Мессир Годфруа смог проявить свою любезность, прежде чем они обеспокоили его делом, по которому прибыли. Его жена, намного моложе его и начинающая полнеть в ожидании ребенка, занялась Аспасией. Она не была лишена высокомерия, но видела, что с Аспасией обращаются как с принцессой. Сразу показав, что она не слишком робеет в присутствии царственной особы, она вела себя дальше с должным почтением.

Хильда развеселилась, поглядев на нее:

— Ты видела, что с ней было, когда ее муж назвал тебя «ваше высочество»? Я думала, она провалится сквозь пол. Я же говорила, чтобы ты не надевала это старье. Бедняжка думала, что посланница я.

— Это старье вполне подходит для дороги, — сказала Аспасия, развязывая шнурки на своем простом черном платье и вставая, чтобы Хильда помогла ей снять его.

Хильда достала было алое шелковое платье, но Аспасия покачала головой:

— Не это, мы же не при королевском дворе. Лучше синее и жемчуга.

Хильда одобрила ее выбор. Вполне величественно, хотя и мрачновато, но зато это был настоящий византийский шелк. Ее туалет напомнит хозяевам, что Аспасия важная персона.

Ей и самой надо бы вспомнить об этом. По мере того как она становилась старше, ей все труднее удавалось всегда выдерживать величественный вид. Перед Генрихом было проще; здесь же, среди союзников, у нее возникал соблазн вести себя так же просто, как при встрече с Адальбероном.

Но архиепископ — это другое дело. Светский вельможа должен видеть, что его гость достоин его. Неважно, что мессир Годфруа прекрасно понял все ее соображения, что было видно по насмешливому блеску в его глазах. Если бы она этого не сделала, он бы мог обидеться.

Они очень мило пообедали все вместе, Исмаил тоже сидел с ними за столом и делал вид, что ест. Он позавтракал раньше, хлебом и мясом, приготовленным его собственным поваром. Мессир Годфруа усадил его на почетное место справа от Адальберона. Аспасия, сидя слева возле госпожи Констанс, время от времени бросала короткие взгляды: вот склонился тюрбан, вот движение тонких изящных рук. Когда Исмаил демонстрировал свои лучшие манеры, смотреть на него было одно удовольствие.

— Какой необычный сопровождающий, — заметила Констанс, проследив направление ее взгляда.

— Моя императрица доверяет ему безгранично, — сказала Аспасия.

— Он же язычник.

— Мусульманин, — привычно поправила Аспасия. На него всегда смотрели так, с некоторым опасением, но словно зачарованные. — Он очень хороший врач. Он отправился со мной, чтобы убедиться, что с маленьким императором все в порядке.

— А потом оставил императора и поехал с тобой, — сказала Констанс.

У нее были большие выпуклые голубые глаза. Аспасия одарила ее самым ласковым своим взглядом.

— Об императоре хорошо заботятся. Его империя — это другое дело. Мастер Исмаил и мастер Герберт — друзья еще с тех пор, как они оба были на службе у его святейшества папы. Мастер Исмаил надеялся, что их дружба может помочь нашему делу.

Госпожа Констанс заглотила приманку.

— Папа? Он служил Святому Отцу?

— И великому Оттону, — сказала Аспасия, — а потом императрице Феофано.

Констанс была потрясена.

— Такой… удивительный человек. Такой неистовый. Наверное, его немного боятся.

— Нередко, — отвечала Аспасия. Она надеялась, что ее улыбка была не слишком ядовитой. Можно не любить своих союзников. Но их нельзя обижать. Особенно когда еще ничего не решено.

По крайней мере, мессир Годфруа был человеком, которого можно было уважать. Констанс была его третьей женой; он надеялся, что она подарит ему сына, которого он не дождался в двух первых браках. Он был с ней обходителен, оказывал ей всяческие любезности, тщательно следил, чтобы она не утомлялась. Он вел себя с нею скорее как отец, а не муж.

Когда зал прибрали и госпожа Констанс ушла отдыхать, хозяин с гостями удалились в верхнюю комнату. Видимо, еще с прежних времен это была комната хозяина дома: не очень большая, но достаточно просторная, с широким старинным столом, с фресками на стенах, изображавшими псовую охоту на оленей, и прекрасным мозаичным рисунком охотничьей собаки на полу. Тот, кто устраивал здесь ночлег, после того как водяное отопление перестало работать, постарался не испортить красоту комнаты. Она была одной из самых приятных из всех, какие доводилось здесь видеть Аспасии, и достаточно теплой даже для Исмаила; в очаге горели яблоневые дрова, и христианам подали подогретое вино, а мусульманину — настой из трав.

