Некромантия, подобно своим сестрам ликантропии и блужданиям вампиров, была связана с культом кровавой Гекаты. Древнее эллинское предание гласит, что для того, чтобы стать видимыми, призраки заимствуют флюидическую оболочку — или фосфоресцирующее тело — у самой субстанции лунных лучей. Процитируем по этому поводу полный текст заклинания, приведенного Оригеном (Philosophumena, стр. 72), которое можно перевести так:

«Приди, о трехликая Бомбо, инфернальная Богиня, земная и небесная; богиня дорог и распутий! Полночная врагиня света, приносящая, однако, нам свет, подруга и спутница Ночи!.. Ты блуждаешь среди теней и гробниц и любишь собачий лай и пары пролитой крови. Ты жаждешь крови и внушаешь ужас смертным… О Горго! Мормо! Многоликая Луна, одари благосклонным лучом жертву, принесенную в твою честь!»

Что же касается самого жертвоприношения, то спросите у Феокрита, какие гнусные церемонии были, согласно сказаниям, самыми привычными: даже Шабаш, нечестивый средневековый Шабаш, не достигает такой степени омерзительности.

Гораций в Риме вторил эхом Феокриту, и италийские обряды мало чем отличались от греческих; красочные картины латинского художника вызывают у нас точно такое же отвращение. Но для того, чтобы тошноту заглушил хохот, следует почитать Лукиана: какими «ремнями» он хлещет эту гнусную каналью, ловко сталкивая ужасное в «канаву» смешного! (Лукиан, «Лжепророк».)

Особенно на закате великой Республики, когда кровавое соперничество диктаторов позволяло предсказать близкое водворение Цезарей, всевозможные колдуны укрепились в Риме и в провинциях. Лязг оружия в период гражданской войны предвещал конец свободы, и час распущенности пробил. Мы видим, как самопроизвольно вылупливается целое поколение «ларв» ложного Оккультизма. Колдуны, гадатели, фригийцы, подпольно торгующие приворотными зельями, снадобьями и амулетами; лжеастрологи, так называмые халдеи, которых считали глубоко сведущими во всех тайных и запрещенных знаниях: подонки человечества заполонили великий город, находившийся в состоянии брожения. За неимением науки и морали, эти шарлатаны, набравшись наглости, жестко конкурировали с авгурами, фламинами и другими гаруспиками; народ склонялся к притворству, уже разочарованный в религии предков, — и цивилизованные покорители мира благосклонно принимали самые позорные суеверия побежденных варваров.

Но наибольшей популярностью пользовались прорицатели и астрологи: мы видим, как граждане приобретали по баснословной цене какие-то сборники загадок и справлялись в них в величайшей тайне, упорно считая их подлинными и бесценными копиями тех знаменитых свитков, которые Кумекая сивилла сожгла, согласно легенде, в присутствии пренебрегшего ими Тарквиния.

Магия стала отравительной в Риме во времена Локусты, как в Колхиде и Фессалии — во времена Медеи. Смерть Британника, описанная Тацитом в мельчайших подробностях, свидетельствует о знании и использовании в правление Нерона токсических веществ, формулой которых мы больше не располагаем. То обстоятельство, что молодой человек упал как подкошенный, как только коснулся губами кубка, напомнило большинству схолиастов о синильной кислоте — единственном яде[256], известном в те времена, действие которого на организм было достаточно быстрым и объясняло совершенно определенную версию современников.

Но сама эта гипотеза представляется нам необоснованной. Мы помним, что император, из вероломства поистине изощренного и вполне способного отвести подозрение, пожелал, чтобы раб первым отведал напиток, который он предназначал для своей жертвы. Но Британник вскрикнул — настолько обжигающим показался ему напиток — и безо всякого недоверия долил в него холодной воды. Это было предусмотрено: отравленной была лишь холодная вода… Так смерть проскользнула — «украдкой», если можно так выразиться — в кубок императорского гостя.

