— Понятия не имею, — глухо пробормотал Витус.

Эджхилл подал голос:

— Мне ничего не известно о подоплеке этого дела, сэр, но я знаю точно: вы сей же час должны вместе со мной отправиться в Англию. Это приказ королевы.

Пока ошарашенный Витус собирался с мыслями, Магистр продолжил свою взволнованную тираду:

— Нет, этот Хорнстейпл — настоящий бандит, я всегда это говорил! Как человек, стоящий на страже справедливости, я стыжусь за него! Вот уж воистину пустили козла в огород! Ovem committere lupo! Разумеется, я буду сопровождать тебя в Англию, старый сорняк, на тот случай, если тебе понадобится совет юриста.

— Нет, сэр, не будете. — Голос Эджхилла звучал очень решительно. — Я в точности выполню данный мне приказ, а он звучит недвусмысленно: «Доставить кирургика Витуса из Камподиоса к королеве». Незамедлительно. И больше никого.

Ученый запротестовал было:

— Зачем же так категорично, друг мой? Одним человеком больше, одним меньше — какое это имеет значение?

— Имеет. Потому что чем больше людей скачут вместе, тем меньшее расстояние они покрывают за день.

Тут уж не удержался аббат Гаудек:

— Мой любезный Мортон Эджхилл, время близится к обеду, в трапезной вас ожидает добрая еда, пост мы с Божьей милостью уже миновали. Как можно отказаться от свинины в густом грибном соусе, паштета из дичи с острым перцем, равно как от кровяной колбасы собственного изготовления и многого, многого другого! От всего сердца приглашаем вас разделить нашу трапезу.

Витус горячо поддержал аббата:

— В самом деле, поешьте с нами, Мортон Эджхилл! Подкрепитесь, а потом позвольте себе послеобеденный сон для улучшения пищеварения. Вы его точно заслужили. К тому же завтра тоже прекрасный день для путешествия. — Пытаясь убедить англичанина, он все время думал о Нине. Сама мысль о столь скоропалительном отъезде была ему невыносима: именно сейчас, когда она наконец принадлежит ему, он должен покинуть ее! Что она подумает, когда узнает? Что он просто сбежал?

Однако Эджхилл оставался непреклонен:

— Весьма сожалею, сэр, но это невозможно. Во дворе монастыря нас ожидают четыре лошади. Мы будем менять их ежедневно, с тем чтобы две из них всегда оставались свежими. Я предполагаю доскакать до Лондона не позже, чем через шесть недель. Вместе с вами.

— Ну, хорошо. — Витус взял себя в руки. — Надеюсь, у меня есть хотя бы время написать небольшое письмо. Если вы не возражаете, преподобный отец, — обратился он к Гаудеку, — я воспользуюсь вашей конторкой.

Аббат, разумеется, не возражал, и Витус быстро набросал записку Нине, скупо описав ей непредвиденные обстоятельства и в конце заверив ее в своей вечной любви…

Сложив листок, Витус протянул его Магистру и тихонько шепнул:

— Ты догадываешься, кому это надо передать.

— Конечно. Мне будет не хватать тебя, старый сорняк.

Все это время Эджхилл нервно прохаживался взад-вперед по комнате.

— Теперь уж точно пора трогаться в путь, сэр! — мрачно воскликнул он с упреком в голосе.

— Могу я еще, по крайней мере…

— Вы отказываетесь выполнять приказ вашей королевы? — вскипел англичанин.

Витус сдался:

— Хорошо, пойдемте.

Все последующие дни Эджхилл проявил себя весьма немногословным спутником; у него не было других помыслов и устремлений, кроме одного: как можно скорее добраться до цели. Так они и скакали молча бок о бок от зари до наступления темноты, и, только если лошади выказывали признаки чрезмерной усталости, гонец разрешал привал.

— Я не из тех, кто загоняет лошадей, сэр, — говорил он тогда и каждый раз добавлял, словно успокаивая себя: — Думаю, пока мы укладываемся в отведенное время.

