В этом монологе Иваном Ивановичем Чимшой-Гималайским движет чувство вины, стыда за человека, то есть той самой совести в чеховском понимании. Как может человек так жить – недостойно, пошло и мелко? Он уничтожает в себе человеческое. Как изменить это? Чехов в рассказе выражает свой социальный идеал: человек должен по капле «выдавить из себя раба» (чеховское выражение), откинуть пошлость, стать свободным.

С точки зрения совести решает Чехов и проблему счастья. Образ счастья Чехов рисует в рассказе «Крыжовник». Мечта и счастье – два воображаемых предмета, которые обыкновенно представляются чем-то необыкновенно возвышенным, романтическим. Чехов снимает с мечты всякий малейший налет благородного романтизма. Брат ветеринарного врача Ивана Ивановича Чимши-Гималайского Николай Иванович Чимша-Гималайский мечтает об усадьбе с крыжовником. Ради этого он отказывает себе во всем, сживает со света и сводит в гроб свою жену – «некрасивую вдову», на которой он женился ради ее денег, какие тотчас же положил в банк на свое имя. Он ничуть не осознает себя виновным в смерти жены. Он медленно, но верно деградирует, превращаясь из человека в животное.

Когда мечта наконец-то достигнута и усадьба куплена, добрый Николай Иванович превращается в свинью: «В прошлом году я поехал к нему проведать. Поеду, думаю, посмотрю, как и что там. В письмах своих брат называл свое имение так: Чумбароклова пустошь, Гималайское тож. Приехал я в «Гималайское тож» после полудня. Было жарко. Возле канавы, заборы, изгороди, понасажены рядами елки, – и не знаешь, как проехать во двор, куда поставить лошадь. Иду к дому, а навстречу мне рыжая собака, толстая, похожая на свинью. Хочется ей лаять, да лень. Вышла из кухни кухарка, голоногая, толстая, тоже похожая на свинью, и сказала, что барин отдыхает после обеда. Вхожу к брату, он сидит в постели, колени покрыты одеялом; постарел, располнел, обрюзг; щеки, нос и губы тянутся вперед, – того и гляди, хрюкнет в одеяло»[147]. Внутренне Николай Иванович тоже изменился: из тихого, скромного, любящего человека, робкого чиновника он превращается в пошляка, начиненного банальностями, который высказывает их безапелляционно, как министр, пыхтя от надменности: «Образование необходимо, но для народа оно преждевременно»; «телесные наказания вообще вредны, но в некоторых случаях они полезны и незаменимы». «Я знаю народ и умею с ним обращаться… для меня народ сделает все, что захочу». Ясно, что Чехов создает зловещую фигуру, начиненную штампами и пошлостью. Этот человек становится общественно опасен, потому что начинает думать, что всегда и во всем прав, поскольку купил имение с крыжовником.

Николай Иванович кормит брата первым урожаем крыжовника, и он счастлив. Бессовестное пошлое счастье героя снова вызывает в Чехове-писателе стыд. Иван Иванович Чимша-Гималайский рассказывает: «И он с жадностью ел и все повторял:

– Ах, как вкусно! Ты попробуй!

Было жестко и кисло, но, как сказал Пушкин, «тьмы истин нам дороже нас возвышающий обман». Я видел счастливого человека, заветная мечта которого осуществилась так очевидно, который достиг цели в жизни, получил то, что хотел, который был доволен своею судьбой, самим собой».[148]

Чехов отказывается принимать подобное счастье – счастье пошлое, самодовольное, замкнутое в своем мирке. Когда вокруг несчастье, не должно быть счастливого, по убеждению Чехова. И эта позиция – позиция писателя, для которого характерно обостренное чувство совести. Устами Ивана Ивановича Чимши-Гималайского Чехов выражает одну из самых заветных своих мыслей, подлинно, а не мнимо гуманистическую: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные»(…) «…для меня теперь нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чаи»[149].