Но цианистоводородная (или синильная) кислота является столь же летучей, как эфир. Смешанная с почти кипящей жидкостью, она тотчас испустила бы потоки едких испарений; и не только Британник зашатался бы и мгновенно задохнулся, не успев даже поднести кубок к своим губам; но удушье сразило бы самого виночерпия и, возможно, ближайших соседей принцепса. В любом случае, резкий и просачивающийся запах горького миндаля, заполонив всю залу, немедленно раскрыл бы, вызвав недомогание у сотрапезников, природу налитой жидкости. Судя по рассказам Тацита и Светония, ничего подобного не произошло.

Что же из этого следует? Означает ли это, что Локуста обладала секретом токсических веществ, неизвестных науке наших дней?.. Или, возможно, напиток, который она умела готовить, был более или менее обычным ядом в современном понимании этого слова?..

Теургическая школа неоплатоников, основанная в Александрии, с одной стороны, принадлежит истории Высшей Магии. Но при этом она увлекалась некоторыми более чем подозрительными практиками, и ее справедливо упрекали, несмотря на ее ученость, в наклонностях, запятнанных явным суеверием.

Те же самые претензии с большей справедливостью распространяются на различные школы гнозиса, включая наименее эксцентричные из них; возникшие при самом зарождении христианства, эти секты, под предлогом протеста духа против мертвой буквы, воплощали Антихриста[257] в Церкви, предопределив ее раскол. Если даже пренебречь этой основной точкой зрения, всё же нельзя отрицать того, что некоторые из этих раскольничьих общин почти тотчас же пристрастились к самым «черным» обрядам Гоэтии.

Симон-Волхв (человек величайшего обаяния, но, подобно большинству из тех, кого мы будем упоминать, страшный манипулятор астральными силами) стремился в обожествлении Елены, своей конкубины (воплощения Селены, или Луны), к оправданию грубости и разврата.

Негр Монтан превратил свое тело евнуха в подлинный «треножник», на котором сивиллы истерии, Максимилла и Присцилла, его Голубки, бормоча бессвязные слова, извивались в исступлении неосуществимой любви.

Маркион (возможно, самый виновный и, несомненно, самый ученый) основал секту Офитов. Он не только поднял свою скверную, заведомо кощунственную руку на один из неприкосновенных каббалистических покровов, но и материализовал самое грозное и самое оккультное проявление церемониальной магии, обобщив — в данном случае это означает: смешав — понятия Агатодемона и Какодемона в ставшей с тех пор двусмысленной форме змеи; наконец (мерзкая пародия!) он превратил сакрального όφίς в физическое орудие самых гнусных мистерий!..

В другом месте дьякон Маркос, рукополагая в сан пророчиц и жриц Христа юных девушек, заодно лишенных им девственности и освященных, заставлял их подниматься на алтарь совершенно нагими и трепещущими от дыхания его уст: ведь этим нечистым дыханием ему удавалось разжечь в них пламя — часто, увы, двойное: магнетического vaticinium[258] и крайнего распутства.

Все они «продали» Священную Магию Злу, и некоторые из них — путем сознательной, поистине инфернальной извращенности… Это всего лишь примеры, взятые наугад, но их достаточно для того, чтобы заглянуть в бездны стыда и безумия, куда экзальтация мистицизма, вначале почти всегда аскетического, заставляла скатываться пылкие и благородные натуры, рожденные для жизненной борьбы: они захотели отвергнуть или, точнее, одухотворить Плоть, расплющив ее под давлением Духа; но сам Дух, снизойдя с высоты своего экстаза, пришел осквернить Плоть!..

В главе VI нам предстоит раскрыть великое множество аналогичных фактов, подлинность которых не может быть поставлена под сомнение! Мы предложим читателю целые «россыпи» современных гнусностей, проистекающих из мистицизма, обезумевшего от гордыни и бреда; ведь там, где гордыня сеет безрассудство, Сатана всегда пожинает позор.