Витус не возражал. Он давно понял, что нетерпение, с которым Эджхилл торопил его с отъездом, было проявлением вовсе не спеси или чванства, а излишнего рвения. И в этом не было особой вины гонца, просто он оказался пылким почитателем своей королевы, «девственной Глорианы», как он часто называл Елизавету I. Отдав приказ, она оказала ему величайшую милость, и Эджхилл был готов расшибиться в лепешку, чтобы безукоризненно выполнить его.

Стиль поведения англичанина не делал путешествие особенно приятным. Витус с охотой поделился бы воспоминаниями о былых временах, ведь до Сантандера они скакали тем же маршрутом, которым он когда-то прошел с Магистром и бродячими циркачами. Однако нормального разговора никогда не получалось. Если Эджхилл о чем-нибудь и говорил, то всегда исключительно о своей королеве. Витус, который также почитал Елизавету, но на свой лад, в итоге оставил попытки пообщаться со своим спутником. К тому же утомительная скачка делала всякое общение невозможным, а бешеный галоп отнимал силы не только у лошадей, но и у всадников.

Так в полном молчании они проехали мимо Белорадо, миновали Роденью, Брависку и другие небольшие селения, направляясь вдоль берега Рудрона, а затем вдоль берега Эбро. Под Вильякайо их постигла неудача: случилось нечто невообразимое, и три лошади из четырех одновременно захромали. Путники были вынуждены сделать остановку. Витус наслаждался двумя днями покоя и вволю наговорился с другими людьми. Какое же это блаженство — просто посидеть в харчевне, без спешки поесть, выпить стаканчик вина и поболтать о Боге, о мире и обо всем на свете. Как ему мучительно недоставало друзей, и в особенности Нины!..

Деревенский кузнец заменил подковы лошадям, и на третий день всадники смогли продолжить путешествие. Эджхилл, все это время сидевший как на раскаленных угольях, знай погонял жеребца, и к вечеру путешественники были уже вблизи Торрелавеги, их очередной цели.

Следующие дни они также летели вперед с невиданной скоростью. Погода стояла чудесная, безоблачное небо над головами сияло яркой лазурью, и кони резво скакали. Даже Эджхилл немного оттаял. Чем ближе они продвигались к Сантандеру, тем разговорчивей он становился.

— Знаете ли, сэр, — задумчиво проговорил он однажды вечером за кубком рубиново-красной риохи, — за время всего нашего пути это первый глоток, который доставляет мне настоящее удовольствие.

Уже догадываясь о причине, Витус тем не менее вежливо спросил:

— И отчего же?

Курьер сделал еще один глоток:

— Когда мы наконец доберемся до кантабрийской столицы, с моей души свалится камень. Да-да, огромный камень! Потому что потом скорость нашего передвижения не будет зависеть от меня. То будет дело случая и везения — удастся ли нам быстро попасть на корабль, идущий к родным берегам.

Витус кивнул:

— А если дело будет обстоять иначе, ваша королева, она же и моя, не сможет упрекнуть вас в этом.

— Вот именно. Тем не менее я, конечно, надеюсь, что фортуна будет нашей союзницей. — Эджхилл подавил отрыжку. — Наша девственная Глориана славится некоторой… э-э… нетерпеливостью.

Витус молчал, чувствуя, что неожиданно разговорившийся англичанин еще не закончил свою мысль.

— К тому же есть еще… э-э… Ему дорог каждый день, и чем раньше мы прибудем…

— Ему? О ком это вы?

— Ну, в общем… — Эджхилл боролся сам с собой, решая, имеет ли он право называть это имя, и в конце концов заключил, что скрывать его сейчас бессмысленно. Человек, которого он имел в виду, присутствовал повсюду — и в Англии, и в Европе, и рано или поздно вторгнется в жизнь Витуса из Камподиоса. — Короче, я говорю о сэре Фрэнсисе Уолсингеме.

ШПИОН СЭР ФРЭНСИС УОЛСИНГЕМ

— Сэр Фрэнсис, — прогнусавил Кристофер Маффлин, человек с пергаментным лицом, писарь и книжный червь, — боюсь, этот Хорнстейпл уже опять здесь.