Мария Черемисинова окончила, видимо, ту же самую или похожую школу, откуда пришло письмо в молодёжную газету. Достигнув изрядного возраста, она написала диссертацию: «Латентная гомосексуальность в русской классической литературе». Позволим себе несколько цитат из интервью автора этого «учёного труда»:
Латентная гомосексуальность определяет в человеке целый поведенческий комплекс… Это когда мужчина с подавленной гомосексуальностью меняет женщин как перчатки, но ни с одной не имеет настоящей близости.
..Любимое занятие таких людей – «кидать» женщин, то есть мстить им: сначала очаровать, а потом тут же обледенить равнодушием.
За что мстить-то?
…Берем конкретно наших литературных героев: Онегин – типичный «кидальщик». Ленский на самом деле его больше интересовал, чем женщины, и убил он его не потому, что хотел заполучить женщину (ему наплевать было и на Ольгу и на Татьяну), а просто из скрытой подсознательной ревности. Этакая собака на сене с пистолетом.
Печорин – тоже кидальщик. Как он с несчастной Бэлой обошелся, вспомните, и с княжной Мэри так же. Дальше… Обломов – никак не может своих отношений с Ольгой прояснить, весь роман у них какая-то непонятная бодяга тянется, которая так ничем и не заканчивается…
И таких пар, кроме Обломова со Штольцем (типичная гомопара!), в русской литературе видимо-невидимо. Иван Иванович и
Иван Никифорович Гоголя. Базаров и Кирсанов Тургенева. У Тургенева еще несколько: Хорь и Калиныч, Чертопханов и Недопюскин (фамилии-то какие говорящие!), Лежнев и Рудин.
Кстати, все эти герои всё время куда-то мчатся…
Правильное наблюдение! «Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники…»
«Карету мне, карету!» Скорой интимной помощи тебе карету!..
Это они от себя убегают. Потому что третий классический признак подавленного гомосексуала – это вечная неудовлетворенность и вытекающее отсюда стремление переделать мир…
…В русской литературе явный голубой перекос…
Но почему-то именно когда речь заходит о «классике», то учителя благоговейно закатывают глаза к потолку. Что не может, по моему мнению, не отражаться на психике некоторых впечатлительных учащихся.
Я не уверена, смогут ли меня правильно понять члены аттестационной комиссии на защите. Но такова судьба настоящего учёного: разрушать стереотипы, чтобы дать дорогу новому. И я совершенно уверена в своей правоте. А вы неужели еще сомневаетесь?140>
Осталось подсчитать, сколько «впечатлительных учащихся» могло оказаться среди пятидесяти тысяч читателей «Огонька» (таков был его тираж). Во всяком случае, одного своего убеждённого сторонника М. Черемисина нашла в журналистке, которая брала у неё интервью. Та, вернувшись домой, перелистала «пыльный том «Обломова» и не смогла сдержать слёз: «Никогда, никогда не отдам своего ребенка в школу Сама буду учить». Едва уловимый налет иронии сути интервью не изменяет.
По сей день многие выходят из школы с твердым убеждением, что произведения классической литературы «проходить», увы, приходится, но кто же их читает? А в качестве доказательств чаще других приводится всё тот же аргумент: они устарели. И как следствие – желание обновить, осовременить классику, или, как иногда ещё говорят, предложить новое прочтение. Когда такое желание оправдывается художественными открытиями, совершёнными в новую эпоху, в новых обстоятельствах жизни, в новых её условиях (вспомним упоминавшееся выше стихотворение Джона Донна), – это не может вызвать никаких возражений. Но непременным требованием при этом остаётся неприкосновенность художественного текста. В произведениях искусства совершенно недопустимы какие-либо «усовершенствования»: замена даже одной буквы в каноническом тексте – невозможна.
Совсем другое дело, когда классику «осовременивают» в конъюнктурных целях, пытаясь приспособить её к злобе дня, ко вкусам и требованиям какой-либо части общества. В этих случаях, как правило, не останавливаются перед грубым вмешательством в замысел и текст автора, перекраивая на свой лад его сочинение. Благо, большинство из подвергающихся «обновлению» авторов давно уже пребывают в ином мире и возразить не могут. Сегодняшняя литература, увы, изобилует примерами подобного рода. Достаточно назвать сочинения Б. Якунина «Чайка» и «Преступление и наказание».
В первые годы после октябрьского переворота художественную литературу старательно приноравливали к «запросам трудящихся». Можно вспомнить блестящие страницы романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», где описывается, как режиссер-новатор «обработал» пьесу Н.В. Гоголя «Женитьба». Еще более яркий пример – пародия Л. Аркадского “Евгений Онегин” по Луначарскому»:
«Тов. Луначарский стоит за демократизацию искусства. Очень правильная мысль… Но Луначарский обвиняет всю классическую литературу в буржуазности. Испуганный за участь нашей классической литературы, особенно если её судьба будет решаться голосованием, я предлагаю поручить мне исправление некоторых из классических произведений, причем в доказательство прилагаю при сём исправленного “Евгения Онегина”, в готовом виде не только для чтения, но и для постановки на сцене.
Действие 1
В буржуазном семействе Лариных
Ларина и Татьяна (поют)
Тов. Ленский
Онегин
Ларина (приветливо)
(Лузгают. Музыка играет «Маруся отравилась».)
Онегин (отводя Татьяну в сторону):
Татьяна (подтанцовывая)
Тов. Ленский (интимно Лариной)
(Ларина извиняется)…»
(Желающих дочитать отсылаем к книге: Русская литература XX века в зеркале пародии/Сост. О.Б. Кушлина. М., 1993. С. 340.)
Обратите внимание: пародия-то на русскую литературу XX века! Причем же здесь «Евгений Онегин»?
Так сходятся крайности. Отрицать ли необходимость чтения художественной литературы вообще (в том числе и по причине её «устарелости»), искажать ли до неузнаваемости произведения под благовидным предлогом приблизить их к пониманию какой-либо части современников – результат один: из духовной жизни человека исчезает её существенный компонент, стимулирующий нравственные и эстетические искания личности.
Характерно, что в эти же годы, когда глумились над классиками, шли и другие – естественные – процессы. Вряд ли, например, многочисленные исследователи Пушкина ранее обращали внимания на деталь, подмеченную далеким от литературы человеком.
Сельский учитель А.М.. Топоров работал в первые послереволюционные годы в горном алтайском селе. Вечерами он собирал неграмотных взрослых и читал им вслух книги классиков и современных писателей, приобщая крестьян в духе времени к высокой культуре, после чего записывал их суждения и оценки (см. его книгу «Крестьяне о писателях»), И вот что сказала одна из слушательниц после чтения тех глав «Евгения Онегина», где описывалась семья Лариных: «Быть беде: меньшая поперёк старшой выскакиват». Её поразило то обстоятельство, что литературные герои легко пренебрегли житейским, для неё несомненным правилом: не должна младшая сестра выходить замуж до того, как устроит свою жизнь старшая. И ведь предчувствие сбылось.