Вода в Амгуэме была, несмотря на июль, абсолютно ледяная, и кровь немного утихла. Абсолютно голый, израненный и окровавленный, Юра уселся на берегу и стал думать.

В рюкзаке у него была аптечка с минимальным для физически здорового полевика набором медикаментов: один индивидуальный пакет для перевязки, йод, валидол, несколько бактерицидных пластырей, аспирин, тетрациклин и средство от поноса.

– Тетрациклин и средство от поноса я сразу отставил, – рассказывал Юра. – Во-первых, поноса у меня не было, а во-вторых, тетрациклин хоть и предотвратил бы заражение, но он сильно бьёт по организму в целом. А организму моему нужна была полная мобилизация.

Идти Кудинову надо было около тридцати километров вверх по реке: там, он знал, стоит лагерь геологов. В принципе, это задача всего одного дня для физически здорового человека: берега Амгуэмы в этом месте представляют собой высокие сухие галечные террасы – хвосты древней морены, и ходить по ним – одно удовольствие.

Но это – физически здоровому человеку, а не израненному и обессиленному Кудинову.

– Текло у меня изо всех дырок. Плюс к тому больно было невероятно. Я разделил индпакет пополам, замотал прокусы на обеих ногах, сделал из рукавов рубашек лёгкие жгуты на икрах. Остались довольно глубокие раны с внутренней стороны бёдер, но они не так кровоточили. Я распустил на что-то подобное бинтам мягкую фланелевую рубашку, замотал этими тряпками ноги. На правое плечо у меня уже совсем ничего не осталось, поэтому я прямо так набросил на себя ватную куртку. Руку поднимать не мог вообще.

На левое, относительно неповреждённое плечо Кудинов повесил рюкзак, в котором оставил только минимальный запас продуктов для перехода. Опёрся на свой посох-стойку для палатки. И попытался идти.

Идти получалось плохо.

– Ноги подкашивались. Видимо, я ещё сильно ослабел от потери крови. Мне повезло: медведь хоть и сильно поранил меня, но не задел ни одной значительной артерии. Иначе бы я никуда не пришёл, а просто истёк кровью. Кровь, правда, сочилась из прокусанных ног. Тогда я стягивал жгуты потуже и шёл на бесчувственных ногах, как на колодках. Когда решал, что этого достаточно, ослаблял жгуты, и ноги согревались. Согревались – и начинали болеть. Правда, из них текла кровь. Когда я решал, что её вытекло уже много, я снова затягивал жгуты.

Кудинов несколько раз останавливался, чтобы сварить себе чифирь. Разбавлял он его огромным количеством сахара, пытаясь таким образом хоть как-то возместить потерю калорий (и жизни), которые катастрофически уходили из организма.

– Дорогу помню очень плохо. Качало, да. Небо, увалы, увалы, небо, река, опять увалы. Куропатки квакают, это помню. Падал, по-моему, раза три, терял сознание. Очнёшься, глаза откроешь – всё плывёт вокруг. Болит всё безумно. На палку обопрёшься, поднимешься – и вперёд, по камешкам и ягелю. Хрусь-хрусь, хрусь-хрусь.

Ни комары, ни мошка, которых в это время в долине Амгуэмы чёртово изобилие, не смущали Кудинова. Точнее, он их просто не замечал. Как не замечал бы и падающего с неба снега. Он точно знал: как можно скорее ему необходимо достичь стоянки чануэнских геологов. Вот так. И баста.

До геологов он не дошёл где-то с километр. Просто в очередной раз упал на камни. Но его в это время уже видели. Завхоз Чантальваамского отряда Митрич заметил на фоне неба фигурку человека. И только он взял в руки бинокль, чтобы рассмотреть человека поближе, как увидел, что человек упал. Вместе с рабочим Толей Усыркиным они поспешили навстречу, взвалили на плечи бесчувственное тело Юрия и унесли его в лагерь.

Санрейс прилетел этим же вечером.

Как ни странно, видимых последствий для здоровья Кудинова этот случай не имел.

– Зажило как на собаке, – шутил Юрий. – Выручило меня, конечно, следующее. Первое – что недалеко были геологи. Второе – что мишка, кусаючи, мне никакой крупной артерии не задел. Третье – что дорога была ровная и сухая: по кочке я бы этот путь ни в жисть не прошёл. И четвёртое – оно же главное – медведь был небольшой. Ну, видимо, чуть больше человека.

