Тогда-то нам и припомнятся знаменитые слова Паскаля: «Человек — не ангел и не зверь, и тот, кто хочет стать ангелом, становится зверем».

Мы уже говорили в другом месте[259]: все ереси первых веков носили отпечаток самой черной гоэтии, и все ересиархи были колдунами. У этого есть глубокая причина: бунтари Духа, восставшие против Буквы, сформулированной наставляющей Церковью, они хотели стать магами первоначальной догмы, раскрытой в их эзотерике, хорошо или плохо ими понятой. Но они забыли, что, вызывая раскол, они действовали как анархисты и что их дело, в силу самого этого факта, было порочным в своей основе и бесплодным в своем зародыше.

Если мы хотим вылечить больного, то не следует сразу же ампутировать, дабы спасти его от заражения, единственный член, который болезнь еще не затронула: ведь больное тело, даже лишенное одного члена, может выздороветь, зарубцеваться и выжить; в то время как здоровый член, отделенный от тела, разлагается и погибает. Точно так же, если мы стремимся реформировать Церковь, необходимо, прежде всего, оставаться в Церкви; именно Она представляет собой живое существо и сам принцип Единства.

Этого-то и не могли понять первые протестанты. Они стремились стать понтификами обновленного культа, но им выпала незавидная участь — умножить число проклятых сект[260].

В то время как война с арианством заливала кровью Европу, манихейство — христианское «переиздание» антагонистической догмы персов, искаженной менее чистым видением второго Зороастра — утверждало (как мы уже показали в предыдущей главе) равенство по происхождению и могуществу двух принципов: Добра и Зла, Божественного и Дьявольского глаголов, Христа и Антихриста[261].

Не признавать относительный и преходящий характер Зла — значит возводить обожествленному Злому Принципу храм и алтарь тьмы, подлинный «сборный пункт» для всех поклонников демона. Это значит заранее и вплоть до грядущих веков вербовать всех лжемистиков и колдунов.

Мы не закончим на этом исследование обманчивой и ускользающей ереси во всех ее разновидностях: сущность этих мистерий раскроется сама собой, когда мы будем изучать ритуалы и церемонии Шабаша. Мы решительно настаиваем на этом утверждении, каким бы оскорбительным и парадоксальным оно ни могло показаться. Альбигойцы, катары, вальденсы, севеннские трясуны и колдуны из Лабура были едва замаскированными манихейскими сектами; и процесс над тамплиерами-манихейцами[262] прольет для нас новый свет на инфернально-дуалистический характер этой чудовищной ереси.

Мы не сможем также проследить за ускользающей под этими масками личностью колдуна на протяжении всей истории средних веков и нового времени. Даже намеченная currente calamo[263], подобная монография нашла бы двойное применение: сообщив в главе IV о некоторых наиболее известных процессах, неизменный исход которых оставил на всех страницах наших христианских анналов столько пятен крови, мы сможем отличить по характерным чертам подлинного колдуна от ложного.

Наименование лжеколдун, которое может удивить читателя, оправдывается само собой, когда мы задумываемся о том, что все великие люди, если только они публично не смирялись с дурацким колпаком doctors scholasticus’a[264], неизбежно обвинялись в колдовстве и ереси! Им грозили одновременно тюрьма, пытки и костер…

На всякое строптивое превосходство наклеивался роковой ярлык не только церковниками и их завистливой властью посредственности, но и судом светского мнения.

По месту и почет: Альберт Великий, Тритемий и Агриппа заслуживают того, чтобы быть названными в первую очередь. Они были магами; так почему было не сделать их колдунами?.. Сам Фома Аквинский (этот Ангел Схоластики!) не смог избежать подозрения в колдовстве, равно как и его современник, монах Раймунд Луллий из Пальмы — просвещеннейший доктор.

