Фонетика эволюционирует путём вытеснения одних элементов и структур другими. Изменения в фонетике охватывают всю систему и изменяют принципы, обеспечивающие её статическое равновесие, радикальным образом. Фонетические изменения носят характер цепной реакции. В лексике изменения происходят иным образом. При познавательном освоении мира в процессе номинации обнаруживаются лакуны (пустоты), которые и заполняются. Развитие словаря идёт за счёт кумуляции элементов, что делает развитие каждого элемента достаточно автономным. В результате лексика не подвержена лавинным перестройкам и, накапливая новое, предельно долго удерживает элементы старого (это мнение А.Ф. Журавлёва. См. тезисы его доклада: Вопросы языкознания. 1993. № 4. С. 150. См. также: [Журавлев 1994]).
Лексику определяют как парадоксальный языковой уровень, поскольку подвижность словаря соединяется с его поразительным консерватизмом. Из лексики уходит немногое, прежде всего то, что словом, строго говоря, и не было (единичные заимствования, например) [Журавлев 1994: 18].
Скорость эволюции языковой системы не является постоянной, она обусловлена в основном факторами экстралингвистическими. «…Прогресс языка тесно связан с прогрессом цивилизации, причём появление у человека новых идей и понятий сопровождается новообразованиями в области слов и выражений, в случае же исчезновения тех или других предметов или понятий, в языке могут иногда удержаться их названия, приспособившись для обозначения новых представлений и явлений, сходных с прежними или заступающих на их место» [Богородицкий 1933: 3]. М. Горький писал, что язык особенно быстро обогащается в эпохи наиболее энергичной общественной деятельности людей вместе с разнообразием новых приёмов труда.
Выделяют три вида развития: слабое развитие (в период стабильного социально-экономического развития общества, 50—70-е гг. XX в. в СССР); интенсивное развитие (в период крупных социально-политических и экономических перемен, интенсивного культурного развития, общественного подъема. Например, эпоха Петра I, Ломоносова, Пушкина); бурное развитие (в эпоху смены общественно-экономической формации. Например, 20—30-е и 80—90-е гг. XX в. в СССР) [Стернин 1998: 85].
Экстралингвистические факторы, предопределяющие темпы языковых изменений, разнообразны: история народа, изменение круга носителей, создание новой государственности, уровень культуры, развитие науки, распространение просвещения, процесс урбанизации, миграции, иноязычное влияние, национальный характер носителей языка, географическое размещение. Так, специалисты говорят о том, что переход в первых веках новой эры латинского и греческого языков к динамическому ударению (греческий освободился от музыкального ударения, латинский – от системы долгот) связан с развитием христианства, с практикой христианских проповедей, с изменением образа жизни европейских и ближневосточных народов [Николаева 1991: 18].
Темпы ускоряются или замедляются под влиянием внутренних законов, действие которых обусловливается, в свою очередь, действием перечисленных выше социальных факторов. «Язык всегда сопутствует быту и в нём развивается: быт вперёд – язык вперёд, быт стоит – язык топчется на месте» (Вяч. Шишков). Достаточно семье изолироваться от общества на несколько десятилетий, как её речь становится весьма отличной от речи общества. Яркий пример – история семьи Лыковых, описанная в серии газетных публикаций В. Пескова «Таёжный тупик». Вот впечатление лингвиста, общавшегося с Лыковыми: «Речьдочерей мы с трудом понимали… В ней было много старинных слов, значение которых надо было угадывать. Манера говорить тоже была своеобразной – глуховатый речитатив с произношением в нос. Когда сёстры говорили между собой, звуки их голоса напоминали замедленное приглушенное воркованье» [Комсомольская правда. 1982. 9 окт.].
Можно полагать, что каждый элемент языковой структуры развивается альтернативно, отсюда принципиальное свойство языка – вариабельность (изменчивость), предопределяемая его избыточностью. Языковое развитие некоторыми учёными понимается не как движение от простого к сложному или более совершенному, а как диахроническая изменчивость, вариабельность языка, способность его к преобразованиям на всех уровнях языковой структуры [Гамкрелидзе 1986: 201]. Настойчивая тенденция проявляется в вариантах, многие из которых случайны и первоначально квалифицируются как ошибки. Язык, как заметил В. Шкловский, движется ошибками. Массовая речевая ошибка через признание её в норме становится «законным» элементом языковой системы, точнее, речевого узуса.
