— А ребята пошли на Харьков? — спросила Надя.

— Пошли. — Он поставил кружку и вынул из кармана гимнастерки два каштана. — Андрей оставил на память. Когда были в Киеве, он сорвал их с дерева у Днепра. Тогда каштаны еще не падали, а теперь уже и листьев нет на деревьях.

— Только на дубе остались, — добавила Надя, положив на ладонь каштан.

— Возьми один себе, — сказал Оленев. — Пусть он будет нам как пароль.

Близилось утро, а они все разговаривали. Наконец он поднялся и прошептал ей на ухо:

— Не пора ли спать? Взять коптилку?

— Не надо. Пусть здесь стоит, — ответила Надя и пошла в комнату, где стояла койка.

Оленев остался сидеть за столом, подперев рукой подбородок. «Иван Лосев, кашевар батареи. Не забыть бы номер батареи старшего лейтенанта Пужая на всякий случай…»

— Ваня, гаси свет! — услышал ласковый голос из другой комнаты.

Оленев подул на огонек, тот метнулся и погас. Ступив несколько шагов, Иван наткнулся на Надю, стоявшую у кровати в одной сорочке.

— А, вот ты где!..

— Вот где я, — прошептала Надя.

— Надя, милая…

Остаток ночи прошел быстро.

9

Утро выдалось хмурым. За окном сеял мелкий дождь.

— Время вставать! — первым подал голос Иван. — Мать уже хозяйничает.

— Еле ноги волочит, а возится. Хоть переставлять что-нибудь с места на место, лишь бы не сидеть без дела, — сказала Надя.

— Мы тоже привыкли мало спать. — Иван вспомнил пограничную службу. Помолчал, потом виноватым голосом попросил: — Помоги мне одеться.

Надя вскочила, достала чистую рубаху, выстиранную вчера. Надела, пытаясь не касаться забинтованной культи. А Ивану казалось, что она вот-вот заплачет, осознав, что связала себя крепким узлом с ним.

— Все, — сказала Надя, одергивая рубаху.

— Спасибо.

— Не за что. А теперь отвернись: я буду одеваться. Да проворней!

— Уже и ругаться начала! Я зажмурюсь.

Надя быстро оделась. Иван видел ее стройные загорелые ноги. «Это летнее солнце. Оно позолотило и ее буйные красивые волосы».

— Золотая ты моя! — прошептал он, не сводя с нее нежного взгляда.

— Какая есть! А теперь идем завтракать.

У двора затарахтел мотоцикл. Начальник управы Вадим Перелетный не стал задерживаться с повторным визитом. Ему хотелось узнать, кто этот однорукий, с кем стояла Калина рано утром на околице села.

А еще хотелось увидеть ее, посидеть с ней за столом. Он знал, что Надина мать не гонит самогонку, и прихватил бутылку, кольцо колбасы.

— Здравствуйте вам в хату! — как и вчера, Перелетный с порога поприветствовал хозяев.

— Здравствуйте! — сказал Оленев, одетый в коричневый костюм, взятый Надей у матери Терентия Живицы.

Перелетный от удивления заморгал глазами. Взгляд его почти примерз к пустому рукаву, заправленному в карман. Вадим чуть не выпустил из рук сверток. Свирепо взглянул на Надю. Та стояла возле печи и сдержанно улыбалась.

— Познакомьтесь, господин, начальник, Иван Лосев, мой муж.

Перелетный растерялся. Он всегда считал себя человеком, который может ориентироваться в любой обстановке, но сейчас как остолбенел. Что угодно он ожидал, но только не однорукого, который еще и муж Нади. Уже не первый раз попадает он в тупик, ошибаясь в людях. Дурачит она его, что ли? Может быть, привела однорукого, чтобы отшить его, Перелетного? Или есть тут еще иной умысел?..

— Вы сказали, я вот и привела Ваню к себе в хату, — тихим, покорным голосом сказала Надя, вроде бы Перелетный действительно приказал ей выйти замуж.

От этих слов Вадима передернуло. А Надя продолжала ровным, рассудительным голосом:

— Здоровых мужчин нет. Они же все воюют… Зато хлопот теперь у меня не будет.

«А ты, красавица, артистка! Ловко все закручиваешь!» — подумал Перелетный.

— Из окруженцев? — наконец спросил он грозным голосом.

— Да. Из 173-го артполка. Я служил кашеваром. Бомбили нас, и вот руку… — ответил Оленев.

