Но был один человек, для которого имена Александра Павловича, Нарышкиной и императрицы Елизаветы Алексеевны слились в единый клубок и были глубоко близки. Этот человек – Александр Сергеевич Пушкин. Доподлинно известно, что юный лицеист был влюблен в императрицу. Некоторые пушкинисты не без основания считают, что она стала его Беатриче, его музой на всю жизнь. Ей он посвятил откровенные строки (приводится часть известного стихотворения Пушкина «К Н.Я. Плюсковой («На лире скромной, благородной»), о чем ниже – А.К.).

Естественно, юный Пушкин воспринимал практически открытое сожительство Александра I с Нарышкиной как оскорбление обожаемой им Елизаветы Алексеевны, как надругательство над своим юношеским идеалом. Он возненавидел «плешивого» тезку, а потом на долгие годы сохранил глубокую неприязнь к человеку, доставившему душевную боль и моральное унижение объекту юношеских любовных воздыханий. Вот почему возникла тень Нарышкина, когда Пушкин пошел на свой последний бой со средой, которая мечтала всосать его в грязь своей повседневности, сделать своим, подвести «к общему знаменателю».

Чувственная, рефлексирующая душа поэта неминуемо входит в конфликт с холодным расчетом мистификатора. И на этом гребне противоречий надо искать «проколы» анонима и истинное авторство. Я уверен, что содержательная, смысловая структура текста диплома с головой выдает его автора. Первое: прямое включение императора в «рогоносную интригу». Второе: использование для обличения императора «историографии», то есть аналогии из интимной жизни его старшего брата. Третье: для подчеркивания аморальности поведения императорской семьи (императрица, конечно, была в курсе «интима своего супруга» на стороне) введение в контекст диплома известного своей извращенностью И. Борха. Все это в совокупности мог создать только Пушкин» [208] .

И все это без труда мог расшифровать Николай I, достойный продолжатель скандальных альковых утех своего старшего брата. Но не только скандальную историю дважды рогоносца Д.Л. Нарышкина напомнил Николаю I Пушкин своей автоанонимкой, на нем еще лежит грех расправы над императрицей Елизаветой Алексеевной после смерти Александра I. Но для этого необходим краткий экскурс в историю двадцатилетней давности.

Императрицу Елизавету Алексеевну (урожденная принцесса Луиза-Мария-Августа (13.01.1779–4.05.1826) Пушкин впервые увидел в Царском Селе на открытии Лицея 19 октября 1811 г. «Император Александр, – пишет в своих воспоминаниях И.И. Пущин, – явился в сопровождении обеих императриц, великого князя Константина Павловича и великой княгини Анны Павловны. Приветствовав все собрание, царская фамилия заняла кресла в первом ряду. Министр сел возле царя».

По мнению одного из лучших друзей Пушкина, императрица Елизавета Алексеевна произвела на него неизгладимое впечатление, впрочем, как и на самого Пущина: «Императрица Елизавета Алексеевна тогда же нас, юных, пленила непринужденностью, своей приветливостью ко всем; она как-то умела и успела каждому из профессоров сказать приятное слово!

Тут, может быть, зародилась у Пушкина мысль стихов к ней:

На лире скромной, благородной… – и проч.

По поводу даты написания стихотворения Пушкина «К Н.Я. Плюсковой» споры идут и по сей день, несмотря на то, что Пущин уверенно называет дату – 1816 год, в преддверии торжеств по поводу предстоящего выпуска лицеистов первого набора. Ожидалось, что на торжественный выпуск вновь прибудут члены царской фамилии, в том числе, естественно, и императрица Елизавета Алексеевна. Можно встретить порой утверждение, что так оно и было. Так, известный пушкинист Л.А. Черейский в своей книге «Пушкин и его окружение» в биографической справке «Елизавета Алексеевна» утверждает: «Пушкин видел Е.А. в Царском Селе на открытии Лицея <…> и на экзаменах (1811–1817) и, возможно, был ей представлен».

Однако И.И. Пущин это не подтверждает:

...