В последнем рассказе чеховской «маленькой трилогии» «О любви» герой рассказа и одновременно сам рассказчик помещик Алехин стыдится самого себя, своей неспособности отстоять собственное счастье и настоящую любовь. Совесть заставляет Алехина с болью и горечью вспоминать историю своей любви, загубленной из-за страха перед людскими толками. Оказывается, и этот достаточно просвещенный человек тоже не лишен внутренней пошлости.

Он любил замужнюю женщину Анну Алексеевну Луганович – она любила его. Почему им нельзя было стать счастливыми? Почему они никак не решаются признаться друг другу в любви, хотя знают оба, что любят друг друга? Их держит страх.

Алехин боится, что не сможет прокормить Анну Алексеевну и ее ребенка: он слишком бедный помещик, едва-едва сводящий концы с концами. Потом они оба боятся, что обидят мужа Анны Алексеевны – глупого, пошлого, старого и некрасивого, но доброго человека, который считает Алехина своим искренним другом.

Вследствие этих отношений или, точнее, их отсутствия, отсутствия любви, Анна Алексеевна начинает лечиться от нервов и все свое раздражение вытесняет на Алехине. И только когда мужа переводят в другой город, и Алехин приходит провожать свою возлюбленную на вокзал, где в купе они остаются наедине друг с другом – и плотина их любви как бы прорывается: они признаются друг другу в любви, плачут, целуют друг друга, но поздно: они погубили свою жизнь, не решившись отбросить пошлость, по капле «выдавить из себя раба». И, значит, увы! Алехину остается печально подводить итоги своей жизни и выводить из нее весьма неутешительный жизненный урок: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе»[150].

Часть 5. Вера и безверие

Глава 1. Д. Дефо «Приключения Робинзона Крузо»: от «острова отчаяния» к «острову надежды». Детская ли эта книга?

Все мы в детстве читали “Робинзона Крузо” Даниеля Дефо. Это увлекательная книга. Но это совсем не та книга, которую написал Дефо. Лавры с Дефо в России должен бы разделить Корней Чуковский, потому что именно в его пересказе большинство из нас знает «Робинзона Крузо». Чуковский явился даже не соавтором Дефо, но его соперником, оригинальным интерпретатором, отважно спорящим с первоисточником.

Дети вырастают, становятся взрослыми, но в их сознании на всю жизнь остается образ Робинзона Крузо, созданный Корнеем Чуковским, а не Даниелем Дефо. На самом деле настоящий и полный текст Дефо гораздо увлекательней и намного глубже того, который составил Чуковский. В нем расставлены совершенно иные акценты, и эти акценты Чуковский старательно и целенаправленно вымарывал. Вызывает удивление, до какой степени последовательно он это делал.

Итак, сравним два текста, два образа Робинзона, две взаимоисключающие идеи произведения Дефо и Чуковского, две различные темы двух разных книг, носящих одно название.

Первое, что делает Чуковский с текстом Дефо, – он адаптирует текст Дефо. Адаптация идет по линии усиления событийной динамики и, наоборот, безжалостного вычеркивания рассуждений Робинзона. Вообще, Чуковский старается свести к минимуму какой бы то ни было мыслительный процесс. Советский сказочник и детский писатель также меняет финал. У Дефо (возьмем перевод М.Шишмаревой в издании Библиотеки Всемирной литературы¹) Робинзон, после того как покидает остров, оказывается участником новых приключений: путешествует по Испании и Франции, голодные волки едва не съедают его самого и его спутников, Пятница убивает медведя и т. д.

Чуковский выдумывает свой финал в духе собственных сказок, когда все кончается благополучно, все ликуют и пляшут: «Вот и наша улица, вот и старый дом, который я так безрассудно покинул. С изумлением встретили меня обитатели этого дома, когда я, взволнованный до слез, сообщил им, кто я такой. В первую минуту мне не поверили, но, когда убедились, что я действительно Робинзон Крузо, меня чуть не задушили в объятиях. Особенно обрадовались мне мои сестры и их дети – мальчики и девочки, которые прежде никогда не видали меня. Все давно считали, что я умер, и теперь смотрели на меня, как на чудо, словно я воскрес из могилы» ². Это очень напоминает хрестоматийные строки Чуковского-сказочника: