— Все неприятности на меня валятся, — вздохнул сэр Фрэнсис Уолсингем. Он сидел в своем кабинете и был занят тем, что прилежно подписывал документы, снова и снова ставя свой витиеватый росчерк под бумагами и обозначая место и дату: Лондон, 23-й день июня A.D. 1580.
— Он сказал, что ему надо?
— Нет, сэр Фрэнсис, не сказал. Только по обыкновению пожаловался, что его не пускают к королеве, и он вынужден, — Маффлин деликатно покашлял, — довольствоваться визитом к вам.
Уолсингем снова вздохнул. Он был глубоко предан своей повелительнице, но иногда проклинал ее привычку сваливать на него все неприятные дела:
— И вы не могли отослать этого человека?
— Нет, сэр. Весьма сожалею.
— Ну, хорошо. Просите его. — Уолсингем поднялся, по опыту зная, что все обременительные разговоры лучше вести стоя, тогда они носят более официальный характер. И более коротки. Не лишенный тщеславия, он машинально проверил свой костюм. Камзол, жилет и панталоны благородного черного цвета сидели, как всегда, безупречно и сочетались с черными туфлями. Единственным белым пятном в облачении сэра Фрэнсиса было жабо с большим количеством складок, накрахмаленное по голландской моде. По внешнему виду этого человека можно было бы принять за богатого судовладельца или высокопоставленное духовное лицо. Однако род его деятельности был совершенно иным: прихода стряпчего ожидал не кто иной, как основатель и глава тайной службы ее величества королевы Елизаветы I.
Он поднял взгляд на дверь, у которой в эту минуту появился адвокатус. Посетитель вызывал глубокую антипатию у Уолсингема, ибо был скользким зазнайкой и, хуже того, репьем, отделаться от которого, казалось, невозможно.
— Доброе утро, ваша милость! — Изобразив глубокий поклон, Хорнстейпл приближался к хозяину кабинета, и взгляд его при этом был устремлен на одно из удобных кресел. Однако адвокатус не мог позволить себе сесть, поскольку Уолсингем стоял сам и не приглашал посетителя присесть.
На лице сэра Фрэнсиса не дрогнул ни один мускул. Обращение «ваша милость» нисколько не льстило ему, однако этот прилипала всегда называл советника королевы именно так. Сначала надо было позаботиться о том, чтобы разговор состоялся с глазу на глаз, и он отпустил писаря:
— Спасибо, Маффлин, вы мне больше не нужны.
Потом Уолсингем внимательно осмотрел посетителя. Вкуса у малого не было никакого, и его вид лишний раз доказывал это. К чересчур короткой коричневой накидке он надел панталоны из грубой ткани цвета ржавчины и замшевые сапоги. Все вещи уже лоснились от долгой носки. Таким преуспевающим, каким он всегда преподносил себя, адвокатус явно не был.
Взгляд Уолсингема скользнул дальше, через одно из высоких окон. День был серым, все небо затянуто облаками. Казалось, они давят на лондонские крыши. Настроение препротивное.
— Будет ли это утро добрым, Хорнстейпл, покажет время. Но я вас сразу предупреждаю: если вы опять пришли ко мне с этой злополучной историей о наследовании Гринвейлского замка, я остаюсь непреклонен.
— Но, ваша милость, простите человека, который всего лишь алчет справедливости! Речь идет о земельном владении, которое в случае, если оно не будет унаследовано, перейдет к короне.
— Ну и? Что в этом дурного? Вы не хотите, чтобы ваша королева получила земли?
— Э… Ха-ха-ха! — Хорнстейпл завертелся, как уж на сковородке. — Ваша милость изволит шутить. Ее величество, столь любимая всеми нами, несомненно, точно так же, как я, желает, чтобы наследство досталось законному владельцу. Жаль только, что я опять не был допущен к ней.
— И вынуждены опять довольствоваться моей особой.
Адвокатуса снова передернуло, однако он предпочел на этот раз пропустить колкость мимо ушей.
— Появились новые доказательства, ваша милость. Настолько важные, что я считаю себя не вправе утаивать их от вас.
— Что вы говорите! — Глава тайной службы приподнялся на носки и покачался. Он уже был сыт по горло подобными откровениями прилипчивого адвоката.
Посетитель вытащил из недр накидки пачку бумаг, скорчив при этом значительную физиономию:
— Я принес заверенное свидетельское показание, из которого следует, что небезызвестный вам подмастерье ткача Уорвик Троут является кровным отцом Витуса из Камподиоса.
Уолсингем перестал раскачиваться и резко опустился на пятки. В этот момент он проклинал свой пост руководителя тайной службы, ибо был вынужден, в частности, разоблачать мошенников, гоняющихся за чужими наследствами. Как он был бы счастлив, если бы такие дела перешли в юрисдикцию, скажем, шерифа графства, но об этом, разумеется, не могло быть и речи. Здесь на карту была поставлена собственность пэра, к тому же собственность, пожалованная в свое время Вильгельмом Завоевателем одному из своих вассалов — норманну Рогиру Коллинкорту.
— Кто заверил документ? — поинтересовался Уолсингем.
— Кто? Ну, ваша милость, разумеется, я… э… или вы хотите этим намекнуть?…
— Я ничего не хочу. Это был всего лишь вопрос. — Уолсингем почувствовал удовлетворение оттого, что ему удалось вывести из равновесия заносчивого ходатая.
— Свидетельское показание принадлежит некоему Майклу Спринглу. Он клянется Всевышним, что неоднократно заставал Троута и леди Джейн во время полового акта.
Уолсингем насторожился, но не подал виду. Если то, что у Хорнстейпла записано черным по белому, правда, то человек, называющий себя Витусом из Камподиоса, бастард и только-то. Таких немало. Даже боготворимую им Елизавету нередко называли незаконнорожденной, так как после казни ее матери Анны Болейн она поначалу считалась таковой.
Никаких иных выводов такое свидетельское показание за собой не повлекло бы.
— Кто он по профессии, этот свидетель?
— Возчик пивоварни, ваша милость.
— Так-так. — По крайней мере, теперь Уолсингему стало окончательно ясно, что припасенные Хорнстейплом разоблачения не более чем очередное надувательство. Однако опыт шпионской службы подсказывал ему, что сейчас еще рано закруглять разговор и вполне может всплыть еще что-то важное. — Так-так, возчик пивоварни, говорите? А почему же парень только сейчас вспомнил о том, что видел двадцать пять лет назад? Есть ли этому разумное объяснение?
Хорнстейпл нервно потер руки:
— Видите ли, Спрингл сказал мне, что часто болел, к тому же он много лет не решался рассказать об этом, опасаясь последствий. Все-таки леди Джейн знатного происхождения.
— Это так.
— Вот именно, ваша милость. — Хорнстейпл скривил губы в улыбке, смотревшейся абсолютно неестественно на его лице. — Не желаете ли взглянуть на заверенное свидетельское показание?
— Нет, не желаю. Ибо оно несущественно. Троут может десять раз быть кровным отцом Витуса из Камподиоса и при этом не иметь права претендовать на Гринвейлский замок, ибо право наследования не распространяется на отца ребенка, не состоявшего в законном браке. Тут уж вы можете выкручивать руки закону, сколько вам будет угодно, и все без толку.
— Боже упаси, ваша милость, я не хотел вызвать ваше недовольство, но должен…
— Вы ровным счетом ничего не должны. Скорее, я должен напомнить вам, что в юриспруденции меня никто не сможет одурачить. Или вам не известно, что я изучал право в королевском колледже в Кембридже?
— O-о… э-э… — Мимика Хорнстейпла красноречиво отражала его мысли. Увы, этот факт был ему неизвестен. Впрочем, он быстро собрался и продолжил наступление. — Даже если это так, ведь бывают же исключения! Именно по этой причине я непременно должен поговорить с ее величеством. Она решит, кто прав, ведь она королева…
— У которой нет для вас времени! Поймите же это в конце концов, Хорнстейпл!
У адвокатуса пересохло в горле. Все, кто сталкивался с ним, знали, что он упрям, как осел. Если уж он вбил себе в голову, что заполучит наследство для Уорвика Троута, то не свернет с пути, пока не добьется своего. Ведь в случае победы ему причитается огромная сумма, которая освободит его от финансовых забот до конца жизни.