Псы чуяли чужих людей. Изо всех сил старались как можно быстрее доплыть до островка и там, на суше, дать волю своим клыкам.

Первые автоматчики вступили на плавун. Солдаты еще не видели своих противников, их чувствовали лишь псы, устремившиеся к кустарникам и чаще. Поводки были брошены, и серая собачья стая ринулась вперед. Вот одна овчарка прыгнула на Шмеля. Мукагов успел выстрелить в черную пасть и теперь уже стрелял непрерывно, приговаривая: «Собакам собачья смерть».

Выдернув кольцо, Андрей швырнул гранату. Она разорвалась еще на лету, просвистев десятками осколков. Несколько солдат упало.

Вот точно так швырял он гранаты в резиновые и деревянные лодки, в которых плыли немецкие солдаты на восточный берег Прута, начиная войну… И снова те же солдаты, да еще с собаками, лезут из воды… Андрей дал короткую и точную очередь из своего ППД, который перешел к нему после гибели капитана Тулина.

Десяток трупов оставили на плавуне отступившие на берег каратели. Они не ожидали сопротивления. А бойцы майора Сильченко сражались с яростью, от которой зависело, будут ли они жить и бороться дальше или останутся здесь навсегда. Отступив, немцы в село не ушли, а остались на берегу, развели там костры.

Небо затягивалось тучами. Стал накрапывать дождь. Вскоре он зарядил по-осеннему. Сквозь его пелену прорывались осветительные ракеты, пускаемые немцами.

Вернулись разведчики. Они осматривали противоположный берег озера.

— Дно проверено, товарищ майор. Вехи поставлены, — доложил Мукагов.

Он шел впереди, ощупывая дно шестом.

— Шестнадцать палок воткнули! — добавил другой разведчик, выстукивая зубами.

— Молодцы!.. Старшина! Есть у тебя что-нибудь горячительное?

Колотуха достал баклажку и поболтал ею. Она была пустой.

— Ладно. Будем пробираться на тот край острова, — почти шепотом сказал Сильченко. — Перейдем озеро. Утром разобьемся на группы. Нам нечем стрелять. Надо незаметно проскочить через боевые порядки немцев. До фронта рядом…

Вода то доходила до пояса, то опускалась ниже коленей. Идти было тяжело. Ноги проваливались в илистое дно. Все-таки добрели до берега. Теперь отдохнуть бы. Но некогда, нельзя, опасно. Проверили оружие. Потом еще долго ползли по оврагу. А ранним утром рота разделилась на группы. Надо было незаметно пересечь линию фронта.

12

Очередная засада Терентия Живицы окончилась неудачно. Он не удержался, когда показалась машина с офицерами, и бросил в нее гранату. «Может, это важные птицы и их нельзя пропускать на восток». Взрыв отбросил машину к обочине. Терентий послал еще и очередь из автомата. Но внезапно на шоссе появилось несколько мотоциклистов. «Фельджандармерия», — догадался Терентий. Этих служак побаивались даже немецкие солдаты. Полевые жандармы с ходу открыли огонь в сторону Живицы. За ними показались и крытые машины, из которых уже прыгали солдаты. Терентий кинулся бежать. Однако бежать ему было нелегко. Раненая нога давала о себе знать. Терентий бежал, припадая на нее, и оглядывался. Жандармов и солдат он не видел, лес был густой, хвойный. Но голоса их слышал, слышал и свист пуль.

«Хорошо, хоть без собак!» — утешал себя Терентий, считая, что есть еще маленькая надежда спастись.

Минуты тянулись, а Терентий все бежал, тяжело дыша и оглядываясь, чувствуя погоню. Внезапно из густых кустов перед ним предстал дуб-великан. Широкая раскидистая крона, отяжелевшие от желудей ветви. Его даже не коснулась осенняя позолота, которая играла на листьях орешника. Дуб не сдается осени и листья всегда сбрасывает последним, некоторые же дубы оставляют их и на зиму.

«Сюда. На дуб!» — решил Терентий.

