– Вы – единственный оставшийся в живых волшебник во всем Флорине, – сказал тощий.

– О, так поэтому вы пришли ко мне? Один из вас спросил: «Что нам делать с этим трупом?» И другой ответил: «Давай забежим к тому волшебнику, которого уволил король», – и первый, наверное, сказал: «Нам нечего терять; не может же он убить труп», – и другой, наверное, сказал…

– Вы были замечательным волшебником, – сказал тощий. – Вас уволили только из-за политики.

– Не оскорбляйте меня, называя замечательным – я был велик – я и сейчас велик – и никогда не было – никогда, слышишь, сынок, волшебника, который мог бы сравниться со мной – я сам изобрёл половину всех волшебных техник – а потом они уволили меня… – Внезапно его голос прервался. Он был очень стар и слаб, и усилия, которые он затратил на эту страстную речь, истощили его.

– Сэр, прошу, сядьте, – сказал тощий.

– Не называй меня «сэр», сынок, – сказал Кудесник Макс. В молодости он был крепким орешком, и до сих пор таким и остался. – Мне нужно работать. Я кормил свою ведьму, когда вы пришли; мне надо закончить это дело, – и он поднял дверцу люка и опустил в подвал лестницу, закрыв люк за собой. Сделав это, он прижал палец к губам и подбежал к старушке, готовившей на углях горячий шоколад. Макс женился на Валери миллион лет назад, или по крайней мере так казалось, в Школе Волшебников, где та работала разливальщицей зелий. Она, конечно же, не была ведьмой, но, когда Макс начал практиковать, каждому волшебнику надо было иметь ведьму, и, поскольку Валери не возражала, на людях он называл её ведьмой, и она выучила достаточно ведьминских штучек, чтобы выдать себя за ведьму, когда обстоятельства принуждали её к этому.

– Слушай! Слушай! – прошептал Макс, указывая вверх, на хижину над ними. – Никогда не угадаешь, что у меня там наверху – гигант и испашка.

– Гигант на палке? – спросила Валери, схватившись за сердце; слух у неё был уже не тот, что раньше.

– Испашка! Испашка! Испанец. Шрамы и всё что полагается, стреляный воробей.

– Путь берут всё что хотят; у нас нет ничего ценного, за что бы стоило бороться.

– Они не хотят у нас ничего красть, они хотят купить. Меня. У них там наверху труп, и они хотят чуда.

– Мертвецы всегда были твоей сильной стороной, – сказала Валери. С тех пор, как увольнение чуть не прикончило его, она ни разу не видела, чтобы он так старался скрыть своё возбуждение. Она изо всех сил пыталась не выдать своего собственного волнения. Только бы он снова взялся за работу. Её Макс был настоящий гений, они все вернутся, до единого пациента. Макс снова будет окружён почётом, и они смогут переехать из этой хижины. В былые дни это была хижина для экспериментов. Теперь это был их дом. – У тебя нет других планов на вечер, почему бы и не помочь им?

– Я мог бы, признаю, без вопросов, но что, если я сделаю это? Ты знаешь человеческую природу; они наверняка попытаются удрать, не заплатив. Как мне заставить гиганта платить, если он не захочет этого делать? Кому нужна такая печаль? Я отправлю их идти своей дорогой, а ты принесёшь мне чашечку вкусного шоколада. Кроме того, я был как раз на середине великолепно написанной статьи об орлиных когтях.

– Потребуй, чтобы они заплатили авансом. Иди. Требуй. Если они скажут нет, выпроводи их. Если согласятся, принеси деньги мне, я скормлю их лягушке, и они никогда не смогут найти их, даже если передумают и попытаются забрать их обратно.

Макс двинулся обратно к лестнице.

– Как много мне с них попросить? Я не совершал чудес – сколько, уже три года как? Цены могли взлететь до небес. Пятьдесят, как считаешь? Если у них есть пятьдесят, я подумаю. Если нет, им придётся уйти.

– Правильно, – согласилась Валери, и в ту же минуту, как Макс захлопнул дверь люка, она тихонько вскарабкалась вверх по лестнице и прижала ухо к потолку.

– Сэр, мы чрезвычайно торопимся, поэтому… – произнёс один голос.

– Не торопи меня, сынок, поторопишь волшебника – получишь никуда не годные чудеса, вам это надо?

– Значит, вы согласны?

– Я не сказал, что сделаю это, сынок, не пытайся давить на волшебника, не на этого; ты давишь на меня – ты уходишь отсюда, сколько у вас есть денег?

– Дай мне свои деньги, Феззик, – снова произнёс тот же голос.

– Вот всё, что меня есть, – пророкотал глубокий голос. – Ты посчитай, Иниго.

Последовала пауза.

– У нас есть шестьдесят пять, – сказал тот, которого назвали Иниго.

Валери уже была готова захлопать в ладоши от радости, когда Макс сказал:

– Я никогда в жизни не работал за столь низкую плату; вы, наверное, шутите, извините меня ещё раз; мне надо отрыгнуть свою ведьму; она уже поела.

Валери поспешно вернулась к своим углям и подождала, пока Макс не присоединился к ней.

– Не выйдет, – сказал он. – У них всего двадцать.

Валери помешала в печке. Она знала правду, но боялась сказать об этом, и потому попробовала другую тактику.

– У нас почти закончилась шоколадная пудра; двадцать очень помогли бы нам завтра у обменщика.

– Нет шоколадной пудры? – переспросил Макс, видимо расстроенный этим сообщением. Шоколад был одной из его любимых вещей, сразу после капель от кашля.

– Может быть, если у них хорошая причина, ты сможешь согласиться на работу и за двадцать, – сказала Валери. – Узнай, зачем им нужно чудо.

– Они наверняка солгут.

– Попробуй россказни кузнечных мехов, если сомневаешься. Слушай: я не хочу, чтобы на моей совести осталось сознание того, что мы не сделали чудо ради хороших людей.

– А ты настойчивая женщина, – сказал Макс, но пошёл обратно наверх. – Ладно, – сказал он тощему. – По какой такой особенной причине я должен из сотен людей, докучающих мне каждый день ради моих чудес, выбрать именно этого парнишку? И, поверьте мне, это должна быть стоящая причина.

Иниго собирался ответить: «Чтобы он мог помочь мне убить графа Ругена», – но этот повод вряд ли мог поразить своенравного волшебника, ведь он не был направлен на благо всего человечества, поэтому он сказал:

– У него жена и пятнадцать детей, им нечего есть; если он останется мёртвым, они будут голодать, поэтому…

– О, сынок, ты такой лжец, – перебил его Макс, направился в угол и достал огромные кузнечные мехи. – Я сам спрошу его, – пробормотал он, поднимая мехи и направляя их на Уэстли.

– Он труп; он не может говорить, – сказал Иниго.

– У нас свои способы, – только и ответил Макс, засунул огромные мехи глубоко в глотку Уэстли и начал качать воздух. – Видите ли, – объяснил он, не прекращая качать, – есть разные виды мертвецов: в некотором роде мёртвые, по большей части мёртвые, и совершенно мёртвые. Этот парень только в некотором роде мёртв, а значит, в нём ещё есть память, остатки разума. Иногда, приложив немного давления здесь и там, можно получить результаты.