«9 июня был акт. Характер его был совершенно иной: как открытие Лицея было пышно и торжественно, так выпуск наш тих и скромен. В ту же залу пришел император Александр в сопровождении одного тогдашнего министра народного просвещения князя Голицына. Государь не взял с собой даже князя П.М. Волконского, который, как все говорили, желал быть на акте [209] .

В зале были мы все с директором, профессорами, инспектором и гувернером. Энгельгардт прочел коротенький отчет за весь шестилетний курс, после него конференц-секретарь Куницын возглавил высочайше утвержденное постановление конференции о выпуске. Вслед за этим всех нас по старшинству выпуска, представляли императору, с объявлением чинов и наград.

Государь заключил акт кратким отеческим наставлением воспитанникам и изъявлением благодарности директору и всему штату Лицея.

Тут пропета была нашим хором лицейская прощальная песнь – слова Дельвига, музыка Теппера, который сам дирижировал хором. Государь и его не забыл при общих наградах.

Он был тронут и поэзией и музыкой, понял слезу на глазах воспитанников и наставников».

Л.А. Черейский в указанной биографической справке утверждает, что стихотворение написано в 1818 году: «Е.А. посвящено (вписано в альбом) стихотворение Пушкина «На лире скромной благородной» (1818), где отразились идеи умеренной оппозиции, группировавшейся вокруг Е.А. (Ф.Н. Глинка и др.)»

В десятитомном собрании сочинений А.С. Пушкина, вышедшем в 1959–1962 годах (М., Гослитиздат) под редакцией Д.Д. Благого, С.М. Бонди, В.В. Виноградова и Ю.Ч. Оксмана стихотворение датировано также 1818 годом. Похоже, что П.В. Анненков сослался на 1819 год, поскольку в этом году стихотворение было опубликовано по инициативе Ф.Н. Глинки в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» (1819 г. № 10) под заглавием «Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны». До этой публикации стихотворение распространялось в рукописных сборниках наряду со стихотворениями Пушкина политического содержания. На одном из заседаний «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» (25 сентября 1819 г.) под председательством Ф.Н. Глинки (1786–1880) состоялось чтение стихотворения Пушкина (читал А.Дельвиг):

К Н.Я. Плюсковой [210]

На лире скромной, благородной

Земных богов я не хвалил

И силе в гордости свободной

Кадилом лести не кадил.

Свободу лишь умея славить,

Стихами жертвуя лишь ей,

Я не рожден царей забавить

Стыдливой музою моей.

Но, признаюсь, под Геликоном [211] ,

Где Касталийский ток шумел [212] ,

Я, вдохновенный Аполлоном,

Елисавету втайне пел.

Небесного земной свидетель,

Я пел на троне добродетель

С ее приветною красой.

Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой,

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа.

В филиалах декабристского общества «Союз благоденствия» Федором Глинкой, человеком умеренных взглядов, насаждался культ императрицы Елизаветы, которая, в противоположность мужу, Александру I, была популярна в обществе своей добротой, широкой благотворительностью, интересом к русской литературе и русским поэтам. Там же возникла мысль о «дворцовом перевороте» с возведением на престол Елизаветы Алексеевны.

Пушкин был тайно влюблен в императрицу, несмотря на разность в возрасте с ней в 20 лет. Это была первая, но отнюдь не последняя влюбленность поэта в женщину гораздо старше своих лет (Екатерина Андреевна Карамзина, Евдокия Ивановна Голицина, Осипова Прасковья Александровна – все старше Пушкина на 20 лет), которые по возрасту годились ему в матери. Некоторые биографы поэта объясняют это феноменом «эдипова комплекса», то есть влюбленность мужчины в свою мать. Однако, поскольку Пушкину в детстве как раз недоставало материнской ласки и любви, то невостребованная любовь к матери воплотилась в любви и преданности к пожилым женщинам, которые, в свою очередь, воспринимали эту увлеченность за сыновную любовь и сами преданно любили его, как сына (скорее, это «антиэдипов комплекс).