Вариантность, с одной стороны, и способность языка накапливать новое в формах старого, с другой, формируют парадокс: язык изменяется, оставаясь самим собой. Отсюда логичен вывод, что язык в принципе не стареет.
Вариабельность – свойство всех сложных открытых нелинейных систем, к коим относится и язык. В этих системах обычно существует несколько путей развития, и из этих нескольких путей (точек бифуркации) система периодически производит выбор.
Особая взаимосвязь внутренних законов развития языковой структуры с экстралингвистическими факторами, воздействующими на язык, приводит к парадоксу языкового развития: замедленность внешних изменений формы и постоянная достаточность языка для нужд познающего и общающегося человека. Образно сформулировал этот парадокс О. Мандельштам: язык одновременно и скороход, и черепаха.
16.5. Вопрос о прогрессе в языковых изменениях
В лингвистике уже поставлен вопрос о том, можно ли говорить о прогрессе в языковом изменении. А.А. Потебня был уверен, что язык прогрессирует. «…Чем древнее флектирующий язык, тем он поэтичнее, богаче звуками и грамматическими формами; но это падение только мнимое, потому что сущность языка, связанная с ним мысль растёт и преуспевает. Прогресс в языке есть явление <…> несомненное…» [Потебня 1989: 23]. При этом прогресс возможен только в том случае, если язык возникает стихийно вместе с человеком и обществом. «Для теории намеренного изобретения прогресс языка невозможен, потому что имеет место только тогда, когда уже не нужен; для теории божественного происхождения – прогресс должен быть регрессом» [Потебня 1989: 37].
Видимо, решение проблемы не может быть однозначным. Самое понимание слова прогресс весьма относительно. Вспомним парадоксальный вопрос биологов, совершеннее ли человек пчелы или розы. «В отличие от общего движения в истории процесс развития языков, как и процесс развития культуры, – это не только процесс всевозможных изменений, но и процесс укрепления прошлого состояния различных языков. Здесь новое обычно опирается на старое и вместе с тем обогащает это старое» [Будагов 1977: 5].
Одновременное сосуществование нового и старого – характерное свойство сложных систем. Математики доказали, что в некоторых пространственных точках тепловых структур процессы идут так, как они шли во всём объёме системы в прошлом, а в некоторых – так, как им ещё только предстоит протекать в будущем по всей структуре. В то же время все эти участки существуют в настоящем [Знание – сила. 1988. № 11: 40]. Языку присуще «регрессивное восстановление», обеспечивающее устойчивость языка [Бахтин 1992: 56–58].
Расширение и усложнение общественных функций языка безусловно прогрессивно, поскольку каждый язык стремится к более «полному общему и частному соответствию мира слов миру понятий» [Крушевский 1883: 149]. Изменение языковой структуры, поскольку она удовлетворяет функциональной, целевой нагрузке, относительно прогрессивно. Изменения в лингвотехнике едва ли можно квалифицировать как прогресс или регресс. Сами эти понятия диалектичны и относительны. Прогресс может означать и усложнение, и упрощение. Прогресс знает и структурное равновесие: упрощение одной подсистемы ведёт к усложнению другой, с ней связанной. «По мере развития языков и с общим прогрессом мысли, столь тесно связанным с усовершенствованием языка, внешняя, звуковая форма слов (то есть процессы их артикуляции и звуковые эффекты) упрощается', напротив, синтаксическая сторона и с нею тесно связанные морфологические категории усложняются, обогащаются» [Овсянико-Куликовский 1989: 76]. Признаком большего совершенства языка считают всё большую формальность, отвлечённость грамматических форм. «В этом смысле грамматическая форма новых языков (немецкого, французского, английского) гораздо формальнее, то есть совершеннее, чем грамматические формы древних языков, которая вращалась очень близко к порогу сознания и легко проникала в содержание слов, определяя их материальный смысл. Древние мыслили многие понятия по внушению грамматической формы» [Овсянико-Куликовский 1989: 75–76]. Логичен вывод о том, что нужно говорить не о «развитии», а о «движении» языка. Второе понятие шире и включает в себя все динамические процессы в функционировании, структуре и языковой технике речевой деятельности.