— Где же это произошло? — Перелетный пронзил взглядом Оленева, смерив его с головы до ног.

— Под Васильковом.

— Давно уже. Рана не кровоточит?

У Оленева все внутри сжалось. Вдруг полицай заставит снять пиджак и рубашку и осмотрит руку? Если б ему оторвало руку под Васильковом, то она б уже не кровоточила. Но она еще кровоточит.

— Не совсем зажила. Неделями не мог сделать перевязки. Все время в пути ведь.

— Не к нам на регистрацию, а в лес тебя потянуло, — пытливо заметил Перелетный.

— Вот именно. Видел я, что немцы делают с пленными.

— Откуда родом?

— Из Сибири.

— Потомок Ермака! — усмехнулся Перелетный.

— Какого Ермака?

— Покорителя Сибири.

— Нет. Родители в тридцатом году были высланы из Тамбовщины… — соврал Оленев, прикидываясь простачком.

— Как кулака сослали папашу?

— Откуда мне знать, кулак или нет? В первый класс только ходил тогда.

— А сколько всего закончил?

Оленев показал пятерню и загнул большой палец:

— Неполных пять классов. На большее терпения не хватило.

— Документы?

— Да остались в медсанбате. Бомбили нас, ну и разбежались все кто куда. Государства в войну исчезают, а документы… — вздохнул Оленев.

— Пять классов не закончил, а говоришь как профессор: «Государства исчезают…» Не брешешь, что пять закончил? Глаза у тебя вроде тоже неглупые.

— Вот именно. Давно не пил, поэтому и глаза неглупые, — ответил Иван и с ненавистью подумал: «Какой прокурор нашелся! Все видит, все знает. И смотрит, как коршун на цыпленка… Почему я должен быть дурнее тебя?..»

— Выпьем в другой раз! — сказал Перелетный, со злостью вспомнив ужин с Рябчиковым и Мукаговым. — Твоя фамилия, окруженец?

— Лосев.

— А ну подай-ка альбом! — обернулся внезапно Перелетный к Наде.

Надя принесла ему альбом. Перелетный вслух прочитал надпись на фотографии Андрея:

— «На добрую память от Ивана Оленева». Гм! Лесные красавцы. Олень и лось! — Можно подумать, что ты, Калина, женщина легкого поведения. Один присылает тебе карточку, другой ее подписывает, а замуж выходишь за третьего.

— Разве я виновата! Это мой двоюродный брат Терентий подшутил! — сказала Надя.

— О! Еще и четвертый! Двоюродный брат, кузен, как говорят французы! — удивился Перелетный.

Он посмотрел маслянистыми глазами на Надю и неторопливо вышел из хаты. Через минуту затарахтел мотоцикл.

— Ты побледнел, Ваня, — забеспокоилась Надя. — Рука болит?

— Честно говоря, испугался, Надюша. В каком бы положении мы оказались, если бы Колотуха не подменил фото? Да Перелетный с немцами вытянули бы из меня все жилы! Нашли бы газеты с Указом о награждении меня орденом, и тогда конец! — Внезапно он засмеялся: — А как я ругал старшину за его выходку! Переживал, когда с Андреем впервые пришли к тебе. И как все это неожиданно повернулось!

— Может, все обойдется, — вздохнула Надя.

— Слушайте меня, дети! — вмешалась мать. — Очи этого человека завистливые и жестокие. Берегитесь!

10

Ротами, взводами, отделениями, просто группами и поодиночке красноармейцы и командиры выходили из окружения. Четыре пограничника заставы капитана Тулина — Андрей Стоколос, Максим Колотуха, Шмель Мукагов и Василий Рябчиков — соединили свои судьбы с бойцами майора Сильченко. Теперь он командовал уже не полком и не двумя батальонами, а только ротой. Концентрация немецких войск, чем ближе к фронту, тем больше увеличивалась, и это заставило полк рассредоточиться.

Поздно вечером рота майора Сильченко остановилась на привал. За начальника штаба был лейтенант Рябчиков. В обстановке, когда можно было ждать врага со всех четырех сторон, он организовал хорошую разведку и боевые группы охранения.

— Теперь и нам можно подремать! — сказал Рябчиков майору.

— Какая гарантия, что охрана не заснет? Люди почти неделю без сна. Валятся на землю, как снопы, — встревоженно сказал Сильченко.