Пип.

Т. к. я не нашел комнаты в Москве, я еду в Болшево, за город, в санаторию — чтобы докончить там о Репине и редактировать свои «Сказки».

30 августа 1935 г. Кисловодск[357]

Коля.

В Москве в Детгизе Семашки нет; он в отпуску. Замещает его т. Шендерович[358] (Б. Черкасский, 7. Детгиз). Он сказал мне, что им дано распоряжение выслать тебе весь гонорар за «Остров»[359]. Если ты до сих пор этого гонорара не получил, будь добр, напиши Шендеровичу.

Здесь погода сверхъестественная. Нежная, изящная жара. Я видел в Ессентуках маму, она очень поправилась. Если вышла «Слава»[360], пришли.

Санатория КСУ в Кисловодске превратилась в дворец. Вообще весь город неузнаваемо изменился в один год. Привет Марине и Берзину.

Напечатали ли его фельетон?

Татке поцелуй!

Твой П.

12 сентября 1935 г. Кисловодск[361]

Милый Коля. У меня есть к тебе просьба, которую я все откладываю, так как мне все кажется, что дело рассосется, но оно не рассасывается и очень угнетает меня. Дело идет о Соне Островой[362]. Узнай, пожалуйста, чем объясняется ее поведение и напиши мне об этом хоть несколько строк.

История такая. В последний месяц перед моим отъездом — она вела себя цинически небрежно по отношению ко всем моим интересам. Достаточно сказать, что я из-за нее, напр., потерял ту тысячу рублей, которую дал Губеру[363]. Губер, уезжая, взял у меня тысячу рублей — и оставил свой договор с Арктическим институтом, по которому (договору) я должен был получить эту тысячу. Я дал договор Соне с тем, чтоб она снеслась с Арктическим институтом — и она ничего не сделала, и деньги пропали.

Таких проступков скопилось очень много. Я долго вглядывался в нее, покуда понял, что это — очень хитрая местечковая тварь, необыкновенно практичная и при этом бездарная. Я решил расстаться с нею, и хотя предупреждал ее об этом ранее, дал ей рублей двести «выходных» и предоставил свою пишущую машинку, чтобы она могла зарабатывать перепиской.

От нее же требовалось только одно: чтобы она около 2-го сентября написала мне письмо обо всех моих литературных делах, сосредоточенных в Доме Книги, на одном и том же этаже.

Но вот уже 12-ое, и от нее ни слуху, ни духу. Если она не выслана и не больна, ее бездействие омерзительно. Она знает, как волнуют меня все эти дела, и столько дней держит меня в полном неведении. Меня интересуют такие дела:

— Вышел ли в ГИХЛе Уитмэн[364]? Если — да, почему не выслали мне 2-х экз. авторских, как было условлено. Если нет, почему?

— Печатается ли мое «Искусство перевода» в «Academia»?

— В каком положении в Детгизе «Том Сойер»[365]?

Кроме того, я оставил Соне доверенность на получение моих гонораров — в «Красной газете»[366] и еще где-то — и просил ее передать эти деньги Лиде, которая очень нуждается: из письма Лиды вижу, что это тоже не сделано.

Впрочем, это вздор: Лиде я пошлю сегодня же деньги телеграфом, но перечисленные здесь дела для меня — далеко не вздор, и я прошу тебя черкнуть мне о них возможно скорее и, не передавая Соне моего мнения о ней, все же разузнать чем объясняется ее поведение. Будь так добр.

Мама больна. У нее не то колит, не то дизентерия. Она лежит с высокой температурой — и очень тоскует по дому. Погода здесь очаровательная. Жаркие ясные дни — прохладные ночи. Мое здоровье тоже неважное, и санаторная жизнь начинает надоедать. Вчера я получил твою открытку; жаль, что ты не ответил в ней на вопрос о Берзине: устроился ли Берзин в «Правде»[367]? Если нет пусть идет в «Известия» от моего имени — к Андронову[368].

Очень смешно то, что ты пишешь о Гульке; жаль, что вы не сфотографировали его. Очень было бы любопытно потом посмотреть на него в этом возрасте. Снимите его, пожалуйста, и пришлите нам карточку. Твою «Падыспань»[369] мы с мамой прочитали прилежно. Хотел бы поговорить о ней при свидании, хотя это — твое давнее прошлое. Как идет новый роман[370]? Что сценарий? Вышла ли «Слава»? Появился ли наконец «Остров сокровищ»? Здесь отец и мать Лукницкие: влюбленно говорят о своем Павлике[371]. Я упорно занимаюсь еврейским языком — то есть ничего не делаю. Прочитал «Волшебную гору»[372] — действительно очень полноценная вещь. Ну, прощай. Целую Татку и Гульку, Марине привет. Что Ирина[373]? — есть ли у тебя о ней сведения. Ты чудесно бы сделал, если бы написал нам большое письмо. О Бобе мы ничего не знаем. Приехал ли он? На днях я пошлю ему денег, т. к. уверен, что у него нет ни копейки.

П.

19 октября 1935 г. Ленинград

Милый папа.

Эйхлер сочинил, что я болен — я совершенно здоров.

В Москву мне очень хочется, но все прежние деловые побуждения ехать туда отпали одно за другим. Я собирался ехать, чтобы попытаться заключить с «Красной Новью» договор на мой новый роман. Но тем временем «Звезда» настойчиво предложила мне заключить договор с нею. Денег они дают больше, чем прежде давали. Поколебавшись, я решил, что тут дело верное, тут они во мне заинтересованы, а там, в «Красной Нови», я буду чем-то вроде просителя, что мне до черта надоело. И я подписал договор со «Звездою».

Кроме того, я собирался в Москву, чтобы повлиять на ход моих дел с «Межрабпомфильмом». Однако, дела сами завертелись достаточно быстро: начальство запретило «Межрабпомфильму» ставить картины на советском материале. «Межрабпомфильм» не будет ставить мой сценарий, уже принятый здешним их отделением. По этому случаю они решили не доплатить мне того, что остались еще должны — семь с половиною тысяч. Я подал на них в суд. Дело будут слушать на днях и, конечно, до суда я никуда выехать не могу. Мне жаль не денег, а сценария. Он вышел у меня, кажется, хорошо. Немного погодя попробую завести о нем речь с Ленфильмом.

Все-таки в Москву мне очень хочется, хоть без дела. Это решится на днях в зависимости от одного обстоятельства. Суть в том, что Зоя[374] сейчас в Москве, присутствует там на утверждении плана «Советского писателя». В этом плане две мои заявки — новый роман и переиздание «Юности»[375]. «Юность» они почти наверняка зарежут, могут зарезать и новый роман. Если они зарежут «Юность», имеет смысл предложить им переиздание «Славы»[376]. Когда-то они очень обижались, что «Славу» я отдал в Гослитиздат. Теперь переиздание «Славы» в Гослитиздате зарезал Луппол. Может быть, «Советский писатель» возьмется переиздать. Ради этого стоит ехать в Москву.

Я поехал бы 25-го. Вернулся бы 1-го. На днях Зоя вернется, я все узнаю, обдумаю и дам тебе знать.