– Аккуратнее, – сказал он.

– И это всё, что ты можешь сказать в такой момент? «Аккуратнее»?

– Аккуратнее, – повторил Уэстли уже не столь нежно.

Она слезла с него.

– Ты злишься на меня за то, что я вышла замуж? – спросила она.

– Ты не вышла замуж, – мягко сказал он. У него был странный голос. – Ни в моей церкви, ни в какой иной.

– Но этот старик сказал…

– Существуют вдовы. Они встречаются каждый день – не так ли, Ваше Высочество? – И его голос был увереннее, когда он обратился к принцу, который вошёл в комнату, держа в руках запачканные грязью сапоги.

Принц Хампердинк кинулся к своему оружию, и шпага сверкнула в его толстых руках.

– До смерти, – сказал он, наступая.

Уэстли легко покачал головой.

– Нет, – поправил он. – До боли.

Это было странное заявление, и на мгновение принц остановился. К тому же, почему этот парень просто лежал на кровати? Где ловушка?

– Мне кажется, я не совсем понимаю.

Уэстли продолжил всё так же неподвижно лежать, но улыбнулся ещё шире.

– Буду рад объяснить.

На часах было 5:50. Ещё двадцать пять минут безопасности. (Ещё пять минут. Он не знал этого. Откуда ему было знать?) Медленно и осмотрительно он заговорил…

Иниго тоже говорил. На часах ещё было 5:42, когда он прошептал:

– Прости… Отец…

Граф Руген слышал его слова, но не понял их, пока не увидел шпагу, которую Иниго всё ещё держал в руке.

– Ты – тот испанский сопляк, которому я преподал урок, – сказал он, подходя ближе и разглядывая шрамы Иниго. – Просто невероятно. Ты преследовал меня все эти годы лишь для того, чтобы теперь потерпеть поражение? Мне кажется, я никогда не слышал ничего ужаснее; как потрясающе.

Иниго не мог ничего ответить. Кровь потоком лилась из его желудка.

Граф Руген обнажил свою шпагу.

– …прости, отец… прости…

– МНЕ НЕ НУЖНО ТВОЁ «ПРОСТИ»! МЕНЯ ЗОВУТ ДОМИНГО МОНТОЙЯ, И Я УМЕР РАДИ ЭТОЙ ШПАГИ, И МОЖЕШЬ ОСТАВИТЬ СВОЁ «ПРОСТИ» ПРИ СЕБЕ. ЕСЛИ ТЫ СОБИРАЛСЯ ПОТЕРПЕТЬ НЕУДАЧУ, ПОЧЕМУ ТЫ НЕ УМЕР МНОГО ЛЕТ НАЗАД И НЕ ПОЗВОЛИЛ МНЕ ПОКОИТЬСЯ С МИРОМ?

А потом на него накинулся ещё и МакФёрсон:

– Испанцы! Не стоило мне и браться учить испанца; они тупы, они забывают, что надо делать с раной? Сколько раз я учил тебя – что надо делать с раной?

– Закрыть её… – сказал Иниго, вытащил нож из своего тела и закрыл кровотечение кулаком левой руки.

Его глаза снова начали фокусироваться, не слишком хорошо, не совершенно, но достаточно, чтобы увидеть клинок графа, приближающийся к его сердцу, и Иниго не мог полностью парировать атаку, он лишь слабо блокировал её, направив лезвие в своё левое плечо, где оно не могло причинить непоправимого вреда.

Граф Руген был слегка удивлён тем, что его лезвие было отклонено, но в том, чтобы пронзить плечо беспомощного противника, не было ничего плохого. Когда соперник был уже повержен, торопиться было некуда.

МакФёрсон снова кричал:

– Испанцы! Дайте мне поляка; поляки по крайней мере помнят о том, как использовать стену, когда она есть; только испанцы забывают воспользоваться стеной.

Медленно, дюйм за дюймом, Иниго заставил своё тело подняться вдоль стены, используя ноги лишь для толчка, позволяя стене поддерживать себя.

Граф Руген снова нанёс удар, но по какой-то причине, скорее всего, потому что не ожидал, что его противник начнёт двигаться, не попал в сердце, и ему пришлось удовлетвориться тем, что его лезвие прошло сквозь левую руку испанца.

Иниго не возражал. Он даже не почувствовал этого. Его интересовала лишь его правая рука, и он сжал эфес шпаги, и почувствовал в ней силу, достаточную, чтобы нанести противнику лёгкий удар, и граф Руген не ожидал и этого, поэтому он невольно вскрикнул и отступил назад, чтобы заново оценить ситуацию.

Сила лилась из сердца Иниго в его правое плечо, и ниже, от плеча к пальцам, и затем в великолепную шестипалую шпагу, и он оторвал своё тело от стены, прошептав:

– …привет… меня зовут… Иниго Монтойя; ты убил… моего отца; готовься умереть.

И они скрестили шпаги.

Граф попробовал быстрое убийство, обратный Бонетти.

Ни единого шанса.

– Привет… меня зовут Иниго Монтойя; ты убил моего отца… готовься умереть…

И вновь они скрестили шпаги, и граф применил защиту Мароццо^[13], потому что Иниго всё ещё истекал кровью.

Иниго втолкнул свой левый кулак поглубже в рану.

Привет, меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть.

Граф отступил вдоль бильярдного стола.

Иниго поскользнулся в собственной крови.

Граф продолжил отступать, выжидая, выжидая.

– Привет, меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть.

Он всунул кулак ещё глубже, и ему не хотелось думать о том, чего он касается, что он запихивает и удерживает на месте, но впервые он почувствовал себя в силах попытаться двигаться, и шестипалая шпага сверкнула –

– и длинный порез появился на одной щеке графа Ругена –

– ещё одно стремительное движение –

– ещё один порез, параллельный, сочащийся кровью –

– Привет, меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть.

– Перестань говорить это! – У графа начали сдавать нервы.

Иниго нацелился на левое плечо графа, куда граф ранил его. Затем он пронзил его левую руку, в том же самом месте, где граф проткнул его.

– Привет. – Его голос стал увереннее.

– Привет! Меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть!

– Нет!..

– Предложи мне деньги…

– Что угодно, – сказал граф.

– И власть. Пообещай мне.

– Всё, что у меня есть, и даже больше. Прошу.

– Предложи мне всё, что я пожелаю.

– Да. Да. Скажи, что хочешь.