Он потягивал его с удовольствием. До Аспасии доносился свежий аромат мяты и чего-то бодрящего: может быть, лимонного бальзама. Мужчины говорили о мире и войнах. Аспасия молча слушала. Казалось, они забыли о ней. Она была женщиной и сидела тихо, как подобает женщине. Им не обязательно знать, какие мысли бродят в этой скромно опущенной голове.

— Лотара никогда не убедить перейти на нашу сторону, — сказал Годфруа. — Он вряд ли забудет, как воевал со вторым Оттоном совсем недавно из-за герцога Карла и Лотарингии.

Аспасия про себя согласилась. Теперь, когда Оттон умер, Лотар с удовольствием поможет его врагу. Глупо надеяться, что он войдет в союз с сыном Оттона.

— Императрица тоже вряд ли захочет заключать союз с Лотаром, — добавил Герберт. — Ведь из-за него она чуть не потеряла принцессу Матильду во время бегства из Аахена.

— Императрица Феофано — византийка, — возразил Исмаил, — она понимает, что такое необходимость.

— Она понимает, — сказал Герберт, — но Лотар вряд ли поймет.

— Раз уж мы все понимаем, — сказал Адальберон мягко, — давайте рассмотрим все возможности. Лотарингия должна остаться во власти германской короны; с этим мы все согласны. Как вы думаете, поможет ли нам герцог Карл?

Годфруа, у которого не было бороды, помогал себе думать, поглаживая свой длинный подбородок.

— Если будет достаточно времени и соответствующая поддержка, поможет. Я знаю, что могу предложить я. Я могу поднять Эно; а это немало.

— А что взамен? — спросил Исмаил.

Годфруа улыбнулся ему, блеснув зубами:

— Предложение германского правления мне более чем достаточно. Если же ваша императрица соизволит добавить одну-другую милость, я не стану возражать.

— Например?

Годфруа пожал плечами.

— Кто знает, какая необходимость может возникнуть? Я дам ей войско за спиной Лотара. Если Лотарингия останется в ее руках, я оставлю награду на ее усмотрение.

Да, подумала Аспасия. Это мудро с его стороны. Это показывает, что он доверяет Феофано и ожидает, что она оправдает доверие. Другие сеньоры узнают об этом и призадумаются.

Разговор перешел на количество людей, вооружение, обеспечение продовольствием и скорость переходов. Аспасия, которая никогда не видела битвы ближе, чем при бегстве из Аахена, с большим интересом поговорила бы о помощи раненым. Но об этом не принято говорить, а возможно, и думать.

Как хорошо, что они приобрели союзника и что это обойдется не слишком дорого. Она надеялась, что дело не дойдет до настоящей войны. Может быть, все ограничится тем, что они захватят какой-нибудь город и перепугают Генриха. Лучше такая война, если она неизбежна.

36

Что бы там ни думала Аспасия, но военные приготовления шли полным ходом. Мессир Годфруа поехал в другой свой замок, поближе к Аахену, где собиралось ополчение.

Аспасия со своей свитой отправилась туда же. Архиепископ Адальберон расстался с ними: он считал, что принесет больше пользы в Реймсе. Но Герберт составил им компанию.

— Императрицы поручили мне, — сказал он Аспасии, — не только посмотреть, куда дует ветер во Франции; я должен сделать все, что в моих силах, чтобы наставить на путь истинный германскую церковь. — В руке у него было перо. Он уже написал добрую половину письма.

Аспасия кивнула. Он больше не обращал на нее внимания, склонившись над страницей, он писал быстро и уверенно.

Исмаил, как обычно, практиковал свое искусство. Сегодня он пошел лечить крестьян. Аспасия должна была бы пойти с ним, но не пошла. Дело не в том, что она испытывала отвращение к грязи или вони, и, конечно, не в том, что боялась заразы. Она сама чувствовала какое-то непонятное недомогание. Наверное, это что-то женское, хотя месячные у нее продолжались, и даже регулярно.