20 сентября 1933 г. Кисловодск[306]

Спасибо тебе, Коля, за письмо. Очень огорчают меня твои неудачи. Конечно, они преходящи: это обычные осенние тяготы, свойственные нашей профессии. Не могу ли я помочь тебе чем-нибудь? Мы отсюда уезжаем, ты сейчас на Беломорканале, но когда вернешься, напиши мне в Кисловодск санатория КСУ, где мы будем около 3/X. Я постараюсь нажать на Лядову, чтобы выслала тебе авансом 500 рублей.

Конфет нам присылать не нужно. Их вполне заменяют груши, персики, пшенки, абрикосы, которые я жру в необъятном количестве. Поздравляем Таточку с поступлением во 2-й класс, с выдержанными экзаменами, и с началом новой жизни. Щелкни от меня в нос Несравненного. От Бобы мы получаем письма, краткие, как телеграммы, но (для нас) чрезвычайно насыщенные. Приятно думать, что он смолоду запасается таким фундаментальным опытом, какого иные не имеют и в старости. Он написал нам и о Кольке, и о Лушке, и о Татке — самое основное и главное. Прилагаемую доверенность прошу тебя предъявить в Горкоме и взять на себя все вытекающие из оной последствия. Вышла ли твоя книга[307]? Скажи, при случае, в Изд-ве Писателей, что я хотел бы выяснить финансовые наши отношения. Они должны мне 600 р. за «От двух до пяти» да около шестисот в месяц должны выплачивать за «Шестидесятников».

Я здесь вижу много детей, наблюдаю, записываю, но ничего определенного не сделал. Что Лида?

Твой К. Ч.

Тысяча приветов Марине!

10 октября 1933 г. Москва[308]

Дорогой Коля.

Сегодня истратил полдня по твоему делу. Пришел в «Молодую Гвардию» — сообщил секретарше, что тебе должны деньги, всполошил бухгалтерию, произвел исследование; оказалось, что «да, договор есть», но их не «спустили вниз» — в бухгалтерию, потому что не было распоряжения Лядовой, а если их спустят, тогда сию минуту вышлют и т. д.

— Где Лядова?

— Лядова сейчас придет.

Жду-пожду. С моими книгами Лядова поступила бездарно: «Остров сокровищ» все еще иллюстрируется. «Робинзон» в производстве[309]. Собрание моих сказок — еще не вышло из цензуры[310] (4 месяца в цензуре!!!) Где Лядова?!? Почти без всякой надежды иду в ОГИЗ, где на 4 этаже, в тех дебрях, где сидел Халатов, восседает полный, седой, явно-глупый Смирнов, глава Детиздата. Я пошел к Смирнову жаловаться на Лядову, ан Лядова там. Я излагаю ей твои дела. Ничего не соображает. «У нас сейчас заседание правления». Но мой сын без гроша, а вы должны ему деньги. «Завтра, завтра». Я пошел в «Молодую гвардию». Эйхлер печально поник головой — и произнес монолог, полный гражданской скорби и возвышенного смеха сквозь слезы. Сегодня с утра я опять пойду к Лядовой — и надеюсь добиться тебе денег. У меня немыслимо трудное житье. Мне как-то ничего не удается. Образовался новый музей, где есть много материалов об Успенском, Некрасове, Дружинине, Слепцове, но во главе этого музея стоит Бонч-Бруевич[311], который до сих пор не вернулся из отпуска, и я спорю со служащими музея, что я имею право знать все материалы, относящиеся к Некрасову и т. д., и т. д., а время проходит. В «Academia» тоже неразбериха, выясняю денежные отношения, и чувство у меня такое, что хочется бросить все и ехать домой, ибо я страшно соскучился по дому, но по всей Москве висят афиши, что К. Чуковский выступает 18 октября в Радиотеатре два раза, и хотя нынче детские утренники в трех-четырех театрах сразу, и конкурентов у меня сколько угодно, афиша взбудоражила московских мамаш, и я уже стал волноваться. Для меня это будет серьезный экзамен, к которому я уже начинаю готовиться. Ситуация здесь такая: Лядова ненадежна, может полететь каждый день, главная сила — Маршак и Алексинский[312] (старый друг Маршака), которые и свалят Лядову, т. к. сам Смирнов тоже против нее. Поэтому твои вещи — другие — можно продать «Молодой Гвардии» лишь сейчас, о чем я и стараюсь всемерно.