Мгновенно скинул сапоги, сунул их в ранец. Нижняя ветка была высоко над головой. Терентий прыгнул, но не достал ее. Присел, напружинился, оторвался от земли, но уцепился лишь одной рукой и сорвался. Кинулся к стволу. Пальцами схватился за кору, она ломалась и крошилась. Выкрики солдат слышались уже совсем рядом. Время потеряно. Теперь ему не спастись. Зря он остановился возле дуба… Не хватало каких-то пяти сантиметров, чтобы ухватиться за ветку.

«А что, если сбросить ранец?..» — мелькнула мысль. Мгновение — и он оказался на земле. Живица стал на ранец и, подпрыгнув, уцепился двумя руками за ветку. С напряжением подтянулся на руках и с размаху закинул здоровую ногу на ветку. Потом навалился на нее грудью.

Шум приближался. Жизнь Терентия, как и тогда, около танка над Днестром, висела на волоске. Или он сорвется прямо под ноги жандармам, или найдет в себе силы и заберется повыше. «Дуб, милый, помоги!» — как взмолился Терентий. Он расшатал ветку, на которой лежал, и когда та поднялась вверх, уцепился за другую ветку, что была повыше, и поднялся, приник к стволу. Задержал дыхание, прислушался. Передохнул две-три секунды. Потом стал подниматься выше и выше. Наконец уселся на рогатине из двух могучих веток, уперся спиной в ствол.

В это же время из чащи выскочили два жандарма. Один чуть не зацепился за ранец, и увидев его, растерянно остановился. Другой окликнул его и махнул рукой, показывая, что надо бежать дальше. По-видимому, они посчитали, что красноармеец бросил вещи, чтобы легче было бежать. Они прихватили с собой ранец Терентия и скрылись в зарослях.

И снова затопало в орешнике. Возле дуба пробежало еще несколько солдат. Некоторые мельком осматривали его. Им и в голову не приходило, что на это могучее дерево можно взобраться.

Всю ночь просидел Живица на дереве, а утром снова отправился в путь.

Теперь надо было где-то раздобыть сапоги. В селах стояли немцы и полицаи, но все они ходили группами, как будто получили такой приказ. Нападать на нескольких сразу, чтобы добыть обувь, рискованно. Терентий решил, что его жизнь ему еще пригодится в этой войне. Так и шел он босиком. Питался тем, что попадалось в поле, — картошкой, редькой. Не всегда выпадало счастье развести костер, чтобы обогреться, а постучать в какую-нибудь хату, чтобы поесть горячего, не решался.

Живица шел в родное село. Он решил передохнуть у своих родителей, подлечить раны, набраться сил и потом двинуться дальше, за линию фронта. Ноги уже опухли, раны кровоточили. К тому же он простыл.

Изможденный, усталый, Терентий Живица и подошел октябрьским вечером к родному селу. Переждал, когда совсем стемнело, и двинулся дорожкой, по которой люди ходили в поле. Остановился, увидев знакомые силуэты берез. Они росли вдоль огорода Калины. «Может, сперва зайти к ним? — подумал Терентий. — Надюха сбегает домой, предупредит, а то еще испугаются…»

Калитка была закрыта, и Терентий перелез через плетень. В хате было темно. Он подошел к окну и слегка трижды постучал.

— Кто там? — послышался мужской голос.

Живица отпрянул от окна, как от огня. Рука привычно легла на автомат.

— Да кто же там в такую пору?

Терентий узнал голос своей двоюродной сестры Нади. Напрягая зрение, он увидел в окне мужскую голову. «Кто же этот мужчина? Неужели Надя вышла замуж? Зачем я сюда приперся? Надо было сразу идти к матери, домой!..» — промелькнули у него невеселые мысли. В сенях заскрипел засов.

13

Группа майора Сильченко преодолела фронтовую полосу и попала на позиции 300-й дивизии, защищавшей Харьков в районе Люботина. С немецкой стороны оборонительных сооружений не было. Лишь окопы и то не везде. Рвы, колючую проволоку красноармейцам удалось преодолеть, когда приближались к своим. Бойцам Сильченко пришлось побывать и в селах так называемой нейтральной полосы, откуда уже ушли красноармейские части и куда еще не ворвались немцы. Встречали они и отдельные подразделения красноармейцев, мужественно державших оборону в тылу противника и считавших, что это и есть основной фронт. В тот же день группу Сильченко накормили, обмундировали. Майор Сильченко с красноармейцами остался на фронте. А три пограничника направились в Харьков.