. И верить уже не так сложно, когда есть сахар и мука. Боже, как сладко бывает в эти минуты. Лишь бы не приходило утро, и не погас огонь! Одному быть не так и плохо, даже очень хорошо. Потому что тот, второй, который рядом – кто он? Он улыбается, он говорит хорошие слова, но почему он рядом? Он другой веры, он должен быть врагом, но он рядом, потому что вдруг стал нужен тебе. Вот и все различие веры?

Крошки от лепешки упали на пол, и сразу раздался писк – это две небольшие крысы подрались. Они давно ждали еды, но голодно им было с таким жильцом. Редкие крошки перепадали несчастным и часто приходило им в голову перебраться подальше от этого скареды. Но куда? Где такой же дом, в котором пусть немного голодно, но тепло? Нет такого поблизости. Вот утром он пойдет за дровами, и будет ходить долго, собирая на ночь хворост. А потом пойдет за лепешками – он каждое утро уходит в деревню. А смысла искать еду в доме нет. Потому что ее нет. Он не оставляет за собой ничего. И остается только выбирать: голод в тепле или голод в холоде. Но чуют наши носы, что не может быть так вечно! Этот человек появился здесь недавно (у крыс свое время), но он не был тут вечно – и значит, он когда-нибудь уйдет. Но в доме всегда была печь, и были другие люди – и было сытнее. Они приходили и уходили и некоторые не скупились на объедки. У тех всегда было мясо. Но будет еще еда, ибо чуют носы, что ветер меняется к теплу – из этого дома всегда уходили весной. Надо потерпеть – ничто не вечно. И скупость человеческая и жизнь. Тем более - голодная жизнь…

Скрипнула дверь. От ветра? Вой вдалеке. Нехорошо это. «Полночь, а звонка все нет». Но никогда не приходится долго ждать то, что происходит неожиданно и в соответствие с чужой волей. Слава Тому, кто все так придумал.

Человек вошел в старый дом, и даже голодные крысы затихли и прислушались.

- Йохам?

- Ты боишься? Твой голос дрожит.

- Это от ветра, Йохам, только от ветра. – Сидевший на полу человек, аккуратно высыпал себе в рот остатки крошек.

- Ты ничего не оставишь крысам? – Вошедший позволил себе лишнего, но человек, сидящий на полу, улыбнулся в ответ.

- Разве спасут их крошки? Им, как и тебе, этого мало, Йохам. Им надо все. Все и сразу - так? И не говори о крысах так, словно они глупее тебя – отнесись к ним с уважением. Разве забыл ты, Йохам, Книгу Притчей Соломоновых? Стих 16:19. Скажи мне. Вспомни: "Лучше смиряться духом с кроткими, нежели разделять добычу с гордыми".

- Так было. Теперь не так.

- Никогда еще время не шло вспять, Йохам. Хотя, может быть, ты прав – наступает время перемен. Садись и мы поговорим. У нас очень мало времени, если ты хочешь добиться своей цели: все уже здесь.

Притихли и прислушались крысы. Если все так, как говорит этот человек – надо быть готовыми к еде. Скоро может быть много еды, как в старые времена. Рассказывали мудрые старики, а им говорили их деды, что когда на этой земле было больше людей – было больше еды. Было много мяса и крови и мы были счастливы. Мы были сыты и счастливы: было слишком много еды. Об этом они говорят, эти люди? Неужели скоро все станет так хорошо, что не надо будет подбирать крошки сухого хлеба и наступит время мяса? У нас сверкают глаза при мысли об этом – засыпать и просыпаться сытыми, и не терять время на крошки – разве это не мечта, достойная жизни? Т-с-с-с. Надо слушать. Время всегда меняется по воле одного человека: всегда есть тот, кто первым скажет о голоде и больше никто не будет счастлив, пока хорошо не поест. Наступает время большой еды, если слышим мы, крысы, что люди говорят о власти.

…Тяжелый сон, как песок в пустыне. Как уносящий жизнь стон. Резкий, болезненно-желтый на солнце, как золото. И опасный, и несущий, как золото, смерть. Призраки вокруг…. Призраки медленно движутся навстречу солнцу, а оно без стыда сияет и жжет. Несправедливо, Господи! Мерно покачиваются ветви деревьев, которых нет, как нет и тени, и воды, и почти нет жизни. Не осталось. Не уберег. Зачем? Ответь!

И идет караван мертвых людей из пустыни в пустыню. Так будет всегда. Будут идти от рождения к смерти, ища спасения в каждом камне, в каждой травинке. Спасения, которого нет. И будут поклоняться каждому цветку, выбирая самые невзрачные однодневки. И будут поклоняться камню, в котором сумасшедший увидит Тебя. И будут жечь костры во имя Твое, а когда огня покажется мало и хворост закончится – будут гореть твои дети. И станет еще радостнее у костра тем, чья очередь еще не пришла. Почему Ты так сделал? Почему так глупы, вспомнившие Тебя? Их неверие друг в друга стало верой в Тебя? И Тебя это устраивает? Тебе нравятся глупые? Разве в этом был промысел? Или это просто игра?

И тени кружились и пели вокруг несуществующих пастбищ и рек. И птицы кружились - не вороны. Их перья искрились и проливались красотой на мир, серый мир. Облака кутали землю. И были те облака мягкими, и было тепло, и солнце не жгло. И не было вокруг никого, кто мог бы отнять эту радость. И чувствовало тело душу впервые.

Мальчик устал идти. Он хотел сесть. Сколько ему было? Мало, очень мало для жизни, но нет ее в пустыне, и для нее ему было как раз, чтобы умереть. Но даже этого пустыня ему не подарила... Она дала ему больше, чем смерть — она дала бессмертие. А говорили люди, что нет хуже зла, чем вечная жизнь. Говорили и мечтали о ней — мечтали о худшем из зол — мечтали о вечности. Мечтали о том, что может наступить только после смерти. Наступит ли? Никто не знает, даже этот мальчик, который сидит сейчас у камня и ждет, когда солнце перестанет быть злым к нему и его матери.