В атмосфере всеобщего недоверия мономаны демонологии не щадили даже папский престол. Надо полагать, что папы Сильвестр II и Григорий VII еще в XVII столетии считались приспешниками Беельзебута, раз ученейший Габриель Ноде доказывает их невиновность в превосходной и смелой книге, которую он опубликовал в 1625 году: «Apologie pour tous les grands hommes qui ont este accuses de Magie» («Апология всех великих людей, обвиненных в Магии»)[265]. Мало того — эта книга была резко осуждена за скептицизм капуцином Жаком д’Отеном (настоящее имя — господин де Шеванн), автором вздорного in-4°, занимающего более тысячи страниц и носящего заглавие: «Lincredulite scauanie ei la credulite ignorante au suiet des magiciens et des sorciers» («Ученое неверие и невежественное легковерие по поводу Магов и Колдунов»)[266].

Нет ничего более забавного, чем обвинения, выдвигавшиеся против всех гениев упрямыми маньяками сверхъестественного — обвинения, которыми возмущается почтенный Ноде. Мы приведем лишь два примера.

О Корнелии Агриппе: Дельрио сообщает, «что, будучи в Лувене, когда дьявол задушил одного из его воспитанников, он приказал ему войти в его тело и велел ему 7 или 8 раз обойти вокруг городской площади, прежде чем покинуть его, дабы его не покарали и не заподозрили в убийстве, тогда как весь народ сочтет эту смерть скоропостижной и естественной. Сюда же относится то, что Поль Жов говорит в своих «Славословиях», что он умирал в глубокой бедности и покинутый всеми в городе Лионе, и что, охваченный раскаянием, он отпустил своего большого черного пса, который следовал за ним в течение всей его жизни, надев на него ошейник, весь покрытый магическими рисунками и фигурами, и сказав ему в приступе гнева: Аbi perdita bestia, quae me totum perdidisti[267]; после чего упомянутый пес пошел и бросился в Сону, и с тех пор его больше никто не видел и не встречал»[268].

О св. Фоме Аквинском: Ноде сокрушается по поводу того, что этому Отцу Церкви приписывают скверный гримуар «De Essentiis Essentiarum»[269], где говорится, что Авель заключил в камень трактат по астрологии! После потопа Гермес, придя, чтобы разбить камень, извлек из него эту книгу, «в которой было изложено искусство создания подобий под некоторыми созвездиями и планетами; и поскольку его занятиям мешал громкий топот лошадей, каждый день проходивших перед его окном на водопой, то он сделал подобие лошади, следуя правилам указанной книги, которое поместил на улице на глубине 2-х или 3-х футов под землей, и после этого конюхи были вынуждены искать другую дорогу, ибо они были больше не в силах заставить ни одну лошадь пройти по этому месту»[270].

Эти легенды наглядно показывают, что в те времена свирепствовала мания — подлинная нравственная эпидемия — повсюду видеть волшебников.

Об Агриппе рассказывают еще много других историй; но мы не станем загромождать эти страницы подобной дребеденью. Послушаем лучше Ноде: припомнив множество особых обстоятельств, делающих честь тому, кого тогда клеймили именем архиколдуна, в частности, о том, «что он был избран кардиналом Святого Креста для присутствия на Церковном соборе… что Папа написал ему письмо, призывая его продолжить делать то, что он начал, что Кардинал Лотарингии пожелал стать крестным отцом одного из его сыновей во Франции… и т. д… и, наконец, что он был близким другом четырех кардиналов, пяти Епископов и всех ученых людей своего времени… что Поль Жов называет его portentosum ingenium[271], что Жак Гогори помещает его inter clarissima sui saeculi lumina[272], и что Луд Увигиус называет его Venerandum Dominum Agrippam, litterarumque omnium miraculum et amorem bonorum, и т. д…»[273], Габриель Ноде, которому не изменяет логика, «охотно спросил бы у Дельрио… почему суждение Папы, авторитет стольких Кардиналов и Епископов, покровительство двух Императоров и множества Королей не могут служить хорошими и законными доказательствами его невиновности…»[274]