– А как ты думаешь, он твоего крика испугался?

– Нет. Думаю, запаха курева. А может, того и другого вместе.

Юра Кудинов после этого ещё лет пятнадцать ходил в маршруты. Носил он с собой всё такую же двускатную палатку «Утро», только предварительно вырезал из неё днище. Оружием он так и не пользовался до конца своих дней.

Умер он лет пять назад от рака лёгких.

История десятая. Ураган на морском побережье

Весна 2006 года на Охотском побережье с самого начала не старалась производить хорошее впечатление. С середины апреля снегопады следовали один за другим, и снега, которого изначально лежало не очень много, прибавилось по сравнению с мартом как минимум вдвое. Ещё 24 апреля мы с приятелем демонстративно, под прицелами теле– и фотокамер строили снежную хижину – иглу. Основной целью этой стройки было сделать несколько более-менее приемлемых снимков для будущей книги, но если бы я знал, как мне придётся поминать этот урок буквально месяцем позже!

Существует легенда о том, как боги страны Ямато предупреждали командование императорского флота перед злополучной атакой на атолл Мидуэй множеством разнообразных знамений и примет. Много ли в этой легенде правды, трудно сказать, но в нашем случае местные духи тоже определённо на что-то намекали. Хотя бы самой идеей постройки эскимосского снежного домика на исходе апреля.

Следующим знаком, поданным свыше, было определённо то, что грузовичок с нашим барахлом, подъезжая к вертолёту, застрял в сугробе, который недавно намело прямо на взлётно-посадочной полосе.

Группа американцев-охотников прилетела 17 мая, и мы были полностью уверены в успехе мероприятия. 18 мая стояла замечательная ясная погода, мы провели рекогносцировочный пробег по окрестностям лагеря. При этом один из наших гостей, Даг, сразу же убил медведя длиной 240 сантиметров, я также нашёл мишку на береговом обрыве, но, как ни кумекал, не смог прикинуть, как оттуда его вытащить (застрелить там его было вполне реально).

– Ну и чёрт с ним, – успокоил я Дага и себя. – Погода стоит хорошая, завтра кого-нибудь шлёпнем…

На следующий день подул ветер и пошёл снег…

Мы просидели весь день в палатках, а наутро выяснили, что снега выпало довольно-таки солидно – сантиметров двадцать. Небо было тёмно-серым, дул ветер, но волнение на море было вполне умеренным.

И тут мы, трое гидов, решили выскочить с Дагом и ещё одним клиентом-американцем на мотолодке в один из ближних распадков (шестнадцать километров по прямой от лагеря) – поглядеть мишек в одной узкой долине между довольно высокими горными хребтами. Аргумент был прост: если сейчас медведи двигаются, то оставляют очень хорошие следы, по которым можно с лёгкостью определить размер зверей и найти их.

Вся поездка планировалась на четыре – максимум пять часов. Мы погрузили в лодку минимум продовольствия (паёк для группы из пяти человек), оттолкнули её и пошли.

В этом распадке мы прошли по его бортам, приметили четырёх снежных баранов и мелкого медведя.

А когда вернулись на берег, то увидели, что море разболтало не на шутку.

Посовещавшись, мы решили переночевать в месте высадки.

Мы разгрузили лодку, сняли на припайный лёд мотор, вытащили лодку на гальку и поставили её экраном от ветра. Напротив развели костёр из плавника – деревьев, выброшенных морем на берег.

С плавником в этом месте было совсем нехорошо. Мало того что он по большей части находился под мокрым снегом, так сам ещё промок практически насквозь. Найденные нами дрова не горели, а, скорее, кипели. Мы просидели так до рассвета, не сомкнув глаз, а затем, несмотря на волну, решили выходить в море.

Выход в море в накат на дюралевой лодке – это отдельная вампука. Кормчий пытается угадать периодичность волн, и на шестой или десятой серии вся команда дружно сталкивает по гальке снаряжённую лодку и пытается отгрести подальше от берега, в то время как моторист заводит двигатель. Хочу добавить, что волны в накатной полосе в этот сезон представляют настоящую взвесь морской воды со льдом.