Твою книгу прочитал залпом. Напрасно ты ее хаешь. Поэтичность настроения, лаконичный язык, зоркий глаз, лиричность в отношениях к природе, — все это ее капитал. Правда, темы у тебя нет, диалоги вялы и натянуты, все экскурсы в идеологию срываются, но талант несомненен, а тема — дело наживное. О твоей «Юности» здесь уже пошли разговоры, и «Комсомольская правда» уже поручила репортерам ознакомиться с ней — для соответствующей встречи[313].

Погода чудесная. Скажи маме об этом письме, т. к. сегодня я не успею писать ей. Иду к доктору — зубному. Марине и внукам привет. Стеничу тоже.

11 октября 1933 г. Москва[314]

Коля. Я достал здесь «Русскую Америку». Очень удачная книга. Я отметил в ней 5–6 микроскопических lapsus’ов, которые будет легко устранить. Не сомневаюсь, что Лядова возьмет ее[315]. Мне бы хотелось, чтобы к этой книге была приложена карта Берингова пролива и Русской Америки, а также, чтобы ты написал коротенькую главку — географическую — о том, что же такое Русская Америка, и что с нею стало впоследствии, до наших дней. Главка должна быть заключительной. Согласен? Ведь нужно объяснить читателю, отчего мы интересуемся Штеллером[316], что внесли в историю Беринг[317] и Штеллер.

Я простудился. Лежу. Грипп. Не говори маме — грипп, надеюсь, скоро пройдет.

Рисунки должны быть другие. Твой Соколов[318] дегенерат и вредитель. Конечно, я постараюсь выхлопотать немедленные деньги за эту книжку. Температура у меня 38, хриплю, кашляю, сморкаюсь, исхудал, но доктор говорит, что послезавтра встану. Если ты вообще хочешь дополнить «Русскую Америку», было бы хорошо. Эта книга выдержит много изданий — пусть же гонорар за нее будет побольше.

Неужели мама до сих пор не помирилась с Лидой? Мне хотелось бы поселиться на зиму в Детском и писать «Госпогоду»[319]. Я здесь заключил договор на «Госпогоду» с кино[320]. Не хочешь ли работать со мной? Сделаем сценарий вдвоем. Ты напрасно говоришь, что со мною нельзя тебе работать. Это относится только к области перевода, а не к беллетристике и кино. С «Госпогодой» мне, конечно, необходимо затронуть север — действие должно происходить раньше всего на Беломорканале. Все это тебе знакомо и близко. Дальше вообще выступит ряд проблем географического свойства. Это тоже по твоей специальности. Я хочу начать работу над «Госпогодой» с 1 декабря. В месяц мы бы сделали главнейшее. Ну да поговорим при свидании. А сейчас о другом: тебе, конечно, нужно быть в Москве. Поехать тебе нужно со Стеничем. Ты сейчас сидишь без работы, между тем — если попасть в соответствующую среду — здесь можно нагрузиться работой по горло. Давай поедем в январе вместе. Я сведу тебя с «Academieй», с «Огоньком», с «Известиями». Тебе надо печататься в «Известиях». Тихонов говорил, что даст тебе работу в «Истории фабрик»[321].

Очень радует меня Боба. Мама пишет о нем, что он работает, не щадя живота. Хотя в этой запойной работе есть какое-то самооглушение, какое-то убегание от себя, но в результате он и сам не заметит, как из него сделается квалифицированный первостатейный инженер. Дружит ли он по-прежнему с Мариной. Пиши мне спешной почтой: Москва 72, ул. Серафимовича, 2, Дом ЦИКа, Кольцову для Корнея Чуковского.